ЗА ПОРОГОМ СМЕРТИ

      Ничто не предшествовало моему сознанию, что это я, - это я понял, когда открыл глаза, но ничего не увидел. До меня дошло, что я есть, есть кто, но нет что. Я не знал, что я такое. Человек ли я? Или, может быть, одно Я? И только тогда я понял, что нет того, что предшествовало мне как Я. Вернее сказать, осознанию себя Я предшествовала пустота, ничто из того, что я знал прежде. Я был в пустоте. До этого я был самой пустотой. Но теперь я хоть Я. Это больше, чем ничто. Но кто меня вызвал из ничтожества существования, из не-бытия?  Буду ли я еще кем-либо или чем-нибудь, я не знал. Вдруг не буду? Такая возможная перспектива быть одним и тем же сознанием самого одиночества повергло меня в состояние буквального, натурального ужаса. Но это было лучше, чем вообще ничего. Я чувствовал ужас, но главное, все же, чувствовал. Было бы хуже, если бы вообще ничего не чувствовал. И еще я понимаю, что я есть я и знаю, что  узнаю то, что описываю словами.
        Однако я не помню, кем именно был прежде. Ведь я кем-то был, не мог не быть, иначе ничего не понимал бы в том, в каком состоянии нахожусь. Вероятно, я умер и застрял между мирами: обычным и иным, потусторонним. Плохо, что я не помню то, что было до пустоты. Наверное, я был человеком, мужчиной. Наверное, потому, что уверен в этом. Что же дальше? Я задавал себе этот вопрос, пока не устал. Мне надоело бояться, сознание потускнело, и его Я прекратило выделяться из не-Я. Я даже не заметил, как заснул. И только закраиной сознания не сознавал, а чувствовал, что вижу сон. Что это был за сон?




        Мне снилось, как я оказался не в сумрачном лесу, пройдя свой путь до середины жизни, вроде Данте, но в светлом сосновом бору. Сойдя с дороги, я пошел перелеском, утопая по щиколотку в нагретом солнцем песке, пока не оказался на высоком берегу. С обрыва мне открылся прекрасный вид на реку, которая глубоко внизу шумно катила свои волны. Противоположным, пологим берегом реки заканчивалось широкое поле, которое окаймлял неровной границей широколиственный лес. Он тянулся до самого горизонта, где неровной грядой стояли горы, как часовые на посту. За них закатывалось красное солнце, обещая скорое наступление вечерних сумерек. Нужно было торопиться, чтобы засветло вернуться в лагерь, стоявший посреди соснового бора. Отвернувшись от реки, я углубился в лесную чащу. Меня вела вперед надежда на память. Мне сопутствовала удача: на этот раз память меня не подвела, - я вышел на дорогу, которая петляла между сосен. Сойдя с мягкого настила почерневших сосновых иголок, в которых утопали тут и сям разлапистые шишки, на твердый асфальт, я побежал мелкой рысью, пока не добежал до поворота, за которым от шоссейной дороги отходила тропка, ведущая к самим воротам лагеря. От ворот остался один косяк. Рядом с ним стоял турникет из вращающегося барабана. Приведя в движение барабан, я прошел на территорию лагеря. Но тут меня окликнул спешащий мне навстречу мальчуган, у которого на шее болтался красный галстук. Это был дежурный, который завидев незнакомца, тут же вернулся на свой пост. Я представился вожатым из соседнего лагеря и попросил позвать местного вожатого, назвав его по имени. Тревога на лице пионера сменилась приветливой улыбкой и он, попросив меня остаться у ворот, в противном случае его накажут за нарушение приказа не пропускать посторонних на территорию лагеря, тут же побежал за моим знакомым. Я удивился тому, что на ворота поставили лишь одного дежурного. Ведь было очевидно, что дежурный стоит на своем посту не только для того, чтобы задерживать посторонних у ворот, но и для того, чтобы сообщать об их появлении старших. Поэтому их должно быть, как минимум, двое: один стоит на воротах, другой служит вестовым.
        Вскоре вместе с дежурным к воротам подошел мой знакомый. Уже издали завидев меня, он радостно помахал мне в знак приветствия рукой. Как я его понимал: жизнь в лагере была такой монотонной, что появление любого нового лица, тем более знакомого, было настоящим событием. Лагерную скуку скрашивал только свежий воздух, настоянный на лесном духе, да вкусное многоразовое питание со сладким отдыхом в придачу. Разговорившись о лагерных делах непослушных пионеров, мы прошли в уголок вожатого.
        - Ты хорошо устроился, - заметил я.
        - Еще бы. Я почти один на целый отряд девушек, - похвалился мой приятель.
        - Да, у тебя тут целый гарем, - позавидовал я.
        - Могу поделиться, - ответил он со смехом.
        Я живо представил себе, как он предлагает к моим услугам самую захудалую пионервожатую из отряда, на которую не позарится не то, что незваный гость, но и последний парень на деревне рядом. И у меня тут же сразу пропало всякое желание скоротать ночку в гостях. Я был бы не против компании той, которую мечтал увидеть, но она была подругой моего знакомого. Очевидность того, что я знаю, что он знает о том, кого я жажду увидеть, ставила нас в неловкое положение. Я не предполагал, что такое может случиться, когда шел сюда. И за каким лешим я пожаловал туда, где мне не рады и никто не ждет меня с распростертыми объятьями.             
        Перебросившись еще парой фраз, мы смущенно замолчали. Наконец, я сказал, что заглянул к нему, когда шел по дороге в город, куда направлялся, взяв отгул в своем лагере. Мой приятель выразил сожаление, что не может мне помочь с транспортом, ибо он уже уехал за продуктами в город.
        Но когда я уже прощался, он внезапно попросил меня остаться. Это удивило меня.
        - Знаешь, я хочу тебе сказать, что касается лично меня. Только прошу, никому не говори об этом, ладно, - попросил меня приятель.
        - Я буду нем, как могила, - заверил я его, предвкушая неприятный разговор о том, что он обижен на меня за мою неуместную симпатию к его подруге.
        - Типун тебя на язык, - пообещал мне Петя (так звали моего приятеля), и затем сразу перешел к своему признанию, - Знаешь, я встретил здесь ту, что рождена лишь для меня. К огорчению, она сказала мне, не ведая еще о моей влюбленности, что увлечена тобой.
        От его слов у меня екнуло сердечко и быстро забилось. Тут же кровь прилила к голове, застучало в ушах, и земля стала колебаться под ногами.
        - Что с тобой? – спросил меня участливо мой приятель и посмотрел мне прямо в глаза.
        Я не мог так прямо показать ему мою нечаянную радость, ставшую естественным следствием его горького признания. И поэтому быстро отвел глаза, постаравшись скрыть то, что питаю нежное чувство к его подруге.
        Но внезапно он засмеялся. Я удивленно поднял на него свои глаза.
        - Ну, ты даешь! – в его голосе звучало удивление по поводу того, что он догадался о моих чувствах. – Ты неправильно меня понял. В тебя влюблена не моя подруга, - кстати, можешь взять ее себе, - она не нужна мне больше. Я говорю про ее лучшую подругу.
        Я еще не вполне осознал и огорчился, что зря обрадовался, как меня заинтриговала неожиданная новость с любовного фронта моего приятеля.
        - Ты, вероятно, неправильно понял Веру. Она не просто не любит меня, - она откровенно ненавидит меня за то, что я постоянно спорю с ней и ни с кем другим.
        - Правильно: от любви до ненависти один шаг. Она ненавидит тебя, потому что боится признаться себе, что любит тебя, а ты не любишь ее, раз постоянно не соглашаешься с ней, как какой-то дурак.
        - Вот видишь: разве может женщина постоянно ругаться со своим любимым. Нет, я неприятен ей, - заявил я, внезапно заподозрив моего приятеля в том, что он специально проверяет меня, пробуя выведать мои действительные чувства к «его вожатым».
        - Нет ничего проще, чем проверить, как относятся к тебе «наши» девушки. Давай, я приглашу сюда, и ты на месте определишься с ними?
        - Хорошо, - я, наконец, понял, какую игру затеял мой нарочитый приятель. Он решил отбить у меня подругу, которую прежде я считал своим недругом, Отбить было просто, подставив вместо нее свою подругу. Подруга в отместку приятелю начнет делать мне пасы, чтобы он приревновал ее ко мне. И все это будет происходить на глазах Веры, чтобы отвадить от меня. 
        Он пошел за подругами. Их долго не было, и я подумал, что у него ничего не получилось. И вот, как только я так подумал, они оказались на пороге комнаты моего приятеля. Он стал знакомить нас.
        - Да, мы уже знакомы, ты ведь знаешь, - заметила его подруга Кира.
        - Я думала,  к тебе пожаловал в гости твой друг из столицы, а здесь всего лишь оказались вы, и как всегда некстати, - так, уже с порога, Вера приняла меня в штыки.
        - Почему на «вы», в прежний раз мы были на «ты», - я напомнил Вере.
        - И как вы сюда добрались? – спросила Кира.
        - Пешком, через лес от моего лагеря до города, - пояснил я, как попал в их лагерь.
        - Так вы шли от самого вашего лагеря пешком? Почему же пешком? У вас нет своей машины? Даже у Пети и то она есть, - убила меня своими безжалостными словами Вера.
        - Ваня, ты послушай, как сказала Вера: «Даже у Пети и то она есть»! Вера, ты не знаешь, каким крутым горбом, какими кровавыми слезами бедным студентам достаются материальные ценности.
        - Тоже мне, несчастный воркоголик. Эта машина твоего папы, - уточнила Кира.
        - Кира, знаешь, ты бываешь так невыносима, как заноза в попе, - грубо отшил мой приятель свою подругу.
        - Ты что сейчас сказал! – вскрикнула Кира  и,  покраснев от обиды, села в кресло.
        - А, что я такого сказал, - ну, заноза в моей жопе, - спокойно сказал Петя.
        - Да, как ты можешь такое говорить, - было видно по лицу Киры, которое пошло все пятнами, что она не ожидала такого откровенного оскорбления.
        - И в самом деле, Кира, что на тебя нашло? – вторила Пети подруга Киры.     
        - Вы, что, сговорились? – спросила их Кира и, вскочив с кресла, выбежала из комнаты.
        - Ваня, ты не мог бы успокоить Киру, а то теперь она меня не будет слушать, - такой у нее характер, - попросил меня Петя, и незаметно от Веры хитро мне подмигнул, намекая, - мол, давай, действуй, не упусти свой счастливый шанс закадрить девчонку.
        Я вышел из комнаты, чтобы догнать Киру, но оказался не в лесу, как ожидал, а в другом помещении, и тут же понял, что проснулся.





      С пробуждением ко мне пришло осознание того, что я нахожусь за порогом смерти. Но, как ни странно, за пустотой бытия смерти, пришло не только сознание Я, но и сон, и, наконец, уже не вижу сон, а нахожусь где-то наяву. Чувство реального места мне принес сигнал приближавшейся электрички. Я открыл глаза и догадался, что нахожусь на вокзале: где еще может так гулко звучать сигнал электровоза и раздаваться приглушенные голоса? Память постепенно стала возвращаться ко мне. Да, вчера я рано ушел с работы. Какая радость: у меня отпуск! И вот сегодня я уже сижу на вокзале, чтобы отправиться в сказочное путешествие на Мальдивы. Постой, - какой вокзал. Непременно нужно сесть в самолет, чтобы отправиться туда.  Я уже хотел открыть глаза, чтобы проверить, действительно ли я сижу на вокзале.
      Но тут мою память резко резануло былое ощущение боли в сердце. Перед моим мысленным взором встала дверь в рабочий коридор, в которую я прямо вцепился дрожащими пальцами, так что она буквально