путалась в воинских званиях. (здесь и далее прим. автора)[/i].
Но отнюдь не ангельский голос слышался, а суровые слова приговора военно-полевого суда. Это было так нелепо, что лишь какие-то отрывки долетали до его ошеломленного сознания:
«Превентивный приговор... благодарное человечество... привести в исполнение немедленно».
В судорожной попытке спастись, он попытался их заговорить, применив свои очевидные медиальные способности, когда казалось, что его устами глаголет сам дьявол. Но его прервали, толкнули к стене.
И тут он вспомнил о своем автоматическом оружии, оттягивающем задний карман. Зная, что все равно не успеет его снять с предохранителя, дослать патрон в ствол и тем более выстрелить, он все же выхватил браунинг и навел его на едва видимые, словно тени, фигуры.
Девять негромких хлопков прозвучало под каменными сводами склепа-подвала. Каждый из агентов выстрелил по три раза. Бог троицу любит.
Подававший большие надежды народный трибун упал замертво.
– Сделай контрольное обрезание, – откручивая еще дымящийся глушитель, приказал Натан сержанту Кор-Бейту.
Здоровяк-сержант выставил согнутый палец, на котором был массивный золотой перстень, прицелился, наклонясь над казненным, и нажал микроскопическую кнопку. Крышка перстня откинулась в сторону, откуда-то из глубины кольца вспыхнул тусклый багровый свет, вырвался наружу. Рубиновая игла чиркнула по шее главного врага еврейского народа. Запахло горелым мясом, как в крематории. Голова врага отделилась от туловища, покатилась по полу и замерла, уставившись в потолок широко открытыми остекленевшими глазами.
Лейтенант Даржан схватила голову Гитлера за волосы, подняла её и, держа перед собой, плюнула в мертвое лицо арийца.
– Будь ты проклят, гад! С детства мечтала об этой минуте...
– Ничего личного, лейтенант, – пожурил седовласый. – Мы выполняем волю нашего народа... Поторапливаемся!
Сержант Кор-Бейт развернул легкую, но крепкую сумку, открыл клапан. Голди швырнула кровавый качан в черную преисподнюю сумки. Взвизгнула молния замка – сержант закрыл клапан.
– Дело сделано! – сказал он.
– Уходим! – отдал приказ седовласый майор своим подчиненным.
Глава 2
Яркое апрельское солнце ослепило их, когда они вышли на улицу. Над всей Баварией было чистое небо. Глубокое, синие, по-весеннему промытое. Сдерживая себя, они шли по панели, профессионально не глядя по сторонам, но все замечая.
За углом их должен был ждать автомобиль, имевший вид «паккарда», но куда с более мощным мотором и усиленной подвеской. Авто, однако, видно не было, впрочем, нет, это все из-за собравшейся толпы. Натан вклинился в гущу зевак и тут же отпрянул, навечно запечатлев в зрительной памяти чудовищную картинку: лежащий на боку покореженный «студебеккер», смятый в гармошку радиатор «паккарда», вогнутые внутрь дверцы. И очень много битого стекла. И кровь. Зеваки толкали полицейских, полицейские отпихивали зевак. Отовсюду слышались пересуды:
– Водитель убился насмерть... сразу...
– Это который водитель?
– Тот, что вел «студер». Он же и влетел в «паккард» на полном ходу.
– А кто был в другой машине?
– Говорят, там никого не было, пустая стояла, а то бы...
– Сам виноват. С самого утра налакаются шнапса – и за руль...
– Верное замечание.
– Гоняют как сумасшедшие, того и гляди сшибут. Особенно новые немцы. Думают, если они разбогатели на народном горе, им все позволено.
– Верно подмечено. На лошадях-то оно безопаснее...
– Надо законы ужесточать!.. – мрачно заявил бюргерского вида человек, типичный «фёлькише».
– Верно мыслите, геноссе.
– За «геноссе» ответишь как за оскорбление, интер поганый! Небось, в Красной армии служил, жопа красная. Где ты был в мае девятнадцатого? Жаль, не всех повесили вас, когда советы ликвидировали...
– Где был, там уж нет! У нас свобода слова! Да здравствует Советская республика! – возопил красный и запел: «Wacht auf, verdammte dieser Erde!..»** [**Вставай, проклятьем заклейменный! (нем.)]
– Вот я тебе, черту косоротому, сейчас покажу свободу... дубинкой по башке... – огрызнулся полицейский.
– Вот это правильно, – подхватил «фёлькише», это по-нашему, по-баварски, а я подмогу...
Но полицейский, устыдившись своей несдержанности, заорал в более лояльном тоне:
– Не напирайте, граждане! Шли бы вы по своим делам, здесь вам не кинематограф.
– А ежели я безработный, господин полицейский, мне куда пойти?
– Куда хочешь, только уйди с глаз долой.
– Вот и вы тоже, как жена моя...
Гомонила толпа, жаждущая зрелищ, разрасталась как снежный ком. Подойдя к своим, Натан сказал приглушенным голосом:
– Машины больше нет. Разбита вдрызг.
– А мобильная платформа? – с ужасом в глазах, спросила Голди.
– По-видимому, тоже...
– Что же делать? – запаниковал Кор-Бейт и подхватил сумку под мышку, как будто так её можно было спрятать. – Может, я схожу, гляну?..
– Спокойно. Дождемся развязки. Если аппарат цел, предъявим права на машину, а если нет...
– Сейчас электронный контроллер тестирует цепи, – как специалист прокомментировал ситуацию Кор-Бейт. – Скорее всего, аппарат не подлежит восстановлению, тогда сработает пиропатрон самоликвидатора.
– Надо предупредить людей! – заволновалась Голди.
– Не надо. Все предусмотрено, – успокоил девушку технический специалист.
Едва он это произнес, как с места происшествия повалил дым. Толпа попятилась. А когда ударил фонтан ярчайших искр, все стали разбегаться. Полицейские отступали с достоинством солдат. Арена драмы открылась и стала доступна взору. Как и ожидалось, виновником переполоха оказался многострадальный «паккард». Вернее, его останки. Они вдруг вспыхнули, словно облитые бензином. Все так и подумали. Покореженный металл горел как бумага, полыхал неистовым пламенем. Жар термитного состава, от которого плавился металл, долетал даже до стоящей в отдалении таинственной троицы.
Наконец фейерверк иссяк. Пожар угас так же внезапно, как и начался. Никто не пострадал. Кроме упомянутой троицы. Они потеряли средство передвижения. И не только в пространстве...
– Ну вот и все, – подвел итог старший. – Придется идти пешком.
И они пошли, стараясь не нарушать каких-нибудь правил уличного движения, чтобы не быть задержанными. Это оказалось трудным делом, поскольку никаких правил, по-видимому, не существовало. А еще немцы! Тротуары были заполнены людьми, а проезжая часть, как и на большинстве мюнхенских улиц, была насыщена потоком автомобилей и гужевого транспорта. Люди перебегали улицы не только на перекрестках, но и где им вздумается, проскакивая буквально под носом у водителей. Трамваи трезвонили, машины квакали, гудели, бибикали. И каждый рулил, куда хотел. Это был ад под названием городская улица двадцатых годов двадцатого века.
Приходилось мобилизовать все внимание, быть предельно осторожным. Они уступали дорогу гуляющим и спешащим с учтивостью, не свойственной настоящим баварцам. Вместе с говорливой толпой переходили перекрестки, и все же их чуть не сбила еще одна шальная машина.
Натан выругался и машинально посмотрел на сумку, которую нес Кор-Бейт.
Чтобы не рисковать, решили взять пролетку, она как раз подвернулась. Но едва они подошли к экипажу, как лошадь заволновалась, захрапела и попятилась от них. Наверное, она учуяла свежую кровь. Не понимая этого, Кор-Бейт попытался усмирить лошадь, схватив её под уздцы. И тут животное буквально взбесилось, дико заржала, поднявшись на дыбы. Кучер выругался: «Tёufel!*» [*дьявол (нем.)] – и замахнулся на подозрительного молодчика кнутом.
Пришлось дальше ехать на трамвае. Подкатил деревянный на железных колесах вагон, разукрашенный аляповатой рекламой. Посадка была организованной, строго по очереди, тут баварцы проявили дисциплинированность. Какая-то девушка уступила Натану место. Он сначала отказался, потом сел на деревянную лавку, поблагодарил заботливую фройляйн. Кор-Бейт и Голди стали рядом, придвинулись к шефу максимально плотно. Кондуктор подошел к ним, взял деньги за проезд. Натан расплатился за всех. Звякая пфеннигами сдачи, кондуктор подумал, что такому господину самое место в «роллс-ройсе», а не в дребезжащем трамвае, полном простонародья. Но у богатых свои причуды. А может, он уже и не богач, разорился, поди. Время-то нынче какое! Кайзера нет. Сильной руки нет. Нечего нет. Одна демократия. Подумать только: старый добрый рейх – республика! И куда придем? Господи, помоги нам всем.
Чтобы направить по ложному пути возможных преследователей, Голди поинтересовалась у кондуктора, который подозрительно на нее смотрел, долго ли ехать до остановки «Одеонсплац»? Кондуктор ответил, что нет, не долго, аккурат пять прогонов и что он объявит для них специально громко. Ответив, кондуктор отвернулся, пошел на свое место, по дороге опять оглянулся на Голди, пожал плечами и взгромоздился на свое законное сиденье.
«Ну вот, теперь, если его кто-нибудь спросит, он ответит, что такие-то и такие вышли на остановке «Одеонсплац», – подумал Натан. – Способная девочка, говорит с берлинским акцентом. Даже с примесью мекленбургского диалекта. Не то, что не способный к языкам Кор-Бейт... Зато он превосходно разбирается в субквантовой электронике – имеет талант от Бога, отличный спортсмен, чемпион страны по метанию копья и в рукопашном бою не из последних...»
«Зендлинские ворота», – объявил кондуктор и, когда посадка закончилась, дал звонок вожатому, – следующая остановка «Национальный театр».
Входящие в вагон люди, идя по проходу, задевали сумку Кор-Бейта, и Голди каждый раз вздрагивала.
– Поставь сюда, – указал Натан себе под ноги.
Кор-Бейт поставил сумку на пол рядом с кошелкой некоего гражданина, сидящего рядом с шефом. Склонив голову набок и закрывшись от всех обложкой, этот господин читал русскую книгу под название «Преступление и наказание».
На следующей остановке в трамвай зашел шуцман. Увидев полицейского, Кор-Бейт и Голди машинально сунули руки в карманы. Натан окаменел, втянув слегка
