работало на ней больше двадцати. Но перед самим происшествием закончилась смена, и многие астронавты покинули станцию. Так что на станции остались только старожилы, которые за год полета сдружились. Именно они и высаживались на планету у самых стрелецких руин за полгода до исчезновения. Помимо Матвея, который был руководителем экспедиции, Маши и Франсуа был еще один землянин, точнее, землянка которая. Правда, всю жизнь провела в космосе, центаврианка, сириусянин и обитатель соседней галактики –Туманности Андромеды. Андромедянин был большой редкостью в нашей Галактике. Он не был гуманоидом и походил на инсектоида. Уже не только наши галактиляне, но и андромедяне заинтересовались судьбой стрельцов. И в самом деле, все хотят жить после телесной смерти. Да, наше тело смертно, но душа или разум тоже смертно? Именно разум интересовал андромедян.
Спасатели колонистов, улетевшие со станции полгода назад, ее «заморозили». Искатели разморозили те блоки станции, которые были нужны для поиска данных по исчезновению. В основном, это были те блоки, в которых жили и работали оставшиеся на станции семь колонистов, плюс тот жилой комплекс, где разместились поисковики.
Иван Иванович разместился в дальнем отсеке жилого комплекса. Он уже решил отдохнуть после долгого полета к Зеленой Планете и прилег на кушетку своей каюты. Но как только его голова коснулась жесткой подушки, так в дверь каюты постучали. Учитель сказал: «Войдите»!
- Извините, Иван Иванович. Я хотела спросить у вас об этом самом мотиве стрельцов, - на пороге стояла и нерешительно мялась Радуга, не в силах переступить порог каюты.
- Радуга, не стой на пороге. Заходи. Тебя что-то беспокоит? Я надеюсь, стрельцы только повод?
- Как сказать. Знаете, Иван Иванович, я часто думаю, почему я такая несчастная?
- Что такое случилось? Тебя никто не понимает?
- Да, я чувствую, что никому не нужна. Я чужая в чужом мире и все мне чужие.
- И я?
- И вы тоже. Никто обо мне не заботится. Вот я подумала: может и стрельцы тоже, как старики, как самые старшие в Галактике подумали, что теперь они никому не нужны, что пора им умирать. Но умирать не хочется.
- Радуга! Ты что уже старушка? Собралась умирать?
- Не смейтесь над мертвыми и теми, кому жить не хочется.
- Знаешь, Радуга, я не виноват в твоем плохом настроении. Может быть, так негативно это место действует на тебя?
- Да, я чувствую себя паршиво. Жизнь кажется мне бессмысленной.
- Бывают в жизни огорчения. Надеюсь, не я тому причина. Я не давил на тебя, ничего не требовал от тебя. Да, на то у меня нет никаких оснований.
Про стрельцов думаю так: ты, может быть, гениально угадала их настроение: чем дольше они жили, тем бессмысленнее становилась их жизнь. Они почувствовали себя обиженными. Они обиделись на жизнь потому, что еще живы. Для чего? – спросил Иван Иванович и тут же переспросил, - скажи правду: тебя действительно никто не обидел?
- Никто. Меня обидела судьба. Я до сих пор одинока.
- Я понимаю тебя. Но ты жди: может быть, да нет, обязательно ты еще найдешь себе пару.
- Сомневаюсь я. Да, нечего делать, - сказала Радуга, тяжко вздохнув, и продолжила говорить уже о стрельцах, - почему они, а потом и ребята пропали?
- От чего или кого у тебя такое сомнительное настроение?
- А-а-а. Что уж там. Или, может быть, они покончили жизнь самоубийством больше не в силах терпеть?
- Что терпеть? Приближение смерти в жизни? Не знаю. Твоя версия исчезновения стрельцов, а тем более ребят меня повергла в шоковое состояние. Неужели все так плохо? Не может быть. Тяжело на сердце. Самоубийство бывает от обиды или от безысходности. Неужели весь народ может обидеться? Почему обязательно нет исхода? Нельзя избежать: сколько ни бегай, не убежишь.
Что я могу сказать? Это маловероятно. Чтобы одна из наиболее разумных рас Галактики закончила свое существование массовым самоубийством просто невозможно, ибо является полной противоположностью их разумному характеру, просто безумием. Еще можно понять, когда один разумный индивид сходит с ума, но чтобы с ума сошел весь вид?! Естественно, жизнь как ровное горение со временем обращается в тление и перед тем, как погаснуть, вспыхнет и погрузиться во тьму не-жизни. Но вряд ли эту вспышку можно принять за вспышку не разума, но безумия. Исчезновение стрельцов можно понять, как последнюю попытку избежать угасания жизни. Можно еще понять, что стрельцам нечего было уже терять. Может быть, кооперативный эффект энергии их общего исчезновения мог помочь единицам стрельцов избежать смерти. Но это не относится к нашим ребятам. У них еще вся жизнь была впереди. Так зачем же ей рисковать без надежной компенсации? Глупо и непонятно. Здесь что-то другое, а какое, - не могу взять в толк. Человек может совершить самоубийство в качестве ужасного конца из малодушного страха перед размышлением над смертью как ужасом без конца. Или если смерть – это испытание жизни перед лучшей жизнью. Здесь есть хоть какой-то смысл. Но его нет, если это жизненное испытание перед худшей жизнью. Другое дело, если смерть лучше худшей жизни. Но чем она может быть лучше. Отсутствием страдания в жизни. Но смерть есть отсутствие страдания не в жизни, а вне жизни. Но таким образом смертью такое отсутствие страдания обессмысливается. Поэтому смерть имеет смысл как прекращение страдания в жизни только в момент конца жизни, а не после нее. После жизни смерть теряет свое значение. Она имеет смысл только в отношении той жизни, которую она прекращает.
Самоубийство может иметь физический смысл как прекращение телесной боли и моральный смысл как прекращение сознания виновности. И то, и другое в качестве мотива исчезновения не работает ни в случае со стрельцами, ни в случае с нашими колонистами.
Если же полагать, что после смерти начнется новая жизнь, то смерть воспринимается как акт органического превращения: умирает одно существо, рождается новое существо из старого. Но такое превращение должно быть естественным, а не искусственным, как акт самоубийства.
Самоубийца не является свободным. Он отнимает у себя то, что ему дает Бог или Природа при рождении, - возможность быть. Разве можно быть свободным в возможности не быть? Свобода является в возможности быть виновным. Конечно, при самоубийстве человек виновен. Но эта виновность является не возможностью, а данностью после смерти самоубийцы. Единственная возможность свободы в самоубийстве – это возможность самому убить себя, а не позволить это сделать природе или другому существу.
Самоубийца проявляет малодушие, потому что чинит произвол в своей жизни с самой жизнью. Но тем самым она наказывает смертью самоубийцу его же собственными руками.
- Все, Иван Иванович! С меня достаточно на сегодня доказательств вреда самоубийства как безумного образа жизни.
- Хорошо, Радуга. Я и сам порядком уже подустал от пропаганды разумного образа жизни.
На этом они, пожелав друг другу приятного отдыха после утомительного полета, расстались. Правда, Радуга уже на пороге остановилась и снова повернулась к Ивану Ивановичу. Она что-то хотела сказать ему, но как будто не решалась. Иван Иванович тоже стоял в нерешительности. Он вдруг понял, что достаточно ему было сказать слово и Радуга, наконец, почувствует, что она не одинока в этом мире и что она заслуживает личного счастья. Но Иван Иванович вдруг потерял дар речи. Он не мог пошевелиться, как если бы его тело налилось свинцовой тяжестью, как это бывает, когда космический корабль преодолевает земное тяготение. Как только он посмотрел ей в глаза, так у него все оборвалось внутри, и он полетел в бездну, ощущая только свист в ушах и учащенный стук сердца. Радуга непроизвольно мотнула головой и вышла за порог каюты. Она машинально как робот продолжила движение в коридоре, потом остановилась и, почувствовав смертельную слабость, прижалась лбом к переборке станции. Несчастная задрожала всем телом и горько расплакалась, шепотом причитая: «Ну, почему я такая дура».
Спустя некоторое время в дверь учителя опять постучали.
- Кто там? – спросил учитель слабым голосом.
- Я, Шила, - ответил голос.
- Заходи, - обреченным голосом пригласил Иван Иванович.
- Вам плохо? – участливо спросила Шила на пороге.
- Мне хорошо, что у меня есть такие заботливые друзья.
- То-то я сейчас увидела вашу Радугу. Она была сама не своя. Я еще помню, как плохо она переносит космические перелеты.
- Думаю, есть другая причина ее неважного настроения.
- Интересно, какая? – с искренним любопытством спросила Шила и посмотрела испытующе на учителя.
- Что? Ну, какая ты догадливая, Шила! Нетрудно догадаться: исчезновение наших товарищей сильно расстроило Радугу.
- Разве?
- Тогда что?
- Ну, я не знаю. Может быть…
- Если ты хочешь знать, спроси у нее сама. У тебя есть ко мне дело?
- Иван Иванович, я не Радуга и по пустякам, например, какая я несчастная, что на меня не обращают внимания те, кого… Ладно. Я никак не могу взять в толк смысл вашего рассуждения о времени. Ну, тогда, когда вы держали реликт стрельцов.
- Шила, ты считаешь это пустяками?
- Нет, это не пустяк. Но зачем же так.
- А, как?
- Иван Иванович, вы хотите довести меня так же, как Радугу?
- Нет, я никого не хочу…
- Довести? И не надо. Я здесь не для этого. Я человек позитивный и хочу во всем увидеть… Иван Иванович, я просто не могу.
- Не волнуйся, Шила. Давай соберемся и подумаем вместе над этой проблемой, - попросил учитель и замолчал. – Знаешь, Шила, ты не находишь, что это место, эта станция как-то влияет на нас, как только мы появились здесь.
- Нахожу. Это аномальная зона. Я была в таких местах. Они очень опасны для психики и, вообще, для жизни.
- Будем осмотрительны, - сказал учитель, чтобы закрыть опасную тему. – Ты упомянула мое рассуждение. Но теперь я думаю, что смерть есть мешок, пузырь времени, в котором мы оказываемся, когда умираем. Пока он не лопнет, мы задыхаемся. В нем совсем нет времени. Развоплощение есть развоплощение времени, его расточение, освобождение от самого себя. В смерти распадается связь времен: прошлого, настоящего и будущего. Мы живем этой связью, ее напряжением. После напряжение наступает расслабление времени. Уже в старости время становится дряблым, еле текущим. Возможностей реализоваться становится все меньше. Наконец, мы теряем саму потенцию времени, становимся импотентами времени и умираем.
Наконец, лопается пузырь времени. Когда он лопается? В тот момент, когда Я, нищее временем, уходит в себя, оно уплотняется собой в пустоте и только через себя находит дорогу к Тому, частью которого как целого является. Оно взрывается. Коллапс времени в смерти обращается взрывом Я. Часть этого распавшегося, рассеянного Я проявляется в виде излучения. Луч Я, наведенный на воплощение, начинает сворачиваться в том материале, который оказывается рядом. Важно, чтобы материал оказался гибким для такого сворачивания стринга
