Великанов с усмешкой воспринял сию историю: «Кто ж рассказал, что комбат пнул(?), если все дружно взлетели на воздух.»
Однако ж... Иные утверждали, что якобы вот именно на почве того передаваемого из уст в уста пусть и сомнительной достоверности трагического конфуза в служебную инструкцию был добавлен пункт, обязывающий кинологические противотанковые подразделения отстреливать в зоне своей ответственности всех посторонних собак без исключения. Сразу же после вступления в силу сей поправки кинологи отчасти были довооружены ручными пулеметами и снайперскими винтовками...
Первый выпуск двухмесячных ускоренных курсов сто шестнадцатой базы, согласно фронтовым отчетам, отработал на поле боя достойно: сорок один вражеский танк ценою пятидесяти восьми кобелей.
– Отменная процентовка! Соседские суки показали себя значительно хуже, – заявил после получения результатов начальник базы капитан Солодченко, – Москва благодарит. Только по секрету, тебя представляют к капитану и прочат на мое место.
– А тебя куда ж(?), Спиридоныч, – поинтересовался Андрей.
– А меня на повышение. Буду руководить кинологическим кустом. Тьфу-тьфу, дай бог не сглазить...
И вдруг декабрьский сорок второго года выпуск кинологической базы К-116 дал паршивую процентовку, вследствие чего майор Солодченко откомандировал майора Великанова со следующим выпуском (февральским сорок третьего) на передовую, дабы тот в боевых условиях с присущей ему жесткостью проконтролировал и со свойственной ему дотошностью проанализировал...
Заякоренный через поводок к чахлой осине волкоподобный кобель дремал на наспех освобожденной от снежного гнета жухлой траве. Пустопорожность желудка, конечно же, беспокоила, но не так чтобы уж невмоготу. Попривык за последние годы...
Еще по лету сорок первого домочадцы стали с некой недоброжелательностью поглядывать на прикованного цепью к конуре крупногабаритного Тузика: самим, мол, жрать не ахти, а тут еще этот дармоедина... А ближе к осени хозяин свез Туза на попутке в город, где и успешно улизнул от него обратно в деревню...
На помойках жратвы было катастрофически скудно, но крупный костяком и мускулистый скорый на расправу волкоподобный пес без каких-либо проблем свирепостью облика, а то и клыками отжимал у конкурентов человеческие объедки. Ан к октябрьским заморозкам эти объедки иссякли практически на нет. Пришлось пробавляться охотой на крыс и мышей, коих в лихолетье расплодилась тьма тьмущая...
Пару раз в него стреляли милиционеры. Правда, отделался всего лишь единственным легким ранением по касательной в заднюю лапу...
Однажды угодил в затеянную туберкулезными уркоганами облаву на псовых; ан, интуитивно учуяв смертельную опасность, удачно унес лапы от шайки жаждущих целительной собачатины...
А посередь трескучих январских морозов его приголубил преклонного возраста вохровец, кой, душевно побалакав, увел переименованного самим же в Мухтара бродягу на обтянутую колючей проволокой продбазу госрезерва. И началась вполне даже сносная житуха: пусть и на цепи, но в относительной сытости и без суматохи...
После того, как продбаза была разбомблена в щебень и щепки, сорвавшийся с цепи Мухтар еще долго пробавлялся на заснеженном пепелище, отъедаясь на раскиданных взрывными волнами по окрестностям продуктовых останках. Конечно, основную массу собрали люди: сначала организованно военные, а потом уж доходяжные штатские. Но и бродячим псам мало-мальски осталось чем поживиться...
А по весне его заприметил дородный интеллигент в пальто-реглане, белоснежных бурках, с серой каракулевой шапкой-пирожком на макушке и с объемистым желтым портфелем в руке. Соблазнив пса парящим на морозе, дурманно ароматизирующим, свежеиспеченным хлебушком, так называемый Иваном Ивановичем заведующий пекарней приютил его в качестве своего приусадебного сторожа и перекрестил в Полкана. Надо отметить, кормил отнюдь не скупердяйски и относился даже с неким уважением.
Когда в ноябре сорок третьего Ивана Ивановича арестовали, его сосед Петрович, абсолютно не боявшийся собак, спустил Полкана с привязи, напутствовав его следующими словами: «Гуляй, барбос! Взял бы тебя к себе, да самому жрать нехрен.»
Но Туз-Мухтар-Полкан никуда не погулял, а так и слонялся вокруг да около опустевшей усадьбы Ивана Ивановича, истощав от беспросветной голодухи до доходяжности. Там и его, практически напрочь утратившего отприродную бдительность, очаровав хлебным сухарем, пленила бригада коммунальных собаколовов...
А потом была кинологическая база К-116, где особо не забижали и не по разу на дню кормили из донных люков крестастых танков, рокочущих моторами, строчащих из пулеметов, оглушительно палящих из пушек и воняющих бензиновым перегаром...
А теперь вот он – этот лес, до коего впроголодь денно и ночно везли с пересадками на автомобилях и в железнодорожных теплушках, тем самым изрядно нервируя подпривыкших за пару месяцев к оседлости псов...
– Ты чего это заладил? – с кряхтением усевшись для перекура на пенек, сипло проворчал одетый в защитного цвета бушлат и обутый в латаные-перелатаные серые валенки поводырь Волчары глубоченно морщинистый лицом Степаныч, – Когда надо, тогда и покормим. Не слыхал разве(?), как Великанов за самовольную кормежку на постоянку грозит трибуналом. Русским языком же сказано: главное – железный рефлекс! Главное, чтобы пес твердо усвоил, что кормушки акромя как под танком нет и не бывает.
– Так озвереют же с голодухи, – проворчал примостившийся на павшей от гнили березе молодехонький Коля Чернушкин, – Они ж от недоедания свирепе-еют. Глядишь, и на нас кидаться станут.
– Но пока ведь не кидаются. Значит и не-ехрен паниковать, – выпуская табачный дымок из волосатых ноздрей, рассудил бывалый Степаныч, – Всегда почти так. Сам же должен понимать, что сытому псу много чего может на ум взбресть, а в башке голодного лишь одно: как бы под танком пожрать. Больше кумекай и меньше болтай. О! Слышишь(?), танки, однако ж, германские к нам гонят, – оттопырив ухо распущенной шапки, прислушался Степаныч, – Раздобыл все-таки, значит, Великанов коробки. Тот еще хват.
– А я вот не слышу. И чего я не слышу?! – огорчился Чернушкин.
– А чего тебе слушать? Ты на собак посмотри, – Степаныч обвел полуприкрытым густыми бровищами взглядом по одиночке накоротко привязанную к деревьям так называемую бронебойную псарню, – Заскулили да затанцевали. Чуют окаянные танки. Как путевый солдат полевую кухню...
И действительно, вскоре к разбитому в лощине километрах в пяти от линии фронта лагерю подтянулась трофейная экспедиция. Танки было застопорились перед полукругом палаток, сверху примаскированных от авиации ветхими простынями, ан спрыгнувший с подножки «Виллиса» майор Великанов энергично замахал с обеих рук по направлению к пейзажно подпорченной артобстрелами и бомбардировками сосновой рощице:
– Давай-давай! На исходную сразу! Дистанция – полусотня! Интервал – сотня! Ионову проконтролировать!
– Давай-давай!.. Вон туда проползайте..! – дублируя приказ, замахали руками иные из кинологов, – Туда!.. Туда газуйте!.. Прите туда – на исходную!.. Ионов вас проконтролирует!..
Крутнувшиеся на месте танки, дразня собак сулящим кормежку бензиновым выхлопом, поползли к сосняку...
– Как? – обводя усталым взором лагерь, Великанов справился у подошедших к нему усатого старшины и молоденького лейтенантика.
– Всё нормально, товарищ майор! – звонкоголосо доложил лейтенант, – Обустроились. Охранение выставлено. И окапываться не надо. Тут старые траншеи и два аж как новеньких блиндажа. Саперы сейчас обследуют на предмет минирования. Пока мин не обнаружено. Как дообследуют, так и очистим от снега.
– Саперам работать до потемок, – распорядился Великанов, – И завтра с рассвета. Пусть всё расположение и ближайшие окрестности прощупают досконально! Как хозяйственный мужик бабу. И выпивки им не давать! До завтрашнего вечера. А то знаю я их – охламонов!
– Не дадим, – хохотнув, заверил явно находящийся под хмельком старшина.
– Как полковые? Подкинули ли продовольствие? – поинтересовался Великанов.
– Ага, – подтвердил старшина, – Подкинули из расчета на трое суток на людей и собак. Хлеб, американская свиная тушенка, то да сё и двухведерная канистра магарыча.
– Насчет магарыча я уж учуял, – с укоризной взглянув на старшину, проворчал Великанов, – Разит из тебя, Полтавченко, будто из самогонного аппарата. Хоть бы луком что ли закусывал.
– Так нет же ведь лука, – ничуть не смутившись, парировал старшина, – Откуда же луку-то взяться?
– Оттуда.., – направляясь к разбитой по центру полукруга палатке, буркнул Великанов, – Людей кормили?
– А нет пока. Пока нет. Вас дожидались, – сквозь нетерпеливые повизгивание, подвывание и лай собак зачастил зашагавший за командиром старшина.
– Людей накормить до потемок, – распорядился Великанов, – И плюсом каждому в запас по суточной норме.
Так, так, так... Угостить личный состав магарычом. Всех, кроме саперов.
– И взвод охраны? – с затаенной надеждой на отрицательный ответ поинтересовался старшина.
– И их тоже. Всем по стакану.
– Так это..! – взволновался прижимистый Полтавченко, – Не жирно ли, Андрей Николаевич, будет?! Это же!.. Так это же!.. Так это же, ежели по стакану-то.., аж...
– Порядка двадцати пяти литров, – подсказал раздвигающий полы входа в палатку Великанов.
– Порядка... так, – уныло подтвердил маемый скупостью старшина, – Так у нас же последняя бочка только наполовину!
– Вот и по случаю новоселья доцеди к дармовой канистре из нее полведра! – повысил напитанный раздражением голос майор, – Не морочь мне голову, Полтавченко, а то рассержусь!.. Что с дровами?!
– Дров навалом! – отчеканил доселе помалкивавший лейтенант, – Две большущих поленницы! От занимавших здесь оборону фашистов остались!
– Хорошо, – входя в уже ощутимо протопленную печкой-буржуйкой палатку, подрасслабился Великанов и вполне даже дружелюбно взглянул на насупившегося Полтавченко, – Свободен, Богдан Поликарпович. Исполняй. И отправь-ка мне литрушку магарыча. Чего-то колотит меня ознобом как пулемет...
Да, Поликарпович... Собакам, как и договаривались, на ночь кости. Только их. Сколько, кстати, осталось-то?
– Три мешка, – доложил Полтавченко.
– Раздай на ночь один. Пусть грызут. А кормить начнем завтра.
– Целый мешок?! – аж подпрыгнул вещественно-продовольственный распорядитель.
– Не жмоться, – усаживаясь напротив печной топки на подопрелый березовый чурбак, пробормотал Великанов, явно пытающийся душевно и телесно расслабиться, – Пусть грызут... А для нас с лейтенантом и с... Короче, организуй-ка сюда поужинать на четверых-пятерых. И про литру магарыча не забудь. Но, учти, не в ущерб личному составу!.. Нет, лучше уж... Чего мелочиться? Подгоняй лучше уж па-арочку(!) литров.
– Да хоть сколько! Хоть литру, хоть две, хоть четыре! В любое время суток и ночи пожалуйста с удовольствием! Хоть даже и..! – покидая палатку, затараторил отнюдь не скупердяистый на подхалимаж Полтавченко...
Сгустились сумерки. Четверолапый личный состав под трусившим крупяным снежком небом грыз предварительно распаренные в кипятке кости. Двуногие же,
