Такая разная любовь

не случилось.

Иногда, когда им выпадало счастье оставаться одним,  они сидели по вечерам вместе. Тётя Соня в своём любимом кресле, а Ларочка рядом на красивом стуле с резной спинкой.
Иногда разговор у них клеился, иногда нет. Но дело было даже не в том, что им не о чем было поговорить. Просто бывали случаи, когда молчание, которое ничуть не уступало хорошо отрепетированным словам, и было ответом на все те вопросы, которые таились в детской, ещё не успевшей обрасти мхом жизни, душе…
- Жалко, детка, - говорила тогда тётя Соня, и голос у неё иногда вздрагивал, - живёшь ты вроде с родителями, и вроде как одна.
Ларочка, которая на тот момент не могла похвалиться знанием такой сложной науки, как психология, смотрела на тётю  Соню  большими карими глазами, а та продолжала:
- Про таких, как ты, обычно говорят: «одинок в семье».
- Почему одна? – искренне удивлялась Ларочка, - а ты?
- Что я… - и тётя Соня с трудом подавляла вздох, - годы-то идут… Посчитай-ка, сколько их уже прожито. И, не дожидаясь ответа, потому что она прекрасно знала, что Ларочке известен её возраст, называла сама эту цифру: «Семьдесят два года!»
- Я тебя никому не отдам…  - начинала обычно Ларочка.
- Ну, - резонно замечала тётя Соня,  - отдашь или не отдашь, а время придёт – и нас с тобою не спросит.
Ларочка, которая к тому времени ещё не очень хорошо представляла себе, что такое смерть, и какими иногда бывают последствия после того, когда из жизни уходил какой-нибудь человек, обычно ничего не отвечала, потому что не знала, что ответить. А тётя Соня старалась не продолжать эту тему. Она поднималась со своего кресла и очень аккуратно – так, что девочка этого даже не видела – смахивала с глаз слёзы и весёлым голосом предлагала: «Пойдём-ка, детка моя милая, чаю с тобой, что ли, попьём».
И они пили чай с розовыми или сиреневыми конфетками, посыпанными мелким сахарным песком. И, поскольку они были без фантиков, тётя Соня обычно называла  их «голенькими» или иногда по-другому, но всё равно смешно -  «Дунькина радость».
И так им было хорошо  вместе, что вспоминая эти вечера много-много лет спустя, Ларочка,  которую иначе, как Ларисой  Валентиновной никто не величал, с грустью думала о том, что лучше этих душевных чаепитий под свет, который падал со старинного чешского комода, в её жизни, пожалуй, не было…

Тётя Соня была ещё жива, когда Ларочка заканчивала школу. Только ходьба стала даваться женщине совсем тяжело. И, хотя они жили на первом этаже, с которого улица была, что называется, «рукой подать», на прогулку тётя Соня выходила теперь очень редко.
И тут в Ларочкиной, ещё совсем короткой жизни произошёл случай, который она вспоминала очень и очень долго, и который так и не смогла в впоследствии простить своей матери.
Приближался выпускной вечер. Ларочка уже знала, и даже не  столько знала, сколько догадывалась,  что отец, считавший её не особенно способной девицей, вряд ли пойдёт с ней на школьное торжество.
- Ну и что, - думала она,  - пойдём только с мамой.
В отличие от Валентина Петровича, Зинаида Осиповна никогда не бранила дочку за невыученные уроки. Правда, объяснять математику и физику, в которых она разбиралась довольно неплохо, она отказывалась, считая все эти объяснения совершенно бесполезным занятием. При этом она  не сомневалась, что рано или поздно в голове дочери всё встанет на свои места. Причём произойдёт это само собой.  Ларочке даже иногда казалось,  что мать вообще жила какой-то своей жизнью. Впрочем, то же самое она думала и об отце, потому что кроме споров и пререканий, то и дело возникающих  между родителями, она редко видела что-то другое. В последнее время у неё очень часто стали зарождаться такие мысли, будто и мать, и отец живут каждый в своей скорлупе, и выбираются они из этой скорлупы только для того, чтобы поспорить, покричать или что-то доказать друг другу.
Как Ларочка хотела взять с собой тётю Соню – это было известно только одному Богу. Но тётя Соня ходила с трудом, и, несмотря на то, что она никогда не жаловалась на своё самочувствие, без каких-либо дополнительных объяснений было ясно, что до школьного здания, хотя оно располагалось в соседнем квартале, ей будет дойти очень нелегко.
- Я тебе конфет с выпускного вечера принесу, – то и дело повторяла девочка, обнимая тётю Соню и прижимаясь к её щеке, - твоих любимых. «Мишку на севере» и «Красный мак».
- Аттестат принеси, - смеялась та в ответ. – Конфеты-то куда денутся?
Но получилось так, что выпускной вечер едва не стал в Ларочкиной жизни  одним из самых грустных дней.

В прихожей раздался звонок.
- Ну, вот и вернулась твоя драгоценная мамочка, - тётя Соня, как всегда, не теряла присутствия духа.
Она была уверена, что вызванная в срочную командировку Зинаида Осиповна, всё-таки успеет приехать к выпускному дню дочери.
Однако, увидев расстроенное лицо девочки, она моментально поняла, что ошиблась.
И всё же подавать вида ей не хотелось.
- Что? – с напускной весёлостью спросила она, снимая с огня ковшик с молоком, - кто там пожаловал?
- Почтальон, - хмуро ответила Ларочка, и, положив какие-то бумаги на старенький низкий холодильник «Саратов», произнесла:
- Квитанции на оплату квартиры принёс.
- Да ладно тебе, Ларисонька, - голос тёти Сони продолжал оставаться спокойным, - на дворе ещё только утро. Впереди целый день. Успеет твоя мама к вечеру вернуться, вот увидишь.

А Зинаида Осиповна, подписав в министерстве пищевой промышленности целую кучу важных бумаг, ехала в тот момент в поезде.
- Как я его скрутила, а? – думала она не без гордости, вспоминая разговор с зам.министра. – Не проявила бы я такой напор, осталась  бы наша фабрика ещё на целый год без заказов. А теперь… - мечтала она, медленно помешивая чай в гранёном стакане, которые можно было увидеть в поездах всех направлений, - и кондитерскую продукцию продолжим выпускать, и пени, которые нам выписали за вынужденный простой, платить не будем.
То, что документацию надо было утрясти с одним заводом, который  поставлял на фабрику автоматические линии по выпуску карамели и прочее оборудование –  это для Зинаиды  Осиповны после одержанной победы над несговорчивым чиновником уже не казалось проблемой,  выходящей за рамки невозможного. Вообще, хоть завод этот и считался партнёром, но ввиду нерентабельности, был балластом для их кондитерской фабрики потому что поставки производились с большими задержками.  По своей собственной инициативе Зинаида Осиповна ни за что бы не поехала на никчёмный по всем меркам завод, который по всем показателям тянул их назад. Но приказ зам.министра, и в особенности те бумаги, которые удалось подписать, благодаря настырному характеру, отрезали ей все пути к отступлению. Зинаида Осиповна достала из пакета пачку земляничного печенья и, откусив небольшой кусочек, с удовольствием сделала глоток чая из стакана.
- А ведь у Ларки-то сегодня выпускной вечер, - вдруг подумала она. – И ведь надо же! Как раз тогда, когда им аттестаты будут вручать, я, наверное, и буду проезжать мимо нашего родного Котельникова.
На секунду Зинаида Осиповна задумалась, словно прикидывала, стóит ей выйти из поезда, чтобы попасть на выпускной к дочери или всё-таки нет.
- Это ведь такая морока, - тут же пришла в голову следующая мысль, - из поезда выходи, билет меняй, потом завтра опять садись в поезд… А вдруг мест до нужной мне станции не будет? И тогда все  хлопоты, которые касаются документации подписанной в самой Москве, можно будет считать бесполезными.
- Да и нужна ли я ей там? – словно утешая саму себя, вслух спросила Зинаида Осиповна, благо в купе кроме неё никого больше не было. – Будет там гулять да веселиться, о матери и не вспомнит,  поди, ни разу.
- Да и что я, собственно, переживаю, - продолжая пить чай с печеньем, раздумывала Зинаида Осиповна, - одета наша Лариса ничуть не хуже других. Всё, что ей полагается иметь в её возрасте, у неё есть. Даже косметику ей недавно купили, которой я в её годы даже пользоваться не знала, как. И, в конце концов, разве мы с Валентином её не любим? Конечно, любим. А выпускной вечер – это уже не для нас с ним. Пусть ребята там развлекаются, пляшут и поют, а у нас  и своих дел по горло.
И, успокоенная собственными мыслями, Зинаида Осиповна допила чай, а затем откинулась к задней стенке и, поправив на шее лёгкий шарфик, незаметно для себя самой задремала.

Ларочка, стоя перед зеркалом в выпускном платье небесно-голубого цвета (подарок тёти Сони на окончание школы) смотрела на себя и пыталась уложить непослушную чёлку то расчёской, то массажной щёткой, то просто руками.
Глаза у неё были влажными. Когда ближе к полудню, она окончательно убедилась, что на выпускной вечер ей придётся идти одной, она начала так горько плакать, что даже многое чего повидавшая на своём веку тётя Соня, стала встревожено повторять:
- Ларочка, ну, детка, ну, перестань уже плакать. Сколько тебе ещё можно говорить?
Сама она, до последнего момента уверенная в том, что Зинаида Осиповна всё-таки приедет на выпускной вечер дочери, казалась растерянной. Планы не сбылись. Мало того, что они разрушились сами – теперь они грозили разрушить один из самых важных дней в жизни Ларочки.
Женщина  повторяла и повторяла ласковые слова, которые совершенно не действовали на плачущую навзрыд девушку, а внутри думала:
- Эх, детка, это ведь самое начало жизни. И как невесело ты его начинаешь…
Меж тем Ларочка, уткнувшись лицом в тёти Сонин фартук, вышитый по краям красивым узором, продолжала плакать.
Отец ещё с утра уехал на дачный участок, но это Ларочку расстраивало не сильно. Она никак не могла понять, почему мама – её мама, которая относилась к ней далеко не так, как отец, бросила её на произвол судьбы в такой радостный день.
Девушка представляла себе, как все выпускники, получив аттестаты, отдадут их  родителям, а сами поедут кататься на речном трамвайчике. А ей, выходит, даже своей радостью не с кем будет поделиться. Словно она сирота какая…
Когда эта картина вновь встала перед мысленным взором, Ларочка, громко всхлипнув, подняла голову на тётю Соню. И тут же удивилась переменам. Всегда улыбчивое лицо в этот раз, казалось, прибавило себе на несколько десятков морщин больше. Тётя Соня не улыбалась. Руки её едва заметно вздрагивали, а взгляд меж тем словно отсутствовал.
- Всё. Хватит! – неожиданно для себя самой решила Ларочка.
Реви-не реви, а на выпускной, видимо, так и придётся идти одной. Обидно, конечно, но что поделать? И она, достав из шкафчика электрощипцы, придирчиво осмотрела их, а затем включила в розетку.

Часа через два она вышла из дома вся какая-то воздушно-лёгкая, в  красивом голубом платье и белых лакированных туфельках. Тётя Соня стояла у окна и наблюдала за Ларочкой до тех пор, пока та не скрылась из виду. И только потом, зная, что с улицы её никто не увидит, дала волю слезам.
А Ларочка, завернув  за угол стоявшей рядом девятиэтажки,  встретила одноклассницу Лену, которая шла в школу в сопровождении целой свиты: родителей, бабушки и даже двоюродного брата, который специально приехал из соседнего города, чтобы поздравить сестру с окончанием школы.
- А что же ты одна? – удивилась Лена, в руках которой был букет из тёмно-красных роз.
- Да так… -