единого выстрела. Разведчики кинулись преследовать противника. Поймали Черкасова Никанора, который до этого был за границей, в Китае. Это тот самый Черкасов, которого я забирал в Ордынке.
Пуховкин собрал общее собрание и поблагодарил тех, кто скрывал Стрижкина и его солдат. Сказал: «Идите по домам и живите. Мне разбираться некогда. Когда вернусь, тогда будем разбираться». И закрыл собрание. К Пуховкину подошел Стрижкин и говорит: «Пойдем на мою квартиру, к командиру пехоты, которого выбрали бандиты». Пошли я, Стрижкин, Пуховкин и Диденко И.Ф. . Нам встретился Петряев. Диденко сказал: «Пойдем, Петряев, с нами. У меня есть самогонка. Выпьем за наши успехи. Мы победители». Когда пришли, Диденко принес четверть самогонки. Все выпили по одному стакану. Во двор зашел Рыбалко Кондрат. Это наш ябедник. Я сказал Стрижкину: «Идет гад, чего-нибудь будет врать». – Пуховкин говорит: «Я ему повру. Вы с ним никто не говорите. Я сам поговорю». Когда он вошел, мы самогон убрали, продолжали есть. Он обратился к Пуховкину: «Товарищ начальник, у нас в Алексеевке 40 человек бандитов. Вы не уезжайте, мы боимся».
– Пуховкин повернулся к нему и сказал: «На 40 человек надо 40 патронов. А у меня всего 31. И они мне крайне нужны. Так я тебя одного лучше расстреляю, чтобы ты не боялся, а 30 патронов пригодятся на будущее». Тот рассмеялся. Тогда Пуховкин достал наган и выстрелил немного выше его головы. Рыбалко упал на колени и стал просить пощады. Пуховкин сказал: «Иди и никому не говори, что я в тебя стрелял и не попал. А то бандиты скажут, что я не умею стрелять. А уж в следующий раз я не промахнусь». Рыбалко ушел. Мы закончили обед. Я спросил: «Как мне быть? Ехать в Зайсан или с вами?» – Пуховкин говорит: «Немедленно поезжайте в Зайсан, там обо всем доложите... Что-то конь у меня прихрамывает». – Брат сказал: «У меня хороший конь. Я его тебе как другу дам». Я взял коня Пуховкина, чтобы ехать в Зайсан. На другой день Пуховкин и Стрижкин поехали в Успенку. Я выехал в ночь, ночевал в Буране.
Так я Пуховкина больше и не видел. Прибыв в Зайсан, поехал сдавать коня. Встретился с комиссаром полка Васильевым. Он сообщил, что очень долго говорил с Пуховкиным по телефону. Тот сказал: «Диденко вам обо всем доложит».
Пуховкина под Успенкой встретили бандиты. Бой продолжался долго. Коня под ним убили. Тогда один алексеевский подвозчик отпряг коня и отдал ему, а сам бросил телегу и пошел пешком в Алексеевку. Так написал мне брат.
На следующий день я пришел к Богданову. Передал, что наказывал Пуховкин. Тот ответил: «Мне Васильев говорил, что теперь туда уже вернулся комбат Гатоков Сергей». Потом я пошел к своему другу, начальнику мобилизационного отдела тов. Филипцу. Он сказал, что получил приказ мобилизовать всех царских унтер-офицеров и обер-офицеров, которые подлежат мобилизации. Мне надо было ехать в распоряжение 35-го полка в город Семипалатинск. В Зайсан прибыли 18 алексеевских унтер-офицеров. 10 человек оставили при военкомате, а остальных отправили в распоряжение 35-го полка. С ними начальником команды отправили меня.
На Тополевом Мысе 18 дней ждали пароход. Уже хотели вернуться в Зайсан, но он пришел. Мы погрузились, доплыли до пристани Малокрасноярка. Нас выгрузили, и пароход пошел обратно на Тополь. Нас распределили по квартирам. Ночью пришел председатель сельсовета, спросил: «Кто старший команды?» – Ему сказали: «Диденко». – «Скажите ему, чтобы он шел на почту». Когда я пришел на почту, мне сразу же передали трубку. Я спросил: «Кто говорит и откуда?» – «С вами будет говорить командир 229-го Новгородского полка». – «Богданов?» – «Да. Ты кто?» – «Диденко, зайсанского комендантского управления». – «А куда едешь?» – «В распоряжение 35-го полка». – «Ты один или есть команда?» – «У меня 10 человек, тоже едут в распоряжение 35-го». – «Вы с оружием или нет?» – «Оружия у нас нет». – «Ты и твои люди поступаете в распоряжение нашего полка. Тебя временно назначаю начальником гарнизона, а люди до прихода парохода будут охранять пристань. Полк прибыл в Катон-Карагай. Все идущие части посылайте в наше распоряжение, на Катон. Скоро к вам должен прийти отряд особого назначения, направьте его на Катон. Получите от начальника отряда товарища Зайцева оружие. Об этом я пошлю приказ телеграфом».
В полночь прибыл этот отряд. Мы с вечера приготовили квартиры на 60 человек и сделали наряд на подводы. Утром пошли на почту. Там уже дежурил наш человек. Стали вызывать Богданова, так как телеграммы все еще не было. Пришел Васильев, сказал: «Я должен выполнять распоряжения Диденко как начальника гарнизона. И все идущие части, которые находятся в нашем распоряжении, также должны выполнять его указания». Пока мы говорили, пришла телеграмма с приказом.
Мы простояли примерно 10 дней. Октябрь был уже на исходе, по Иртышу пошла шуга, пароходство прекратилось. Я дал телеграмму в Усть-Каменогорск, что бы выслали открытый лист на подводы. Получили подводы. Приехали в Усть-Каменогорск. О прибытии доложили военкому. Нас направили в пересыльную часть, а оттуда – в 35-й полк. Когда прибыли в полк, маршевые роты уже ушли на Крымский перешеек; мы опоздали. Нас оставили нести гарнизонную службу.
Зима стояла холодная, было очень плохо с продуктами. Нам давали 400 г хлеба и мерзлую картошку. В 35-й полк прибыли новобранцы из Киева, 1000 человек. Они из теплого края, все заболели. Начался тиф. Дом купца Бардыгина, превращенный в больницу, был забит тифозными. Многие умерли. Врачи прописывали усиленное питание, но где его было взять? Гарнизонная пекарня не работала, не было дров. Баня тоже не работала. Тогда я внес предложение использовать мобилизованных царских унтер-офицеров для заготовки дров и для других нужд полка. Они были хорошо одеты, все привычны к холоду, все крепкие, в возрасте. Их было человек 60. Председатель парторганизации коллектива полка тов. Блинков согласился, но сказал мне: «Где взять подводы? Ты тогда поезжай в ближайшие поселки. В первую очередь в Озерки, там есть разверстка на кулацкие семьи по заготовке дров. Привезете в первую очередь в хлебопекарню». У нас имелось 30 лошадей, но топоров и пил не было. Я взял 20 человек и лошадей. Поехали в Озерки. Рядом с ними стоял сосновый бор. Я собрал там общее собрание и прочитал, кто обложен дровами. Однако жители сказали: «Товарищ комиссар (уже привыкли так называть), мы сами сидим без дров». Тогда я предложил тем, кто обложен дровами: «Несите мне на квартиру у кого что есть: топоры, пилы, подпилки, бруски, веревки – все, что необходимо для заготовки и вывоза дров». Из сорока женщин пришли восемь – молодые, здоровые. Принесли шесть топоров, две пилы и одну веревку. Одна сказала, что у нее есть точило, но оно тяжелое, она его принести не могла. Двое моих товарищей вызвались принести. Принесли. Наточили топоры. Я наточил и раздал пилы. Поехали в лес за дровами. Одна женщина сказала, что у нее есть заготовленные дрова. Мы подъехали к дровам. Велели женщинам грузить дрова и отвозить себе. Пока мы рубили, они нагрузили по возу дров и увезли. На другой день мы вывезли 30 возов дров, и этим немного улучшили жизнь полка.
Блинков вызвал меня и сказал, протянув бумажку: «От нашего полка требуется пять коммунистов на работу в облисполком, для руководства продотрядами. Я выделил пять человек, сам я шестой. Тебя тоже записал. Пойдем в облисполком». Там нас разбили по районам. Мне дали Каркаралинский район. Я его совсем не знал. Оказалось, что это малодоходный и бесхлебный район. Надо было вести мясозаготовку и в течение 10-15 дней отправлять на обывательских подводах в Семипалатинск. Дело с перевозкой обстояло плохо, некоторые лошади даже пали в дороге. Я решил прекратить мясозаготовку, за что получил нагоняй. Я стерпел. Но когда наступил май месяц, и мясо стало портиться, Блинков в обкоме сказал: «Хотя мы и дали нагоняй Диденко за прекращение мясозаготовок, но он был прав». Ему тоже дали выговор.
25 марта меня вызвали в штаб полка и вручили документ старшего команды из 32-х человек, идущей в распоряжение зайсанского военкомата. Ехать надо было по наряду на обывательских подводах. В Зайсан прибыли 4 апреля 1921 года. Нам пришлось больше идти пешком. Я сдал документы и людей коменданту тов. Волкову, спросил: «А где квартира Хомутова?». – Он ответил: «Зайди в уездный исполком, там его найдешь». В уисполкоме я застал Ивана Степановича Лободу, Хомутова, Турчанинова и других. Тут же был начальник гарнизона Левченко. Лобода говорит Хомутову: «Давай запряжем его в гражданку, будет ему быть военным. По-моему, он уже накомиссарился». Хомутов спросил, демобилизовался я или нет. Левченко сказал: «Готовим документы. Если вам надо – отпустим». – Лобода говорит: «У нас сейчас начинается выборная кампания председателей волостных ревкомов. Мы тебя внесем в списки кандидатов». Я стал просить дать мне отдохнуть, я сильно устал. Левченко сказал: «Я тоже устал, однако завтра нужно выступать в сторону Бахтов на ликвидацию белых. Поедешь с нами, а то ты давно не был в Бахтах».
– «Освобождайте его. Пускай едет в Алексеевку», – сказал Хомутов.
Я оформил документы, демобилизовался. Собрался ехать в Алексеевку, но подвод не было. Пошел шататься по городу. Навстречу мне – Перебейнос Николай Денисович. Я спросил, как он сюда попал, когда едет домой и увезет ли меня с собой. Он ответил: «Завтра, 17 апреля, беспартийная конференция закончится, и поедем. У меня две лошади, и нас двое». Вот так закончились мои военные мытарства.
Я прибыл в Алексеевку 25 апреля 1921 года. 15 мая был избран председателем волревкома. Завертелось гражданское колесо. У бедняков нет семян, и взять их негде. Все идут за помощью в ревком. Пришлось в первую очередь организовать кассу взаимопомощи. Организовали комбед, но в нем ничего нет. Решением волревкома обложили кулаков, собрали хлеб, раздали беднякам на семена. Но все-таки не хватало плугов, борон и тягла. На старой прокатной станции был кое-какой инвентарь, который находился в распоряжении земотдела. Собрали его, передали крестьянскому комитету. Было трофейных лошадей 6 штук, тоже отдали кресткому. Кузнец один в Алексеевке производил ремонт только за наличный расчет и больше брал натурой. Говорил, что ему тоже хочется жить. Собираем заседание ревкома, вызываем кузнеца Загородного Сафрона Григорьевича. Я спрашиваю: «Что нужно сделать, чтобы усилить ремонт посевного инвентаря?» – Он говорит: «Мне надо двух учеников и кузнечный инвентарь, какой имеется, сверильный станок, нарезные доски. На прокатной станции есть, но нужно передать в крестком, чтобы я мог взять там под расписку». Мы решили мобилизовать в кузнецы Лученко Михаила Дмитриевича и Степанова Михаила Никифоровича и направить в распоряжение Загородного. Ребята согласились, но сказали, что Загородный такой человек, что шибко не будет их учить. Я сказал: «Мы вынесем решение волревкома и пошлем в уисполком на утверждение, а потом будем по мере надобности подкручивать Загородного. Но вы должны выполнять его распоряжения точно и беспрекословно. Мы будем контролировать». Когда вызвали Загородного и прочитали решение, он поднял скандал. «Кузница тесна, и работать там можно только одному. И какая
