Маяковский про ЭТО

Маяковскому про ТО и ЭТО

Се́рдца — МОНОЛОГ...
Он ПОЭТ и есмь, –
искрой промеж строк огненных воскрес!
Panem et circenses — на пиру́ чужом.
Он, презрев генезис, крепким мужиком
громко – несерви́льно! – проорёт в века́,
как ЛЮБОВЬ внедрилась в ядра дээнка́!
Что любовь, как воздух для поющих ей, –
нету перехлёстов в областя́х "л ю б в е й"!
Острый нрав не дремлет, целится копьём
каверзной дилеммы: н и ч е г о  иль  в с ё.
А потом конечно:
"Быть или не быть?" –
на земле на грешной жить и не убить?!
И трещит над миром адский метроном, –
плющит, как под гирей, сердце,
а круго́м
лиц неизвращённых трудно разглядеть —
мир,  как террико́ник,  занялся́ гореть!
Сотню лет надежды  сха́вало жульё, –
лишь душой мятежной силимся — живём...
В  Римах и без хлеба  зрелищ подавай!
Выкрасили небо в серый,
под асфальт...
Курится канна́бис — стра́ждет человек, –
говоришь, тридцатый краше будет век??
Миф о счастье сладок — заперши́т потом.
Дерзких верхогляды душат — да тишко́м!
В казематах слышен лишь леда́щих вой,
в скопище сквалыжных — щедрый,
как изгой, –
застращав проказой, ско́пом мажут грязь,
мерзостной заразой  умерщвляя  всласть.
Днесь поют осанну! После — проклинать.
Жить в аду дурманном здесь не привыкать.
Звоном колокольным не разбудишь стыд, –
поспешат крамо́льным сдобрить колорит.
Гасит здравый импульс  их оксюморо́н,
тут попробуй  ры́пнись! —
выпрут за кордон.
Братство их слепое дважды не спасёшь,
как бельмо глазное — чистота святош...
Вряд ли я слукавлю, если тут скажу,
что в конце спектакля нету куражу, –
там — НЕМАЯ сцена…
Не́кто — р е в и з о р? —
настучит рефреном частный приговор, –
в общем, Маяковский, тот вердикт зачесть
с чувством – с расстановкой! –
для поэтов  —  ч е с т ь.



* Panem ét circénses! (лат.) — Хлеба и зрелищ! — крылатое выражение из 10-й сатиры древнеримского поэта-сатирика Децима Юния Ювенала, в которой он противопоставлял современную ему испорченность нравов героическому прошлому:
          Этот народ уж давно … все заботы забыл, и Рим, что когда-то
          Всё раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,
          Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает:
                Хлеба и зрелищ!…

Юлия Паршута & Марк Тишман — Маяковский

          Версия убийства Поэта тоже имела место быть. Она строилась на том, что Маяковский порядком надоел советским властям, и в последние годы жизни у него всё чаще проявлялись ноты недовольства и нескрываемого разочарования. Несуразным был и тот факт, что Маяковский застрелился из маузера (по данным официального следствия), но в документах и вещественных доказательствах, приложенных к делу, почему-то фигурировал браунинг. Затем обнаружилось, что маузер подарил ему заведующий секретным отделом ОГПУ, курировавший творческую интеллигенцию, с которым Маяковский и Брики были хорошо "знакомы". Этому же ОГПУшнику перед отъездом за рубеж Лиля Брик пожаловалась, что она, дескать, не знает, как избавиться от надоевшего Маяковского... Однако, слухи слухами, но проведённая в наше время тщательная криминалистическая экспертиза доказала, что Маяковский выстрелил в себя сам. Безусловно, причиной смерти Поэта стали проблемы в личной жизни. За два года до смерти Маяковский познакомился в Париже с Татьяной Яковлевой, судя по фото, — роскошной красавицей. Переехав из СССР во Францию, она работала манекенщицей в фирме Chanel. «Ты одна мне ростом вровень», – писал ей Поэт, звал в Союз, предлагал жениться... Согласно достоверным источникам, инициатором их романа была сама Брик, дабы отвлечь его от другой связи, от которой у Маяковского должен был родится наследник. Однако, почувствовав угрозу своим амбициям в укрепляющихся отношениях Маяковского с Яковлевой, она лично добилась-таки, чтобы Поэту не дали визу для поездки за границу…
              «Cherchez la femme, pardieu! cherchez la femme!» —
эта мудрая и крылатая мысль ещё задолго до романа «Могикане Парижа» Александра Дюма-отца прозвучала в 6-ой сатире древнеримского поэта Ювенала: «едва ли найдётся тяжба, в которой причиной ссоры не была бы женщина».