Саня и Яся топали по центральной улице посёлка, представляющей собой просто проход между большими балками, соединёнными переплетением укутанных в утеплитель труб. Путь наших героев лежал в направлении, единственно возможном — в столовку. Правда, был ещё один путь, более близкий по расстоянию, но неизмеримо далёкий по доступности — путь на вертолётку! Но эта дорога пока им не светила!..
Да, дети тундры ошибаются редко. И Петя не был исключением!
Пурга бушевала уже четверо суток. И нам казалось, что никакая сила никогда не сможет остановить её ярость. Палатка колыхалась и прогибалась, и создавалось впечатление, что кто-то, очень упорный, но придурковатый, сидит на крыше и колотит по ней огромным колом.
Гул стихии смешивался с гудением печки, и этот концерт давил непрерывно на плевру барабанных перепонок и струны души, порождая внутри организмов музыку иную, тягостную и депрессивную. А ещё, время от времени, включалась автоматика, и компрессор, резко и громко шипя, словно анаконда при издыхании, выплёвывал очередную порцию воздуха в стенки палатки.
Правда, если быть справедливым, печка иногда умолкала, переставая нам доставлять акустические неудобства, но именно это и становилось неудобством самым большим.
Хоть мы каждые два часа по очереди выползали наружу, чтобы очистить от снега генератор и печку, но это всё были жалкие потуги в борьбе с распоясавшейся стихией. Плевать хотел ветер на все наши старания, и делал своё гнусное дело уверенно и профессионально!
Как только гас свет, нужно было мгновенно одеваться, потому что через пять минут наружная температура плавно перетекала в нутро нашего домика, беззастенчиво вытесняя температуру внутреннюю, и её показатель был намного ниже черты комфортного проживания!
В первые минуты из тьмы ямальской, которая обволакивала чрево палатки, доносилось только сосредоточенное сопение и шорох надеваемых одежд. Потом шорох плавно перерастал в шёпот, а шёпот уже в обычный русский матерок. Если бы ветер понимал те слова, которые мы ото всей души обращали к нему, я думаю, он, устыдившись их, свернулся бы в клубочек и укатился не к краю света — ибо край света и так был здесь — но гораздо дальше, туда, откуда всё начинается, или же всё заканчивается! Но, увы, ветру было по барабану и наше настроение, и наш сочный лексикон. Он упрямо делал своё дело!
Обычно первыми вылезали в адский вертеп либо Макс, либо Вовик. Молчун тоже не предавался лени в трудные мгновения, но делал он добрые дела так тихо и неназойливо, что не всегда это замечалось.
Ветер валил с ног, а лицо полировал ледяной наждак снежной пыли. Без маски и застёгнутого наглухо капюшона больше минуты выдержать было невозможно, но и они не являлись полной защитой. Ветер находил малейшие щёлочки и настойчиво впихивал туда снежное крошево.
На Ямале снег немного иной, нежели в других местах. Он имеет структуру более мелкую, но плотную, и ветер сбивает его в такие твёрдые сугробы, что и лопата штыковая оказывается бессильна. В этом мы постоянно убеждались, когда приходилось выкопать яму, чтобы забить точку. И лучше всего в этом процессе помогал топор.
Итак, мы на улице, и нужно взять лопату и откопать генератор. Но для начала требуется его отыскать. Это не так просто, как кажется. Хотя точно знаешь, где и что располагается, но в диком хороводе пурги сориентироваться очень не просто. Да вообще, если отойти от палатки метров на пятнадцать, то можно и потеряться и бродить так бесцельно до самого лета…
Но вот генератор, а, вернее, то место, где он находится, обнаружено, и можно начинать откапывать его. Как же это легко сказать! Снег, который вы цепляете лопатой и выбрасываете в любую сторону, всё равно вернётся к вам, словно он примагничен или привязан невидимыми нитями. Да вернётся он не просто так, а обязательно залетит за капюшон и посечёт и без того слезящиеся глаза! В такой бестолковой работе проходит минут двадцать, и силы кончаются, и тогда требуется смена.
Когда я вспоминаю питерские метели, то просто смеюсь, что те полудохлые выдохи ленивого ветерка мне когда-то казались разгулом стихии! Эх, люди городские, ни чем-то настоящим и волнующим вы не насладились!
Зато как же бывает здорово после пурги!
Яркое солнышко, отражаясь от голубизны снега, просто выжигает глаза, и без очков на улице находится невозможно. Тишина настолько давит, что в ушах стоит тихий звон, похожий на мелодичную, хотя и несколько монотонную музыку. А воздух так вкусен, что надышаться им досыта невозможно!
— Серёга, иди, сними эту картинку! — доносится бодрый глас Макса.
Я иду на зов. Тырчик, наш бедный, верный товарищ, плотно упакован в снежный плед. И не только снаружи, но и изнутри.
Макс поднимает капот, и под ним… под ним мы ничего не обнаруживаем, кроме того же вездесущего снега.
— А ведь щелей практически нет! — чешет затылок тырчикмен. — И как он туда попадает?
Я только пожимаю плечами и иду с фотиком дальше.
Вот наш генератор. Он лопочет, глухо и невнятно, но потому только, что полностью засыпан снегом.
— Интересно, как он только ещё работает? — Вовик в недоумении качает головой. — Наверное, всё же где-то есть щёлочка.
Да, всё дело тут, в тундре, в щёлочках — и когда они есть, хорошо, и без них тоже полный облом!
Мы поочерёдно откапываем генератор, печку, палатки с едой, бочки с горючим.
— Юрок, давайте-ка проверьте все бочки и прикиньте, сколько и чего осталось.
Юрок и Молчун начинают вытаскивать и осматривать ёмкости, которых у нас много, но вот содержимое их — в этом я уверен — вряд ли явится радостным откровением.
— Бочка соляры да бочка бензина, — радостно скалится Юрок, словно познал главную тайну жизни.
— Пять дней протянем, — выдыхает Молчун и тоже радостно улыбается, но его улыбка не говорит ни о чём, просто такой уж он по натуре.
Рокот снегохода мы услышали задолго до того, как он проявился на горизонте. К нам поспешали какие-то гости.
— Да это же Петя, — первым опознал подъезжавших дальнозоркий Вовик.
Зрение у него, как у орла. В этом у нас была возможность убедиться.
…Оленю было скучно и грустно одному. Стадо ушло далеко, и где его искать, бедное животное не представляло. Он вытаптывал снег, выкапывая из него ягель, и без особой радости жевал этот белый сухой мох.
Да, вероятно, олешек так и сгинул бы от тоски, но судьба распорядилась иначе.
— Олень пасётся уже два дня на одном месте, — заявил Вовик за ужином, — не иначе, как отстал от стада.
— Олень? — оживился Мишка, для которого охота была пуще не только неволи, но и даже волюшки вольной.
— Ну. Как бы к нему подобраться? У нас же ружьишко есть? — и Вовик вопросительно посмотрел на меня.
Я пожал плечами:
— А я-то почём знаю? Вы же охотники.
— Да нет, нам нужно только одобрение, — глаза Вовика источали само смирение.
— Типа, мясо и печёнку мы забираем себе, а всею ответственностью за браконьерство можешь распоряжаться сам?!
Вовик и Мишка только скромно улыбались, явно радуясь моей проницательности.
На следующий день мы пытались разглядеть с высокого берега Сейды Вовкину дичь.
— И где же он? — я, как ни пытался, не смог распознать на противном берегу ни одно живое существо, хотя зрение моё пока ещё в полном ажуре.
— Да вон он, — ткнул пальцем прапорщик в отставке, — вон, на полянке.
И опять я ни хрена не увидел. Тогда я не стал мучаться и вытащил из ящика тахеометр. Счас, Вовик, я тебе докажу, что там какой-нибудь пень торчит, прикидываясь дичью!
Но, как ни странно, олень был!
И мы пошли в загон!
Я не охотник, но азарт травли зверя и меня приворожил. На двух снегоходах мы загнали оленя в лощинку. Что было дальше, описывать не стоит, во избежание порождения ненужной чувственности у некоторых читателей, но скажу только, что вкуснее оленьих потрошков, приготовленных Мишкой, я не ел ничего!..
Да, это был Петя. И был он не один, да и не на своём верном дымном снегоходе.
За рулём новенькой «Ямахи» находился молодой парень, одетый не в национальную меховую одёжку, а в яркий комбинезон явно не отечественного производства. К снегоходу, как ялик к барже, были прицеплены нарты, в которых гордо восседал наш друг-метеоролог.
— Это Сашка, — махнул Петя рукой на парня, едва вылез из нарт, и сразу же потопал к палаткам, где у нас хранились запасы провизии.
Он по-хозяйски сунул нос в каждый из трёх тряпочных домиков, словно проверяя, всё ли на месте, и вернулся к нам.
— Может, чайку? — предложил Макс. — Или сигарету?
— Однако хорошо покурить, когда пьёшь чай! — причмокнул Петя и направился к палатке.
Перед входом он снял кухлянку и положил её на снег.
— Да не снимай, у нас полы не мыты, — ухмыльнулся Михалыч.
Петя посмотрел на него, как на младенца, напрудившего лужу в самый неподходящий момент:
— Нельзя в тепло одежду заносить — вода на мехе будет!
Да, сын и отец различались так же резко, как мечты и будни работников ГСМ! Если Петю можно было смело снимать в фильме о начале века двадцатого, то Сашка уверенно перешагнул в век нынешний. Да и походил на ненца он уже гораздо меньше своего родителя.
— Чем занимаешься, Санёк? — полюбопытствовал Макс, когда гости были напоены чаем.
— Да охочусь помаленьку, — небрежно глянул тот на золотые часы, тускло поблёскивающие на запястье.
Вообще-то Сашка явно был не равнодушен к золотишку — и часы, и перстень на пальце, и цепь крупной вязки, всё это впечатляло.
— На росомах? — Вовик обострил слух, коли речь зашла об охоте.
— Мало. Больше на медведя.
— На белого? — удивился я. — Так он же в красной книге!
— Нам можно! — Сашка почесал ухо. — Если аккуратно.
— В смысле, чтобы медведь не задрал?
— Да нет, чтобы не поймали!
— И что, срок дадут?
— Да нет, шесть лет условно. Мы же коренной народ! — и он гордо выпятил грудь.
И тут же начал рассказывать о тонкостях охоты на медведей. Он увлёкся, и явно начал перемешивать быль с небылью, как это и принято у охотников настоящих.
— И вот я стреляю — осечка! Ещё — осечка! И так пять раз подряд! А он стоит на задних лапах и смотрит на меня!
— Терпеливый, однако, — хмыкнул Макс.
— И тогда я достаю патрон не заводской, а самодельный, — не замечая этого, продолжает охотник, — и тут уже валю его!
— Круто! — шепчет восхищённый Юрок, слушавший Сашку с разинутым ртом.
Когда гости прощались, Макс вдруг крикнул: — Росомаха!
Мы все повернули головы и увидели на снежном полотнище тёмное движущееся пятно.
Эх, лучше бы эта животина выбрала другое время для прогулки!
Сашка молниеносно завёл свою технику, а Петя прыгнул в нарты. И началась погоня!
Да, невозможно неуклюжей росомахе уйти от японского монстра и от монстров, управляющих им! Не прошло и десяти минут, как красивое животное было забито насмерть и брошено в нарты.
Конечно, росомаха — это самый коварный зверь, и бед он мог натворить даже нам, уничтожив часть продовольствия. И всё же, мне было неприятно смотреть на такую охоту!..
Горючее закончилось накануне прилёта вертушки.
— А если завтра борт не придёт? Или погода напакостит? — ощетинился Михалыч.
Нет, это я не для красного словца вписал колкий глагол. Все мы почти за месяц проживания в чудесном домике и
