- Иван Иванович, я ценю ваше внимание, обращенное на сферу того дела, к которому я питаю склонность.
- Ты имеешь в виду мистику?
- Ну, да.
- Ну, и?
- С этим у нас полное согласие. Вы пытаетесь дать объяснение и понять то, что я делаю согласно своему характеру и из любви к предмету. Вы размышляете. Я же служу высшим силам. Мне становится доподлинно известно, как вести себя в мистической области. Так вот мы вступили на зыбкую почву неизвестного, неведомого, где сама реальность не знает, не чувствует себя, какая она есть.
- Я не понял тебя, Шила, - реальность знает и чувствует, значит сознает? Ты панпсихистка, что ли?
- Нет, гилозоистка, - со смехом ответила Шила. – Разумеется, реальность в лице человека или другого разумного существа, сознает, знает, чувствует себя. Это чувство расстраивается, точнее, человек расстраивается в чувстве реальности в аномальной зоне.
- Что такое аномальная зона, Шила?
- Ну, это место не то, что ненормальное, вернее, необычное, где по ситуации, со временем меняется, колеблется физическая метрика. Можно сказать, что само место «химичит», меняет химический фон биомассы окружающей среды. Влияя на все живое сама аномальная среда, ее атмосфера искажает ее восприятие чувствительным, душевным, разумным существом.
- Не чувствительное существо не чует аномальности?
- Чует, но непосредственно реагирует на нее, без рефлексии. Со стороны кажется, что оно предчувствует ее. На самом деле просто чует.
- Шила, ты рассуждаешь совсем как ученая дама, а не колдунья.
- Иван Иванович, давным-давно я была бы колдуньей, но теперь, когда уже не мы очарованы миром, но сам мир очарован нами, мы, ученые, приводим его в чувство, вразумляем его.
- Выходит, ты научилась отгадывать загадки природы?
- Не я только, мы вместе. И не только это.
- Но как ты ответить на такой вопрос: «Все ли можно постичь, познать и понять из того, что разумно»? И все ли разумно?
- Нет, не все, но только то, что познаваемо. Что познаваемо, то и разумно. Причем разум существует не только в дискурсивной форме рассуждения и исчисления, но и в интуитивной форме. Не лишне будет сказать о телепатии как обострении разумного постижения.
- Я этому не учил. Ты действительно научилась читать мысли на расстоянии?
- Да.
- Хоть убей, не понимаю. Как это возможно? Или ты называешь словом, никак не определяя то, что становится доступным в описании? Может быть, т хочешь сказать о том, что телепатия как чтение мыслей на расстоянии есть угадывание, схватывание по заглавным буквам того, что опущено в разговоре? Это, если так можно выразиться, «аббревиатурное мышление». Так.
- Так и не так. Вы потому не слышите своего сердца, что у вас сознание занято головой. Порой бывает полезно занимать сознание не только головой.
- Ты хочешь сказать, что есть еще и сердечное мышление, сердечное познание. Оно и есть телепатия?
- Хорошо когда говорит сердце, то голова молчит?
- Да, она не перебивает сердце, но соглашается с ним, бьется с ним в унисон. Для этого следует иметь не больное, а здоровое сердце, чтобы оно исправно работало, правило умом.
- Как с сердечным правилом ума соотносится интеллектуальная любовь к богу?
- Интеллектуальной любви к богу, познанию как наивысшему аффекту доступен не сам Бог, но Его идея. Для этого человеку нужен ум помимо того, чтобы занимать его решением земных проблем, вычисляя их. С самим Богом связывает не ум, но сердце, сердечное чувство, любовь. Корнем любви является вера, которая обнадеживает человека на встречу с Ним. Ты веришь тому, на кого надеешься, кому доверяешь себя. Такое доверие держится на любви. Именно любовь мотивирует, увлекает заняться познанием. Это касается не только познания, но и познания друг друга. Так Адам познал Еву, познал то, что подобно ему, но уже им не является.
- В нашем разговоре так получается, что мужчина думает умом, а женщина познает сердцем, опережая мужчину, схватывая мысли еще на расстоянии, сближая для понимания удаленное не понятием, но чем?
- Сердечным стуком.
- Спиритизм какой-то. Тогда выходит, что телепатия – это стук духа в сердце? Но как научиться языку сердца?
- Для начала нужно его иметь, - иметь сердце. Следует прислушиваться к своему сердцу. Проверять им все то, что приходит в голову, во всяком случае, то, что считается главным.
- Шила, тебе может помочь сердечный стук в поиске наших друзей? Что оно говорит тебе здесь, в том, что ты называешь «аномальной зоной»?
- Для того, чтобы почувствовать сердцем этот мир, атмосферу станции, необходимо слиться с ней, стать ее частью. Не знаю, получится ли это у меня, но стоит попытаться ради такого случая.
- Ты будешь простукивать сердцем каждый уголок станции, что ли?
- Вы можешь найти мне более важное задание?
- Хорошо, я желаю тебе успеха в таком малопонятном деле.
- В этом деле я нуждаюсь в вашей помощи.
- И что мне делать? Прислушаться сердцем к кораблю?
- Прислушайтесь к самому себе, к тому, что вы почувствуете, а вы непременно почувствуете, оставшись наедине со своими мыслями.
- Ладно, Шила, последую твоему совету.
Глава девятая. Медитация
Не то, чтобы учитель последовал совету ученого мага, каким по существу стала Шила, но он решил просто отдохнуть. Однако отдыхать так, как это делали люди за тысячу лет в далеком прошлом, он просто не умел, да и не хотел знать. Для Ивана Ивановича отдых означал духовную работу, состоящую, например, в размышлении над смыслом жизни и смерти. Большую часть своей жизни учитель провел, вот так отдыхая, если не считать обучение учеников такому отдыху. На самом деле такой отдых – это большая и тяжелая работа не только для ума и души, но и для тела. Такая работа была в диковинку для людей «эры веры», которая закончилась семьсот лет назад. Только в «эру разума» человек перешел в массе от органического образа жизни к разумному образу жизни. Попробуй думать не только весь день, но многие дни, а порой и ночи, многие лета. Полезно ли это было для его здоровья, – это вопрос спорный. Тем не менее, такой образ жизни, заключающийся в образе мысли, был его личным выбором.
Иван Иванович не мог не думать о своих учениках. Естественно, он даже мысли не допускал, как на этом настаивала Шила, что можно телепатически сообщаться с ними. Он думал, что их уже нет в живых.
Вот ход его мыслей: «Но каким образом они исчезли? Вышли в открытый космос? Зачем? Ведь это настоящее коллективное самоубийство. Или они пропали на самой Зеленой Планете? Где именно? В стрелецких руинах? Но искатели так и не нашли их следов. Почему? Естественно, напрашивался простой ответ: «Значит, плохо искали». Если спасатели не нашли, то как мы найдем? Спасатели их не знали, а мы-то знаем, значит, приблизительно знаем, где искать, где можно найти.
И все же в чем заключается аномальность станции? Это обычная станция. Таких много во Внеземелье. Тогда почему она аномальная? Потому что стала местом пропажи семи разумных существ. На ней не могли остаться следы этого исчезновения, которые могли рассказать, почему и как это случилось. Следует их искать и ля этого расширить зону поиска. Начинать поиск нужно с того места, где находится каждый поисковик».
Тут же учитель по связи поделился своим соображением с другими поисковиками и, не откладывая дело в долгий ящик, приступил к поискам на своем месте. Он прекрасно сознавал всю условность такого рода поиска ибо он проводился им по сомнительному правилу: «Искать там, где светло, а не там, где потеряли». Но делать было нечего: он не знал, где именно они исчезли, но имел глаза там, где находится.
К счастью, его усилия увенчались успехом, когда он потерял всякую надежду хоть на какую-то находку, относящуюся к интересующему его делу. И вот тут он по-настоящему задумался над тем, почему так бывает, отложив на время искомую находку. Он стал восстанавливать по памяти то, что навело его на открытие. Все началось с медитации. Учитель глубоко задумался. Он редко такой глубинной медитацией. Для работы ему была достаточна поверхностная медитация, настраивающая его на предмет размышления. Учителя навела на размышления мысль о том, что человека беспокоят чувства, связанные с его существованием в качестве живого существа. Он сосредоточился на чувствах вообще. Да, человек чувственное и чувствительное существо. Как чувственное существо он телесен, соматичен, материален. Таково меньшинство людей (прежде, в старой эре, таких было большинство). Это так называемые «соматики». Больше людей чувствительных, то есть, душевных. Это анимисты или психотики (сентименталисты). Еще больше людей с духовной складкой. Это так называемые «пневматики» или спириты. Как правило, у них развитый ум, поэтому они интеллектуалы. Это ученые. И, наконец, уже среди этих интеллектуалов, бывает, встречаются так называемые «интеллигенты» не в социологическом смысле употребления этого слова как работники умственного труда, потому что только такие работники и встречаются, а в философском смысле в качестве мыслителей – братьев меньших «умов, бесплотных естеством».
В разумную эру человек не перестал быть чувственным и чувствительным существом, но теперь всякое его чувство, по преимуществу, является сознательным, разумным. Иван Иванович в размышлении перешел от чувств вообще, характерных для всех людей, к своим личным чувствам, конкретизируя свое абстрактное размышление. Он перешел на личности, в частности, на своб личность. Какое чувство является стойким в момент размышления? У Ивана Ивановича это было чувство вдохновения. Когда он думал, то физически ощущал себя парящим в облаках. Он тут же вспомнил образ философа в облаках, комически представленный в комедии Аристофана. Когда он размышлял, то был в духе, чувствовал себя живым. Без мысли он умирал. Но даже с мыслью он не чувствовал полного удовлетворения. Оно наступало не с мыслью, а с идеей. Теперь его волновала идея вдохновения, как именно он вдохновлялся.
Текли минуты медитации. Иван Иванович успокоился. Его покинули не только дурные чувства, но и хорошие чувства оставили в покое. С покоем пришло ощущение невесомости, бесплотности его мыслящего Я. Он перестал чувствовать себя. Теперь он только думал. Все его существование свелось к размышлению. Для него размышлять стало существовать. Если бы он не думал, то просто перестал бы существовать. И что самое главное: он прекратил не только чувствовать себя, но и сознавать себя не мыслящим субъектом. И только тогда идея стала обретать свою плоть в знакомом для него виде его ученицы Маши. Он сознавал себя свидетелем выступления идеи в качестве Маши в том же самом помещении, в котором он медитировал. Маша беседовала с двумя другими идеями. По мере того, как он следил за Машей, стали проявляться ее собеседники. Ими
