двухстенная, но всё же стены эти были изготовлены не из бетона или, хотя бы, из паршивенького гипрока. Их сметали из прочной материи, — да и предназначалась она, вероятнее всего, для мест, расположенных в широтах, более близких к экватору, — а потому и вентиляция этого надувного домика была превосходна. А днём, если вырубить освещение, потолок походил на звёздное небо — сотни маленьких дырочек, пропуская дневной свет, кряхтя от натуги, представляли себя Проционами, Сириусами и Денебами. Одним словом, кондиционер тут явно был излишен.
— Я не дёргаюсь. Но мы уже все работы закончили, и пора бы домой отчалить. Я уже три месяца в поле!
— А я два с половиной. — Макс мрачно ухмыльнулся. — Но вот ты не сегодня-завтра отвалишь отсюда, а мне ещё пахать и пахать!
Саня не встревал в нежаркий спор, внимательно всматриваясь в экран компьютера. Что он делал, работал или просто гонял чертей, как выражается господин Барищук, нам неведомо, но выражение его физиономии было весьма довольным.
— Может, кино посмотрим? — еле слышно прошелестело из угла, в котором обитал Молчун, но шелест этот услышали все, настолько редким было это явление.
— Да что смотреть-то, всё уже по три раза промусолено, — отмахнулся Саня.
— Действительно, — поддержал его Макс. — Эх, скукота! Так и тянет посмотреть, а так ли полно налит второй литр, как и первый!
— Ага, а если нам тут ещё торчать несколько дней? На что покупать соляру будем? — Ум Яси работал более правильно и рационально.
— Жалко, Саня, что ты отменил вертушку! — Макс закурил новую сигарету. — И тебя бы сплавили, да и, глядишь, нам бы что-нибудь вкусненькое Олег прислал. Он не Иваныч, он понимает, что в тундряке нужно для рабочего человека!
— В тундряке для рабочего человека главное — работа! — поднял вверх указующий перст Саня.
— А ещё — отдых после неё! — поднял перст свой Макс.
— Так ты его сейчас и имеешь! — подвёл итог спора Яся и поднял вверх палец свой, но не указательный, а средний!
Макс только вздохнул, а потом поднялся и принялся одеваться:
— Эй, говорун, пошли генератор заправим, да и за водичкой смотаемся, а то что-то меня отдых этот достал уже до печени!
По зимнику езда стала похожей именно на езду, а не на настороженное продвижение сапёра по минному полю. А практически так и было, пока мы преодолевали каменные россыпи, которыми оканчивался великий Уральский хребет.
— Если мы прощёлкаем и порвём гусеницу, то проторчим ещё хрен знает сколько, — ворчал Лёха, объезжая то и дело выныривающие перед тупой мордой «Витязя» огромные камни, сурово поблёскивавшие рваными острыми краями.
Да, после двухсуточного заточения, вызванного пургой, этого хотелось меньше всего.
Тела наши затекли, наполнясь тупой болью, и казалось, что весь организм нудно и надсадно скрипел, словно за плечами болталось по паре прожитых по полной программе жизней!
Правда, и на зимнике вначале разогнаться не получилось.
Пурга и тут насвинячила неплохо, и почти на каждой сотне метров торчал какой-нибудь автомобиль, врывшийся в плотный, матово поблёскивающий на ярком весеннем солнышке, снег. Кое-кто из них не просто застрял, а примитивно перевернулся, и теперь лежал вверх колёсами, словно просушивая и оттаивая резину, уставшую и промёрзшую за долгую зиму.
Вначале, встретив первых потерпевших, мы, конечно же, не смогли проехать мимо, и вытащили из снежного полона, потратив на всё минут двадцать. Но уже метров через двести, когда показался второй страдалец, Лёха без раздумий свернул с зимника и погнал по целине. Скорость резко упала, а двигатель зарычал солиднее и насыщеннее.
— Мы больше не будем помогать? — с одной стороны мне было не очень приятно, что наша супермашина игнорирует потерпевших, но с другой я понимал, что время у нас лишнего нет.
— А какой смысл? — Лёха был невозмутим, как Владимир Путин на пресс-конференции.
Я только пожал плечами.
— Даже если мы всех вытащим, у них всё равно ехать не получится, пока зимник не расчистят. Ну, а кто будет расчищать, тот и вытащит. Да ещё и заработает.
— Заработает?
— Конечно! Ведь это мы, придурки, всё делаем за так, а нормальные люди берут с машины тысячи по две-три! А здесь их…
Да, здесь заработать было можно!
После Юрибея дорога оказалась чистой, и мы погнали по ней с максимальной скоростью.
Зимник на Ямале — это полоска льда, шириной метров до десяти, по которой непрерывным потоком идёт всевозможная техника. И горе тому водиле, кто сломается на трассе. Ему не будут помогать или брать на буксир, а просто спихнут с дороги в снег, дабы не мешал и не тормозил поток! И это не жестокость, это будни Заполярья, мест, куда едут люди не хилые, чтобы отдать часть своего здоровья в обмен на приличные деньги, которые здесь платят всем! Ну, или почти всем!..
Последние километров семьдесят мы ползли по целине. Ландшафт ямальский весьма ровен, но всё же иногда приходилось далеко объезжать глубокие долины речек, похожие на уценённые фьорды.
И прошло часов семь, прежде чем в поле зрения нашего показалось грязно-жёлтое пятнышко, словно на белоснежную скатерть кто-то брызнул дерьмовым кетчупом.
— Вижу полярников! — ткнул пальцем в окно Вовик, и мы все прильнули к грязным стёклам, закопчённым солярочным перегаром.
— Ну, господа ненормальные, прошу на выход — остановка конечная! — Лёхина рожа, блестевшая довольством, всунулась в раскрывшуюся дверь.
Да, вероятно любой, кто поглядел бы на то хлипкое сооружение, в котором нам предстояло обитать, позавидовал бы нам лишь в одном — в полном отсутствии ума, вытекающем из абсолютного пофигизма в отношении себя! Хотя, зависть — это чувство корыстное, а тут о корысти говорить не приходилось!..
Да, где только не доводилось нам бичевать! Живали мы в хижинах самых заброшенных и развалившихся, амбре в которых заставляло выворачиваться внутренние органы в предрвотных судорогах, а органы внешние зудели, чтобы умчать тело куда-нибудь на городскую свалку и там отдышаться чистым воздухом, лишь слегка сдобренным намёком на гниение.
Бывали наши квартиры и качественные, оборудованные всеми удобствами цивилизации, но тогда жизнь становилась скучна и обыденна.
Конечно, и в палатках тоже приходилось наслаждаться самым тесным соседством природы-матушки, но всё это было в месяцы летние и осенние.
И вот пришло время истины, как говорят некоторые авторитетные личности. О, сколько жизней они растратили на поиски этой неуловимой госпожи, ныряя в озёра порока и в моря соблазна! А ведь так и не находили её! А она-то, оказывается, скромно обитает здесь, аккурат между Бованенково и Байдарацкой, в грязно-жёлтой палаточке, и называется — попробуй выживи!
Вообще-то палатка была неплохим жильём. Лишь некоторые мелочи несколько затушёвывали общую радостную картину.
Во-первых, жить здесь всемером оказалось ужасно тесно. Кроме мест для раскладушек и двух махоньких раскладных столиков, пространства осталось лишь для одной ноги каждого поселенца — вторую конечность приходилось либо ставить на кого-то, либо подпрыгивать, как парализованная кенгуру. Если вы видели парализованных кенгуру, то вы меня поймёте, а если не видели, то вам повезло!
Второе неудобство заключалось в том, что пол палатки был сделан из плотной резины. Резина, как известно, пропускает воду, только если её порезать на кусочки, что нам было крайне невыгодно, поэтому влага, скапливающаяся под полом, устойчиво держалась там, и пол становился похож на водяной матрас. А влага там скапливалась энергично, потому что внутри был приличный плюс, абсолютно превосходивший подпалаточный минус. Естественно, что средняя часть палатки была более протоптана нашими ногами, потому и вода находилась именно там. Но вот как она всё же оказывалась сверху толстенной резины пола, так никто и не понимал. И потому-то нашей домашней обувью были здесь не тапочки или сандалеты, а водонепроницаемые бахилы, а вместо ежедневного пылесосания нам приходилось заниматься водооткачкой.
Ну, и третье неудобство состояло в абсолютном нежелании нашего ветхого жилища удерживать тепло хотя бы в течение десяти минут после отключения печки. И это было самым актуальным, потому что во время пурги печка вырубалась постоянно, а на то, чтобы разгрести снег с генератора и запустить теплоагрегат, уходило времени немало. Короче, одеваться нужно было мгновенно, дабы не замёрзнуть в полудвижении!
Я глянул на часы и понял, что можно вставать. Но главное, не торопиться! Это в обычных условиях можно было запросто соскочить с кровати, размять затёкшие члены, да топать принимать разные процедуры. Здесь такой алгоритм действий не прокатывал.
Если бы я радостно соскочил с ложа, — а это тоже вряд ли, ведь из растянутой раскладушки выбираться нужно, применяя некие акробатические навыки, — то точно наступил бы на Михалыча, и хорошо ещё, если бы наступил на голову, а ведь можно и гораздо ниже! А это могло поиметь последствия очень печальные, да и не только для Михалыча самого!
Итак, вставать нужно было осторожно, без резких движений и всяких разминок. А лучше всего подождать, пока встанет кто-то другой. Это только в общаге нормальной выгодно первым бежать в комнаты туалетные, там это преимущество очевидно. Здесь же всё наоборот — первый имеет лишь то преимущество, что он первый. Но именно это и является самым большим неудобством, ведь нужно взять лопату и откопать от снега туалетную комнату, вернее, то, что тут имеется. А имеется кусок дарнита, натянутый на четыре палки, под которым выкопана яма. И конечно, нет горячей воды и туалетного утёнка…
Итак, я проснулся и попытался приподняться, но голова моя подчиняться не захотела.
— Вот придурок! — выругал я сам себя. — Ведь знаю же, что нельзя спать на правом боку!
— Что, опят приклеился?! — донёсся ехидный хриплый смешок слева.
— Приклеился. А ты опять отъехал?
— Да немного, — Михалыч высунул из спальника заспанную, небритую рожу.
Слова наши были понятны лишь тем счастливчикам, что находились в палатке. Всё было примитивно просто. Хоть в палатке было и тепло, но всё же стены не могли прогреться достаточно, и, поскольку я спал у одной из них, волосы мои примораживались, если во сне я прижимался к гладкой, но ледяной материи. Ну, а с Михалычем обстояло и того проще. Все раскладушки с вечера растаскивались поближе к стенам, чтобы освободить а центре хотя бы половину квадратного метра пространства. Но ночью они вновь съезжались в самое низкое место палатки, ведь во сне не ворочаются только люди праведные, не отягощённые грехами и порочными помыслами, а таковых среди нас конечно же быть не могло!..
— Наверное, всё же лучше было остаться! — вздохнул Яся и печально улыбнулся.
— Можешь вернуться, недалеко ведь отъехали, — Саня улыбался более радужно.
— Конечно, сорок вёрст — это по ямальским стандартам совсем рядышком! А пацаны там, наверное, уже ужинают чем-нибудь вкусненьким!
— Да ладно тебе, нашёл, чему завидовать! Подумаешь, давятся они всякими концентратами, типа готовых супов, гуляшей с макаронами, — тут Саня непроизвольно облизнулся, сглотнув обильно выбрызнувшую слюну, — кисели пьют… сволочи!
Вывод
