спиной, та была абсолютно пуста. И ни одно окно не озарялось светом, лишь округлый блик луны скользил по стеклам. Что-то похожее на суеверный страх вдруг пронеслось по позвоночнику, но Старицкий лишь браво тряхнул головой и сделал шаг вперед. Дверь с противным скрипом поддалась, пропуская чужака внутрь, половицы гулко ухнули под его ногами. Дом встретил его запахом затхлости и плесени. Он решил немного пройтись по коридору и вернуться обратно в гостиницу. Но не успел он дойти до первой двери, как откуда-то сверху послышался едва различимый звук. Скрипка. Князь любил музыку, и не мог его ни с чем спутать. Мелодия была плачущей, надрывно-жалобной.
Мужчина прошел еще немного вперед, сопровождаемый скрипом половиц, как вдруг на него обрушился исступленный хохот десятка визгливых голосов. Он не мог разобрать слов, только пытался руками по сильнее сдавить уши, чтобы не слышать этой дикой какофонии. Ноги подкосились, и он опустился на гнилой пол у двери, которая видимо раньше вела в главную залу. Заглядывать внутрь совсем не хотелось, а сознание наотрез отказывалось верить в происходящее.
- Еще год, или город? – вдруг явственно послышались слова, произнесенные хриплым ужасным голосом.
- Пусть город живет, - ответил неведомый стон.
- Тогда играй!!!! – послышался ответ, будто кто-то провел когтями по металлу.
Неведомая скрипка издавала пронзительные звуки, которые перемешивались с гулом и диким хохотом. Все это набатом звучало в голове молодого князя, заставляя содрогаться всем нутром. Он хотел бежать прочь от проклятого дома, да ноги точно приросли к полу, молится тоже не получалось, с детства заученные святые слова превратись в кашу. Жизненные силы, подобно талому снегу, покидали тело, а разум был готов навсегда затуманиться.
-Господи, только бы не заметили… – шептал путешественник, обливаясь холодным потом, - Господи, господи! Спаси и сохрани, Господи, всю жизнь свою тебе молиться буду!
Он чувствовал, что нельзя, нельзя смотреть, но тут перед ним, точно из лунного света появилась женщина, с разметавшимися черными волосами, и страшным огнем в глазах.
Больше князь ничего не помнил.
Глава VIII
Утром Николай едва смог разлепить глаза. Солнечный свет доставлял ему боль, и он вновь зажмурился.
- Николаша, наконец – то!
И кто-то упал на его влажную грудь.
- Очнулся! Очнулся! - завопил знакомый голос.
- Свет, больно, - едва пошевелил губами князь. И тут же на окна упали тяжелые портьеры, погружая комнату в полумрак.
Теперь смотреть было куда проще. Его друг, Миша Шеин, сидел рядом на низком пуфике и счастливо улыбался.
- Я уже второй день как у тебя в сиделках, - говорил он, отирая приятной влажной тряпкой липкий пот с его лба.
- Хозяин говорит, что слуги тебя нашли рано утром на пороге без сознания, а кучер все твердит, что он виноват, что разрешил тебе самому сесть на козлы, и тебя майским ветерком продуло. А вечером и я подоспел.
Николай в ответ только качал головой, а в сознании продолжала звучать страшная музыка.
Неужели это просто бред, вызванный лихорадкой?
Он уже был готов внушить себе это, успокоить свой рациональный разум.
Но тут дверь с шумом растворилась, и в комнату вбежал запыхавшийся хозяин, принеся с собой запахи кухни.
- Ваша светлость, к Вам, там, жена бургомистра, так я ей скажу, что вы еще в себя не пришли, - на одном дыхании протараторил он.
Не успел князь опомниться, как его ноздрей коснулся горьковатый травяной аромат, а следом за ним показалась женщина в белой тонкой шали.
Старицкий пополз по подушкам вверх и забился в угол кровати, желая скрыться за пологом.
А гостья присела на краешек кровати и искривила тонкие красные губы в улыбке.
- У нас городок маленький, - вести разносятся быстро, - проговорила она с хрипотцой, будто надорвала голос от крика или пения, - и я, как узнала, что к нам пожаловал путешественник из далекой страны, да еще и заболел, почла своим долгом навестить его.
Её речь была обращена к Шеину, который рассыпался в ответ любезностями.
Но вот ее тяжелый взгляд, точно клеймом, придавил князя.
Он не мог ее не узнать. Пусть сегодня её волосы были заколоты гребнем и покоились под темным кружевом, и одета она была просто и по моде. Но у Николая не было сомнений, что именно её он вчера встретил в проклятом доме.
Бургомисторша пододвинулась по ближе и опустила свою белую холеную ручку в перстнях на его грудь, закутанную под одеялами.
- Все путешественники такие любопытные, - покачала она головой, сверля его огнем черных глаз, - все им не терпеться достопримечательности посмотреть…
Но тут, как спасение, как лучик солнца, мысли князя озарили слова, что не шли на ум накануне.
- Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, - зашевелил он одними губами, и стало ему легче и радостней.
А вот гостья подскочила со своего места.
- Ох, мне уже пора, - змеёй прошипела она, торопливо натягивая тонкие летние перчатки, - а Вам, князь, бесспорно вреден наш итальянский воздух, здесь у Вас дело на поправку не пойдет.
И она спиной вперед вышла из комнаты.
- Николаша, когда ж ты успел с ней познакомиться? Ах, шельмец! – подмигнул Михаил.
Но больной ничего не ответил на нескромный намек, и велел закладывать лошадей, немедля ни минуты.
Глава IX
- Я домой совсем другим вернулся, - завершал свой рассказ князь, - и с тех пор, совсем другим стал. Свет, должности, почести, все перестало для меня иметь цену.
Если бы не мать, так давно бы от мира ушел, а потом вот Настасья и дети, они мне душу разрывают.
И князь вдруг расплакался, закрыл лицо ладонями.
Старец Афанасий перекрестил его и дождался, пока рыдания не стихнут.
А Николаю было нисколько не совестно своей слабости перед этим простым и необыкновенным человеком. Даже наоборот, он словно от цепей освободился, что сковывали его по рукам и ногам.
Старец погладил свою редкую бородку, внимательно взглянул в глаза:
- У лукавого уловок много, а у Бога много дорог к храму. Все мы под его крылом ходим… Вера твоя крепка, глубока…
Отшельник замолчал, а Старицкий не смел его ни о чем спросить, но только весь превратился в слух.
- Я вот что тебе отвечу, - наконец ласково заговорил тот, - Спасителю ведь по-разному служить можно, а в миру оно бывает и еще сложнее, чем за монастырскими стенами, а от себя и за ними не укроешься, какой бы толщины не были.
Ты вот, что, мил человек, оставайся у меня на ночь, поразмысли еще раз над всем хорошенько. Захочешь на постриг, воля твоя. А лучше всего, ты, как душа попросит, ко мне сюда приходи, живи, сколько хочешь, а потом домой возвращайся, да снова приходи.
Жене, деткам своим ты пока нужен… Коли утром в обратный путь пойдешь, то ворота у нас не запираются, со мной можешь не прощаться, а я за тебя помолюсь.
Еще солнце не успело проснуться, и только первыми робкими лучами окрасило небосвод, как скрипнула дубовая дверь скита. Николай перекрестился на часовенку, поклонился и поспешил обратной дороги.
Ноги его, не зная устали, несли вперед и вперед, и он едва удерживался, чтобы не сорваться на бег.
***
Князь пришел к родным местам под вечер следующего дня, но не решился идти к усадьбе через деревню, а сделав круг, свернул к саду. Как мальчишка перелез через забор, бросив сначала в сад заплечный мешок.
А когда начал спускаться сам, то чуть не упал на огромного пса, прибежавшего на шум и обрадовавшегося хозяину.
Собака то и дело тыкалась мокрым носом в его ладонь, и не переставала вилять хвостом.
- Ах, ты Медведь, - потрепал он преданного друга за ухом, - пойдем домой.
И пес, вне себя от радости помчался к сараям через кусты малины.
Дом спал, и князь решил, что проберется внутрь на цыпочках, но на веранде замер.
Настасья сидела за тем самым столом, где они когда-то объяснились, и спала, положив голову на руки. А рядом, под салфетками, стоял ужин.
В груди Николая сладко ёкнуло, и стало радостно, как ребенку, которого родители впервые взяли на ярмарку.
А она вдруг подняла голову, оглянулась, охнула, вскочила, желая подбежать, но замерла, испугавшись своего порыва, и не зная, как на него отреагирует муж.
Но Николай сам преодолел эту пару шагов, разделявшую их, и крепко-крепко обнял, как никогда еще себе не позволял. Княгиня вцепилась прохладными пальцами в ворот его пропотевшей рубашки и спрятала голову на его широкой груди.
- Я бы не пережила, если бы ты не пришел, - отрывисто шептала она в его мягкую бороду, - и дети, они о тебе то и дело….
- Тссс, пойдем в дом…
Князь увлек жену внутрь, закрыв стеклянные двери, так и не прикоснувшись к ужину.
***
Старец Афанасий мало спал, и давно уже зажег свою лампадку, когда услышал, что князь ушел. Он только легонько улыбнулся, и прильнул иссохшими и шершавыми губами к ногам Спаса.
- Свидимся мы еще с тобою, - прошептал он в след путнику, - и сменишь ты меня здесь, на моем посту…
А потом вновь погрузился в утреннюю молитву.
