Гигантский купол, державшийся на одной бетонной опоре, как крышка скороварки почти накрывал площадку размером с половину футбольного поля. В её центре – стилизованный факел из сложенных разноцветных стеклянных пластин. Складывалось впечатление, что кто-то пытался демонтировать памятники ушедшей эпохи прозорливого государственного деятеля, но до конца не успел.
Сохранились и отдельные оазисы цивилизации – работали рестораны, по вечерам центральные улицы заполнялись автомашинами новейших марок. В одном заведении нам сразу поставили кассету с русской эстрадой, запустили фонтан, включили кондиционеры. Ели жареную рыбу, запивали аракой.
Задержались, конечно, здорово – Багдад, несмотря на блокаду, бурлил деловитостью, сосредоточившейся в отдельных точках. Встречи постоянно переносились – все компании хотели остаться в программе ООН, министры нового иракского правительства не успевали на бесконечную цепочку очередных переговоров. На осмотр города остался час свободного времени. Деньги меняли прямо на рынке, причём из-за бешеной девальвации иракского динара (обменный курс упал до 2 тыс. динар за доллар) пачки купюр просто взвешивали на весах – получалось почти точно. Если в пачке не доставало двухсот-трёхсот динар (в 90-е годы это была половина нашей зарплаты) никто не возмущался.
Иракцы выдвинули на переговорах весьма простое и ожидаемое требование – увеличить отчисления от реализации нефти в их пользу на 50 центов с барреля, причём средства должны были поступать на личные счета чиновников, открытых в западных банках. Информация была почти секретной, но через пару месяцев об этом уже писала западная пресса.
Встречи проходили на довольно высоком уровне – заместитель министра нефти Ирака долго и подробно выспрашивал у моих неожиданных коллег о том, кто входит в состав акционеров компании, нет ли среди стейк-холдеров (выгодополучателей, значится – некоторые путают с любителями бифштексов) Абрамовича, Гусинского и иже с ними, какова сфера деятельности, какие планы и так далее. Казалось, удовлетворившись, расстались почти друзьями, хотя Восток…
Сразу после переговоров – в машину и обратно, в Амман. Обратно выехали во второй половине дня, гнали по пустынной дороге, отменно сохранившейся, шли под 200. На середине пути решили остановиться. Начинало смеркаться, у бензоколонки старый араб готовил шашлык на жаровне, сделанной из паяльной лампы ещё советских времён.
- Кебаб, шашлык, - радостно приветствовал он почти родных русских. Собралась толпа, в основном – молодежь, явно без определённых занятий, но довольно прилично одетая. Первая мысль – опять начинается вымогательство. И вдруг. Неожиданно, вопрос – нет ли свежих газет ! Оказывается, кроме радио, никаких источников информации здесь не было. (К чести Саддама, типичного восточного деспота, первое, что было сделано «новой» властью в 1968 г. – реализация политики всеобщей грамотности, коснувшаяся даже стариков в глухих деревушках. Обучали чуть ли не под дулами автоматов, под страхом телесного наказания – и сработало. Видимо, в этой стране со всеми её «особенностями» национального характера действовать иначе было бы действительно малоэффективно). Раздал газеты, сохранившиеся у меня после Аммана. Через минуту все разбрелись по разбросанным рядом с дорогой камням – читать. Вся площадь – в белых пятнах развёрнутых газет.
Оставшиеся километры промчались на одном дыхании, останавливаться категорически нельзя – грабежи на дороге стали обычным явлением. Примчались на таможню затемно, на вымогательства иракцев смотрели почти снисходительно.
- Никаких «бакшишей», все документы в порядке.
Так и проехали, за границей следовала нейтральная зона, заваленная автохламом плюс непонятная гостиница. И наконец Иордания.
- Хвала Аллаху, здесь даже воздух чище, невольно вырвался крик души, и тут же осёкся.
- Кто это сказал? - придирчиво посмотрел таможенник. – Русские ? Тут же улыбнулся:
- Проезжайте, досмотра не будет.
Ночью мы были уже в Аммане, утром – в Москве.
И опять вспоминается….Автобус, лето, жара. Очумевший от пассажиропотока водитель (тогда ещё русский) вдруг сам объявляет в микрофон:
- Граждане пассажиры, внимание – на линии контроль !
Потом добавляет:
- На улицах контроль, на дорогах контроль, дома контроль, - и, вздохнув устало: везде контроль !
Автобус покатывается.
Заканчивалась перестройка, в магазинах стали появляться продукты. Возникали первые кооперативы – ростки доморощенного капитализма, чтобы вскоре уступить дорогу невиданным мастодонтам вроде МММ, Тибета, Властелины, Логоваза – всего и не упомнишь. Потом рассыпались как горох и они, а населению объяснили, что не надо было доверяться недобросовестной рекламе – хайпу по-нашему, и стремиться к быстрому обогащению – мол, сами виноваты. Потом, потом – да Бог его поймёт, что произошло потом: лет через двадцать нам всё объяснят и отольют в типографский свинец, издав новые учебники по истории.
Здесь остановимся: такое впечатление, что у нас новые проблемы подчас нивелируют нерешённые старые – очень удобная для всех ситуация, комфортная. Только эта практика потихоньку себя изживает, а креативности, к сожалению, так и не видно.
Я вообще склонен жизнь воспринимать трагически – как большую проблему, постоянно множащуюся в различных своих проявлениях, неожиданно разношёрстных, удивительных и безжалостных, шокирующих и необъяснимых, неподвластных логике, морали… Трагически, но с оптимизмом, без лозунгового фанатизма на грани истерии, без болезненного самолюбия, переходящего в самолюбование.
Мы часто делаем выводы по взгляду, мимолётному замечанию, случайно оброненному слову и с удивлением узнаем позже, насколько неверно вынесенное суждение. Приговор как чёрно–белое кино. Грешу этим и я, забывая что «где раскаялся – там одержал победу». Недавно совершенно случайно узнал, что дочь моего коллеги в своё время училась в той же школе, которую когда-то заканчивал я.
- Елена Александровна ? – Ну как же, помню. Ох и намучился я с ней . – продолжил он: как узнала про мои загранкомандировки, так ей проходу не давала – привези то, принести это. Пришлось к самой директрисе идти, Галине Петровне – та быстро всё прекратила. Видимо, дала по мозгам.
Вот так. Я молчал, до сих пор не пойму, как такое могло случиться..
И ещё - очень важно не терять чувства собственного достоинства. Недавно на вопрос: а как его обрести, Дмитрий Быков сказал:
- Почаще вспоминать родителей – ведь если унижают Вас, значит, унижают и их тоже.
Отец вспоминается чаще, чем кто-либо. Иногда я оставлял на своём столе статьи по экономике – не бог весть что. Он их читал в черновике, мало что понимая, особенно раньше. Неизменно критиковал, часто невпопад, в последние годы – меньше.
Удивительно, как много пришлось на жизнь одного человека – от коллективизации, сопровождавшейся раскулачиванием середняков (и затронувшей его семью), до войны, от войны, на которую он ушёл после военного училища, до смерти Сталина, затем - хрущёвская оттепель, потом застой, новая вспышка надежды – и ... Вдруг многое из долгое время замалчивавшегося, преступного и наконец сказанного, опять становится предметом гордости воскресших радетелей за прошлое..
Играют Шопена. Ещё здоровый, он очень любил по воскресеньям слушать заезженную польскую пластинку фирмы «Муза», гладя бельё.
- Как же нам голову тогда задурили, - говорил он, тяжело вздыхая, - а вот вы прозрели. Не хотелось бы повторения.
И теплится надежда, что пока ещё не осень, а только так, ненастье...
Подмосковье, 2020 г.
