Действительно, Семен Семенович забыл, вернее, дал себе волю забыть некрасивый поступок. Он вспомнил о нем только теперь, во время разговора с чертом.
- В самом деле, черт, будь он неладен. Напомнил мне о том, что я скрывал от самого себя, - вслух выразился Шиманский и пожалел об этом, - вдруг это настоящий черт, и он его услышит. Впредь надо быть более предусмотрительным и не болтать почем зря.
Шиманский осознавал, что сам ход его мыслей есть медицинский факт, свидетельствующий о болезненном состоянии его сознания. Он подошел сам к черте или его подвели к этому обстоятельства, а может быть живые люди? Вот какой вопрос теперь мучил Семена Семеновича. Конечно, можно было поверить в то, что с ним продолжает происходить. Но что это означает? То, что есть пришельцы и даже черт, ведьма Дарья Павловна и чертовка Екатерина Николаевна. Живые люди ли они или мертвецы, а, может быть, существа иного мира? Неужели признавая это, можно оставаться рассудительным человеком?
Здраво рассуждая, можно объяснить это тем, что Семен Семенович болеет душой, точнее, болен рассудком. Все невероятное, что с ним случилось в Ялте и здесь в Москве есть плод его больного воображения. Обострение заболевания, может быть, было вызвано близостью с Екатериной Николаевной в Ялте в доме ее тетушки и уже в Москве. Но если ему память теперь не изменяет, она не сильно сопротивлялась. Как часто бывает в таких случаях, женщины сдаются не столько силе страсти, сколько в силу своей слабости.
Семен Семенович понимал и то, что полезнее было для психического здоровья обо всем забыть и помнить только о том, что его разыграли как дурака, опять же для того, чтобы вынести из всего урок и не поступать так впредь.
Вместе с тем то, что с ним сейчас произошло, не отвадило его от желания вновь встретиться с Екатериной Николаевной в опере. Он гнал от себя мысль о том, что само это желание есть характерный симптом душевного заболевания. В самом деле, не наказал ли его бог Екатериной Николаевной?
Прошел день. Наступил вечер. Шиманский отправился на встречу со Строговой в театр Зимина на Большой Дмитровке. Он прождал Екатерину Николаевну целый час, прохаживаясь вдоль фасада театра от входа до угла улицы. Первоначальная нервная поступь Семена Семеновича быстро сменилась усталой походкой, пока он не застыл в оцепенении напротив театра под фонарем, обдуваемый со всех сторон колючим, студеным ветром. Он так бы и замерз, если бы добрая душа швейцара не сжалилась над ним и не предложила ему место в фойе театра. Однако Семен Семенович, поблагодарив его, вежливо отказался, резко развернулся и пошел на Большой Знаменский переулок.
Шиманский не помнил, как на него попал, настолько он был погружен в свои мечты о том, как хорошо было бы сидеть рядом со своей возлюбленной и слушать прекрасную оперу о несчастной любви. Любовный инстинкт привел его к самим дверям квартиры Екатерины Николаевны. Нащупав в темноте звонок, Семен Семенович позвонил в дверь. Но никто не подошел к ней. Тогда он приложил ухо к двери, но, не удержавшись, нечаянно нажал на дверь виском. Входная дверь под нажимом открылась. В передней было темно и тихо. Шиманский осторожно переступил порог квартиры и закрыл за собой дверь. Замок щелкнул. Семен Семенович встрепенулся. Но никто не отреагировал на наглое вторжение постороннего. Шиманский сожалел о том, что без приглашения вошел в чужую квартиру. Для приличия пора было подать голос. Но он медлил. Наконец, Семен Семенович подошел к двери в гостиную и легонько в нее постучал. Никто не ответил. Ничего не оставалось больше делать, как войти в пустую гостиную.
Гостиная была еле освещена рассеянным светом луны, заглядывавшей своим краем в окно гостиной, смотрящее на улицу. Семен Семенович переводил глаза, привыкавшие к темноте, с предмета на предмет, пока не задержал их на неподвижно сидящей фигуре в глубине комнаты. Судя по очертаниям изящного профиля, это была фигура женщины. Она сидела спиной к окну, уставившись в глухую стену. Как завороженный Шиманский прошел на негнущихся ногах через всю гостиную и остановился рядом с женской фигурой. У него было такое впечатление, что это делает не он, а кто-то другой. Мало того, ему показалось, что все происходящее он видит со стороны. Он смотрел на свою руку, которая коснулась щеки женщины, и почувствовал могильный холод ее мраморной кожи. Странное дело, но он никак не мог отделаться от ощущения, что этот холод стал проникать ему прямо в душу, заполняя ее со всех сторон, как будто душа обладает конечным объемом. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Еще ужаснее было то, что его душа стала съеживаться как шагреневая кожа. И вдруг кто-то за спиной ему положил на плечо руку. От чужого прикосновения Шиманский буквально одеревенел. Только теперь Семен Семенович понял весь смысл народного выражения: «Душа ушла в пятки».
- Семен Семенович, вы как всегда оказались в ненужном месте в ненужное время. Что с вами прикажете делать? Наказать или помиловать? – спросил его женский голос из-за спины. Голос показался знакомым.
- Помилуйте, Дарья Павловна, - жалобно попросил Семен Семенович. Ему казалось, что он видит сон, и поэтому было трудно определить, сказал ли он это или только подумал сказать.
- Извольте, - ответила Дарья Павловна и добавила со злорадной усмешкой, - Вы еще не знаете, что лучше.
Было такое впечатление, что время как если бы остановилось, но потом быстро забилось как птица из далекого детства, сбитая на лету пулькой из рогатки. Вместе с ощущением времени пришло ощущение нестерпимой боли в затылке. Тут же Семен Семенович почувствовал, что сливается с темнотой, которая его заворачивает в свой траурный саван.
Очнулся Семен Семенович, лежа на полу. Он никак не мог поднять свою голову с женских колен, одетых в теплые и мягкие чулки телесного цвета. Напротив него в ярком свете лампы, светившей где-то там, наверху в обычном мире, он заметил под диваном в еле заметном слое пыли закатившуюся золотую запонку с перламутровым камнем и вспомнил, что сегодня ее искал у себя дома и так не мог найти. Теперь затылок болел меньше. Но как только Шиманский попробовал пошевелить головой, она налилась тяжестью и острая боль тут же вернулась. Он поморщился и застонал. Нежная женская рука легла ему на затылок и осторожно поправила повязку.
- Семен Семенович, не шевелитесь. Я дала вам снотворное, и вы скоро уснете, - стал успокаивать его близкий голос.
Шиманский хотел поблагодарить свою возлюбленную от всего сердца, но его глаза непроизвольно закрылись и он заснул.
Глава третья. В плену
Семена Семеновича разбудила канонада, грохотавшая вдалеке. Он долго лежал в темноте, принюхиваясь к невыносимой вони, буквальной стоявшей в морозном воздухе. В помещении были еще люди. Они стонали, плакали, выли от боли и грязно ругались. Плохо пахло давно немытыми телами, грязной одеждой, кровью, человеческими отходами и смертью. Шиманский лежал на мерзлой земле, накрытый худой шинелью. Его периодически трясло и осыпало мелкой пылью, забивавшейся в ноздри и вызывавшей сухой кашель. У него появилось знакомое с фронта ощущение присутствия на боевых позициях. Как, каким образом он оказался прямо на войне, ведь мгновение назад он лежал в гостиной на коленях Екатерины Николаевны Строговой?
Однако действительность была еще страшнее: из разговоров товарищей по несчастью ему стало понятно, что он находится в немецком плену у самой линии фронта. Уже светало. Привыкнув к полутьме в блиндаже, он осмотрел себя. К счастью, тело было целым. Вот только голова вызывала опасения: продолжал ныть затылок, перебинтованный рукавом от когда-то белой рубашки. Вероятно, он потерял сознание от взрыва или шальной пули, случайно задевшей его. Так как же он оказался в плену? Какая неведомая сила его бросила в самую гущу военных событий? Или все то, что с ним произошло в последнее время, есть результат воспаленного воображения, вызванного ранением в голову. Такой вывод напрашивался сам собой. Шиманский стал лихорадочно себя обыскивать. Он был одет в военный английский френч цвета хаки. Под френчем была рубашка без правого рукава. На ногах сидели галифе. То, во что он был обут, Шиманского повергло в ужас: вместо его офицерских сапог на босу ногу были напялены разбитые солдатские ботинки, которые просили кушать. Видимо обмен состоялся, когда он пребывал в беспамятном состоянии. Только теперь он ощутил как все же холодно.
- Очнулся, мил-человек? – спросил его сосед с перевязанной левой рукой в чине пехотного ефрейтора, прислонившийся к неровной стене блиндажа. Ему было лет сорок. Крупные черты лица прорезала лучистая улыбка.
- Спасибо за участие, - благодарно ответил Шиманский. От хорошего обращения ему стало легче на сердце, - зовите меня Семен Семеновичем.
- Добре, а меня кличут Нилом Степановичем. Вы, я вижу, Семен Семенович, невоенный человек. Энтелихент, так сказать.
- Скажите, пожалуйста, Нил Степанович, как я здесь оказался?
- Кто его знает. Наверное, как все, кто здесь лежит, сидит, - при нашем отступлении. Давайте лучше, Семен Семенович, подумаем о том, в чем вам ходить. С этими штиблэтами вам долго не протянуть. Теперича, не месяц май. Вон глядите, да не туда, вот, вот, там, где лежит капитан. Он еще не остыл. Стяните с него сапоги. Потом замучаетесь снимать. Вам будут в самую пору.
- Да, мне как то несподручно.
- Экой вы человек, благородный. Ну, и ходите тогда голыми ногами по снегу, - сказал он, чертыхнувшись, и предупредил, - Охотники найдутся.
Деваться некуда. Пришлось Семену Семеновичу, таки, стянуть сапоги с еще не окоченевшего трупа капитана. Они были в самую пору.
- Ладные сапожки, - заметил ефрейтор и одобрительно цокнул языком. - Плохо то, что скоро нас наверняка шлепнут немцы. Зачем им такая обуза при отступлении?
- Есть среди раненых еще офицеры?
- Последним был капитан.
- А фельдшер?
- Нашего лекаря убило пулей. А немецкой к нам не захаживал.
- Что вы предлагаете, Нил Степанович?
- Оба мы калеки один человеки. Остальные того хуже. Им пора на тот свет или в ногу раненые. Какие из них ходоки. Вы я тоже вижу, нетвердо на ногах держитесь.
- Дверь на затворе?
- А как же. При двери часовой. Впереди окопов минное поле. Нам туда. Если свои не убьют, то немцы шлепнут или мина взорвет. Но здесь точно смерть. Нас басурмане в живых не оставят. Так что решайтесь. Слышите шум? Наверное, наши уже пошли в наступление. – Ефрейтор схватил Шиманского за рукав солдатской
