Дивный сад на берегу реки.
Там сидит Шехерезада.
Ест с повидлом пирожки
и пирог из мармелада.
Старый ей прислуживает джин,
подаёт кальян и фрукты,
льёт в серебряный кувшин
самогон, нектар и уксус.
Опьянев, насытившись, она
расстегнёт завязку лифа,
станет томна, женственна, шумна,
заведёт рассказ о мифах.
Благодарно публика вокруг:
рыбы, птицы, — будет слушать,
как когда-то ейный давний друг,
Аладдин, готовил суши.
Как ещё один — моряк Синдбад
за далёкими горами
раздобыл для девы самосад,
что дерёт нутро дымами.
Как на одр возлюбленный султан
приносил Шехерезаду.
Он с ней там, рыча как павиан,
вытворял, что было надо.
Эх, ведь были, были времена.
Вспоминать — такая мука.
Сколько лет уже она одна
разгоняет эту скуку?
А потом красотка отстегнёт
от бедра стальную ногу.
Челюсть вынет, крякнет и вздохнёт,
что-то вышамкает строго.
Будут ей на бис рукоплескать
рыбы, птицы за рассказы.
А она — поклон. И ляжет спать
в артистическом экстазе...
|