========================================
«Филистимлянин Голиаф был огромен и силен, казалось, что маленький Давид не сможет его победить. Но Давид раскрутил свою пращу и пустил камень прямо в лоб великану. Голиаф зашатался и рухнул на землю так, что она содрогнулась. Тогда Давид поднял длинный тяжелый меч филистимлянина и, размахнувшись, отрубил ему голову».
Библия. Ветхий Завет.
========================================
Иногда я думаю, каким был бы мир,
не будь в нем меня?
Адольф Гитлер
Глава 1
Подвальное помещение пивной «Штернэккерброй» раньше, видимо, использовалось для особо пьяных пирушек господ государственных советников. А теперь, к весне 1920 года, все пришло в упадок. Единственное окошко выходило на узенькую улочку. Несмотря на солнечное утро, в сводчатом помещении царил полумрак и холод склепа.
Взгляд угнетали голые кирпичные стены, с которых скупой хозяин содрал деревянную обшивку, прежде чем сдать этот подвал в аренду. Меблировка была убогой – несколько стульев, конторка, стол и несгораемый шкаф. Повсюду наблюдался деловой беспорядок. Везде кучками лежали или валялись на полу листовки, плакаты, прокламации и прочие агитки.
За столом сидел, хотя еще и молодой, но изрядно измотанный жизнью мужчина, одетый весьма своеобразно: в солдатских ботинках, штатских брюках, в потрепанном военном кителе времен битв за Фландрию и в модном гражданском галстуке, совершенно не вяжущемся с обликом демобилизованного солдата, задница мыслей которого все еще находилась в окопах. В надежде хоть как-то согреться в холодном подвале, на плечи мужчины была наброшена столь же старая шинель без погон, голову покрывала бюргерская фуражка.
Вообще говоря, странное соединение мелкобуржуазных и военных элементов в одежде и в мыслях, столь характерное именно для национал-социалистов, всегда придавало их движению своеобразный, двойственный характер.
Фальшиво насвистывая «Дейчланд убер аллес», он двумя пальцами стучал по клавишам старой раздолбанной пишущей машинки «Адлер». Потом отогревал окоченевшие руки дыханием и вновь принимался за дело.
Дверь отворилась, вошли трое. Респектабельные господа. Все в длинных одинаковых черных пальто до пят, словно от одного портного; в белых шарфах и в необычно высоких шляпах-котелках.
Заметив вошедших, мужчина бросил работу, приветливо улыбнулся, поздоровался. Посетители, судя по виду, иностранцы, пробурчали в ответ что-то малопонятное. Хозяин помещения растерялся и лишь спустя какое-то время его контуженые мозги с трудом сообразили, что посетители поздоровались на голландском. «Хуе морхен», сказали они, что означает «Доброе утро». Именно так здоровался один голландец, который почему-то затесался среди военнопленных французов и русских. Было это в страшном восемнадцатом...
– Что хотели бы узнать, любезные господа? – приветливо осведомился обитатель подвала; видно было, что ему осточертели все эти бумаги, и он рад любому случаю отвлечься.
Стоявший в середине троицы незнакомец, который был старше остальных, заговорил с каким-то не вполне понятным акцентом, перейдя на немецкий:
– Здесь ли находится штаб-квартира нацист... э-э-э... «Национал-социалистической Рабочей партии»?
– Если вы имеете в виду Немецкую Рабочую партию, то да.
– Да, мы иметь в виду это... – вклинился другой незнакомец, стоявший слева, здоровенный детина, комплекцией похожий на громил, которых иногда встретишь на Съестном рынке.
Центровой укоризненно посмотрел на своего товарища, и тот виновато увял.
– Штаб-квартира – это слишком пышно для нашей маленькой и очень бедной средствами партии, – сказал человек в беспогонной военной форме. – Просто бюро. А я что-то вроде делопроизводителя. Моя фамилия Шюслер. Чем могу быть полезен?
Незнакомцы замялись. И снова заговорил старший. Но перед этим он снял котелок, изысканным движение пригладил аккуратно зачесанные седые волосы.
– Видите ли... мы журналисты, хотели бы узнать кое-что о вашей партии... Каковы ее цели, задачи, есть ли программа?..
– Вы иностранные журналисты? – полюбопытствовал делопроизводитель, принюхиваясь к изысканному запаху дорогого одеколона и рассматривая булавку с бриллиантом, которой был заколот шелковый шарф незнакомца.
– О да! Мы иностранцы. Прибыли прямо из... Голландии. Утренним поездом из Амстердама...
Подвальный обитатель был удивлен и обрадован.
– Неужели же и в Голландии уже знают о нашей партии? хотя мы только-только начинаем...
– Мы, собственно, поэтому и прибыли...
– Вам, видимо, надо поговорить с нашим председателем – господином Дрекслером, а еще лучше – с шефом пропаганды – Гитлером. Адольф Гитлер мой старинный товарищ, еще с окопных времен... Вот человек, который умеет говорить! Настоящий оратор! С его приходом маленький кружок мечтателей быстро превращается в настоящую партию... Он, собственно, меня и сагитировал... Вы приходите на наши собрания, вам все станет ясно...
– Спасибо за приглашение. Обязательно придем... Но прежде нам бы хотелось лично встретиться с герром Гитлером? Где мы его можем увидеть?
– Адольфа-то?.. Ну, где он находится в данный момент, сказать вам не смогу. Днем он собирался поехать в ресторацию «Германская Империя», что на Дахауэрштрассе, договариваться насчет аренды зала. На вечер среды у нас намечено собрание...
– Значит, Дахау?.. штрассе, ресторация... э-э-э?..
– «Германская империя», – подсказал Шюслер. – Дахауэрштрассе. Только ехать туда сейчас еще рановато... Я вам лучше дам его домашний адрес, наверняка, он сейчас дома, работает над тезисами... Сию минуту я сейчас напишу на листочке, извините... а потом мне надо бежать по делам... Я ведь тут один кручусь, партия бедная, штата нет. Я и делопроизводитель, и курьер, и этот, как его... Вот, держите адресок: дом номер 41 по Тиршштрассе, вблизи Изара. Адольф там сейчас снимает комнату...
Предводитель журналистов прочел адрес и, удовлетворенный, сунул бумагу в карман.
В это время входная дверь отворилась, и по лестнице в зал спустился какой-то человек. Был он на излете молодости, с коротко подстриженными усами щеточкой под настырным носом, с бледным запавшим лицом и низко спадающими на лоб волосами. Будучи небольшого роста, он, однако, казался долговязым из-за своей худобы и нервных угловатых движений.
Под распахнутом стареньком макинтошем виднелся синий двубортный костюм, перешитый из военной формы. К своему костюму человек носил сиреневую рубашку, коричневую жилетку и ярко-красный галстук. Привлекали взгляд также его желтые башмаки.
Было такое впечатление, что, одеваясь столь отталкивающе крикливо, он меньше руководствовался желанием показаться приятным, нежели стремлением заставить запомнить себя.
Весь этот пестрый гардероб дополняла мягкая шляпа из велюра, какие обычно носили художники Швабинга – богемного мюнхенского пригорода, где обитали также всякого рода анархисты, утописты и прочие апостолы новых ценностей.
Этого человека, впрочем, можно было приять за начинающего коммерсанта или рекламного агента.
Судя по его несколько неуклюжей, но целеустремленной походке, это был человек деятельный, да еще и взрывной фанатик. В его пронзительном взгляде промелькивала этакая безуминка. Любой человек, мало-мальски разбирающийся в людских характерах, определит – этот может повести за собой поверивших ему товарищей в огонь, в воду и даже к черту на рога.
– А вот и он сам! – обрадовано воскликнул универсальный работник бюро. – На ловца, как говорится... Здорово, Адольф! Тут к тебе журналисты пожаловали, да еще и из-за границы! Ты, братец Гитлер, становишься знаменитостью... А? Окопный Демосфен... ха-ха-ха!
Гитлер смущенно освободил свою руку от брутальных тисков фронтового камрада и довольно сдержано поздоровался с журналистами. Руки не подал. Он вообще избегал телесных контактов с людьми, отличаясь маниакальной чистоплотностью. «Микробы так и набрасываются на меня», часто жаловался он.
Старший из посетителей стал говорить какие-то банальности, предшествующие обычно серьезному разговору.
Человек с усиками слушал и все больше хмурился. Лицо его приняло болезненное выражение, почти страдальческое. Только водянисто-синие глаза навыкате смотрели с неукротимой твердостью, а над переносицей между глубокими глазницами скапливалась, выпячиваясь наподобие желвака, фанатичная воля.
Визитеры явственно уловили напряжение невидимых силовых полей – абсолютно несовместимых, взаимно отталкивающих. Перед ними стоял хищный зверь, вервольф, прикинувшийся человеком. Большие некрасивые ноздри его трепетали, казалось, он принюхивался к незнакомцам.
Еще с порога, как только увидел эти черные фигуры, звериным своим чутьем Адольф почувствовал расового врага. Подобных им он хорошо помнит еще со времен Вены и Линца, особенно Вены, которая кишела ними, как солдатский сортир червями.
На каждом шагу на улице бросались в глаза фигуры в долгополых черных кафтанах и в высоких шляпах и казались чужестранцами из какого-то таинственного мира и принесшими с собой ужасы этого мира.
Они могли провести простофилю Шюслера, но его, Гитлера, не одурачишь, он их по запаху определяет и лукавому взгляду. Сионистская братва. Они могут как угодно замаскироваться: обрезать сальные пейсы, сбрить бороды, спрятать кривые волосатые ноги под дорогим костюмом, но сути своей, сути кровопийц, они скрыть не в состоянии. Их с головой выдают хитрые бегающие глаза цвета фиников. О! Как он ненавидел этих черноволосых паразитов, которые совершенно сознательно губят наших неопытных молодых светловолосых девушек, в результате чего мы теряем такие ценности, которые никогда не восстановим...
– Из какой же вы газеты, господа, позвольте узнать?.. – бесцеремонно перебил говорившего «братец Гитлер». – Если вы представляете марксистов, то я с этими «товарищами» дел не имею...
Долговязый произнес слово «товарищи» на русский манер и с такой брезгливостью, с таким
