... три парня сидят, ожидая,
когда их к столу позовут,
а трое девчат: «Обождите,
сейчас только розы нарвут!»
Даёт воскресенье последний,
вернее, прощальный обед,
каких только звуков не слышно,
чего только яркого нет:
играет хрусталь родниковой
водой и вином золотым,
а яблоки, персики, розы
отменным теплом налиты,
и чаши полны винограда,
хмелём обвиты́ по краям,
чижам, соловьям и овсянкам
пора по ракитным ветвям.
Мёд сотами ло́ман, искри́тся,
сыр твёрдый сочи́тся слезой,
«Онегин» припомнился сразу,
его «ананас золотой».
– Садись же за стол, понедельник,
ты старший из братьев-сестёр,
скажи нам священные сло́ги,
зажги погреба́льный костёр.
– Дарю океанам и небу,
что смотрят извечно на твердь,
два слова исконно заветных
и горьких. Я выпью: «за смерть!».
– За смерть! – вторник молвил серьёзно.
– За смерть... – прошептала среда.
– За смерть, – четверга грациозность
себя не заставила ждать.
А младшие сёстры смотрели
в бордовость густого вина,
и молча подняли бокалы
и выпили молча до дна.
Лишь только хозяин не выпил, –
за смерть воскресенье не пьёт:
– О, август! Тебе твоя свита
последний поклон отдаёт...
| 
Державшийся всегда особняком
Клифф Клингенхаген как-то пригласил
Меня к себе и щедро угостил;
Мы cлавно отобедали вдвоем.
Потом он взял стаканы и вином
Один из них наполнил, а в другой
Налил полынной горечи настой
И осушил полынь одним глотком.
Он протянул мне сладкое вино,
И я вскричал: — Что значит этот бред?
И услыхал уклончивый ответ:
- Да так уж у меня заведено.-
И, судьбы наши взвесив и сравнив,
Я понял вдруг, как счастлив этот Клифф.
Э.А.Робинсон