решала
задачи или читала тексты на английском, делая те перерывы, которые требовал
лагерный распорядок. Мое общение с другими становилось более непринужденным и
независимым. Находились те, кто заинтересовывался задачами, вызывался их также
решать. Умственная работа делала меня задумчивой, но не отстраненной. Меня
привлекали к шахматным межлагерным спартакиадам, к вечерам поэзии, где я читала
также стихи собственного изготовления, вместе с пионервожатой мы
подготавливали вечер математики и
литературы, у меня появлялись обязанности, ко мне начинали обращаться,
выбирать, становиться в разговорах на мою сторону.
Перед сном меня упрашивали рассказать свои маленькие повести,
которые, глядя перед собой в черный потолок и видя, как вырисовывается на нем
великолепный дивный цветок с переливающимися лепестками, я сочиняла легко и
беспристрастно, слова сами исходили из меня, как и замысловатые сюжеты. И мне
долго задавали вопросы, откуда я все это помню или знаю, и как мне это удается
рассказывать так, словно я читаю книгу.
Мне было достаточно названия, достаточно было сказать тему и я
уже видела суть, видела образы, видела сами события и потрясения в них героев.
А герои были дети, женщины, старики, люди нищие, отчаявшиеся, потерявшие,
обиженные, разлученные, устремленные, любящие, ищущие ответы, помогающие и ждущие
помощи… Надо отдать дань многим
перечитанным мною ранее книгам. Темы любви, надежды, разлук были интересны. Некоторые из слушавших просили
рассказать о бандах и я рассказывала о бандах, просили бездомных и я
рассказывала о бездомных, просили о первой любви и я рассказывала о первой
любви…
Откуда это синтезировалось во мне в стройное повествование я не
задумывалась, но говорила, стараясь передать не столько замысловатый сюжет, но
и чувства, переживания, тонкость и глубину мысли героев, их ожидания,
внутренние волнения, их ошибки и успехи. Но на утро меня непременно просили, чтобы все
закончилось хорошо, чтобы герой не погиб, чтобы любовь стала ответной, чтобы
бедный разбогател, а проигравший был не столь печален, чтобы избитый был
помилован, а надеющийся получил свою надежду. Но некоторые вечера я все же
молчала, давая слово другим и раздолье другому воображению.
Однажды я увлеклась тем, что стала мысленно, находясь в
беседке, учить себя перемножению трехзначных чисел. Это было действительно увлекательное занятие.
Постепенно шаг за шагом это начинало получаться. Здесь не было системы. То же
умножение столбиком, но со ступенями запоминания. Однажды за таким занятием
меня застал один из ребят нашего отряда. Сначала он никак не мог разобраться,
над чем я мыслю. Но когда я объяснила ему, чему я хочу научиться, удивился и
вызвался проверять мой результат обычным способом. Никогда не думала, что такое
занятие может чем-то привлечь другого человека. Однако, увидев, что у меня
действительно, пусть не сразу, но получается, он выразил немалый восторг и
далее всегда относился ко мне с уважением, что было для меня и странно, и
непривычно.
Вообще, многие интересовались, почему я ни как все, но доброе
отношение к себе я чувствовала и со стороны воспитателей и пионервожатых,
награждавших меня и грамотами и похвалами на линейке. Вообще, пионерские лагеря
в Кировабаде жили своей особой жизнью, ибо находились у подножия гор, утопая в
зелени и давая богатые возможности для отдыха и времяпрепровождения. Вечерами,
здесь неизменно бывали танцы, жглись костры, были и те, кто в друг друга
влюблялись и некоторые со мной делились своими неудачами или успехами.
Но из многих событий той лагерной жизни мне запомнилось одно. В
нашем пионерском лагере было традицией каждую смену идти в поход. Однако этот
поход был предназначен только для старших отрядов. Он занимал несколько часов
подъема по очень крутому лесистому склону горы по извилистой протоптанной
тропке вверх, где находился источник с кислой ключевой очень холодной водой,
бивший откуда-то из глубины земельного грунта. Подниматься было очень и очень
не просто, каменистая тропка под ногами стелилась множеством мелких как галька
камней, каждым шагом потоком несущихся вниз, в лица тех, кто идет следом.
Приходилось цепляться за деревья, кустарники, саму каменистую землю, чтобы
сделать еще и еще шаг вперед…
Те, кому удавалось покорить эту гору первым и достигнуть
источник кислой воды, становились легендой лагеря, о них рассказывали с восхищением, вспоминали
о них в новый лагерный сезон и ожидали, кто же станет новым покорителем. И
тогда во мне, внутри меня был задан вопрос, а почему бы не исполнить? Эта мысль
пришла в какое-то мгновение и вселила в меня уверенность, которой я от себя не
ожидала. Действительно. А что, если…
Твердость и неотступность в себе
я почувствовала с такой силой, что этому никак не могла сопротивляться.
Это была я и мое решение. Первое, что изнутри было мне сказано, как только
начнется поход и пока все будут идти, что называется, приберегая силы для
рывка, вырваться вперед, пока склон не очень крутой. И далее не сбавлять темп.
Я так и поступила. Это было не сложно. В первые полчаса я действительно
вырвалась далеко вперед. Здесь не нужно было проявлять особого мастерства
скалолазания. Деревья были расположены так, что за них можно было удерживаться
и устремляться вперед. Здесь невозможно было заплутать, тропинка была четко
обозначена. На полпути силы начинали
сдавать. Это был самый тяжелый период. Я покрылась вся испариной, руки и ноги
дрожали от напряжения и усталости, но цель звала и вела. Я должна была
преодолеть, я должна была что-то доказать прежде всего самой себе, я должна
была увидеть, что, сделав в себе внутреннюю установку, я могу ее исполнить. Не
передать, сколько радости и поздравлений
ожидали меня в тот день. Даже очень сильные парни пожимали мне руку, улыбались,
что-то говорили, со мной фотографировались, мне желали и дальнейших побед… В глазах самой себя я становилась
личностью, я также поняла для себя и то,
что, если я внутри себя имею очень большую уверенность, то у меня непременно
получается. И жизнь подтверждала это ни раз, но если дело касается преодоления
в чем-то себя.
Этот опыт мне был и необходим, ибо, делая и думая в большинстве своем правильно, я
очень часто по жизни спотыкалась о мнения большинства, которые были сильны
своей многочисленностью, но отнюдь не всегда истинностью. Мне надо было понять,
что и в количестве одной, правильно распределив или направив свои силы, я могла
выиграть и не только в столь незначительной борьбе, как покорение
реальной высоты, но и в человеческих отношениях, где быть истинным
победителем в многоголосье разных пониманий очень непросто. Мне не хватало
уверенности, и Бог давал мне эту опору в
себе через такие материальные игры и тем давал мне возможность идти через все
рогатки материального вида к той цели, которую мне наметил в итоге Сам.
Впереди еще было немало преодолений, более существенных, не
укладывающихся в час или два, а в значительные временные отрезки, и силы
требовались куда покруче. Но нужен был стерженек в себе и не только тот,
который был с рождения, но обновленный, осовремененный, усиленный, более
стойкий.
Однако, пионерские лагеря давали и мне и другое видение.
Подружилась я с девочкой Ларисой. До сих пор помню, какая история произошла с
ней. Получилось так, что, не успев приехать в пионерский лагерь, она заболела. Ее уложили в лазарет, отдельное
строение, где она в одиночестве коротала свое время. Щеки ее пылали от
температуры, которую никак не удавалось сбить, и к ней приходили навестить только двое, я и
еще один мальчик. Он был с ней мягок, приветлив, старался чем-то угостить,
говорил, что она ему нравится и что непременно, когда она выпишется, будет с
ней дружить. Он стал ее мыслью, ее другом, она о нем говорила часто, радуясь
столь неожиданной дружбе, ожидала его и спрашивала меня, когда он придет или
что он теперь делает. Со стороны это выглядело трогательно и было похоже на
первую и обоюдную любовь.
Но день выписки настал. Лариса поправилась и вышла из лазарета.
Она надеялась, что он продолжит выделять ее среди других, на дружбу, может
быть, любовь. Но, к сожалению, ее выписка не обрадовала его, он легко
переключился на другой объект воздыхания, и когда она попыталась при мне
напомнить ему о его визитах, чувстве и обещании, он покрыл ее таким отборным
матом, что вверг ее в сильнейшее потрясение, и это послужило и маленьким опытом
для меня. Что из этой чужой боли могла я извлечь? Только то, что не следует
доверять чужим чувствам, что чувство любви очень сокрытое, что чувствами можно
играть и убеждать, можно приносить боль и страдания. Не велик, может быть, урок, но все потихоньку я собирала в свой
багаж, ибо, где же еще его можно
пополнять, начиная жить и доверять всему, что реально происходит.
Другой опыт в этом пионерском лагере был и того хуже. Я увидела то, что
никак не могла себе тогда объяснить и не
объяснила бы, если бы не данная
сегодняшняя современность и те греховные деяния, которые ныне стали, как на ладони, открытые Богом обзору всех,
дабы никто не оставался в этом плане невежественным и знал, что и это имеет
место в жизни.
А дело в том, что был в нашем пионерском лагере один паренек лет
семнадцати. Он был достаточно юн и достаточно красив, худощав и очень подвижен.
Будучи сыном директора лагеря, он не числился ни в каком отряде, а существовал
сам по себе со своим распорядком дня, мотался по территории лагеря или
занимался тем, чем ему хотелось. Но с наступлением вечера он неизменно
устремлялся на площадку, где все танцевали, и начиналось непонятное. К девочкам он вообще не
подходил, но как бы волочился за пареньком, который числился в одном из отрядов
и, что называется, не давал ему прохода.
Его поступки были у всех на виду и рассматривались не как непристойность, но
шалость. Он игриво бросался на него, валил с ног, наваливался на него, шутя или
нет, а тот отбивался, ругался. Смирялся и вообще себя вел, как девушка.
Но однажды мне случайно пришлось волею Бога увидеть, как эти два
молодых парня в зарослях напротив кухни, в месте, где я облюбовала делать
небольшие постирушки, целовались. Это зрелище было столь необычным, а объятия
столь естественными, что долго не могла
об этом как-то забыть. Спросив у других, что это за отношения, я услышала, что
он извращенец и всегда во всех лагерных
потоках находит себе любовника и занимается с ним любовью. Я могла бы сказать,
что и это не все из моих лагерных познаний. Наш физрук жил в сторонке от
лагерных строений в маленьком вагончике и время от времени просил, чтобы
кто-нибудь из девочек пошел там прибраться. Однажды, он с такой просьбой подошел
и ко мне. Однако, Лариса мне сказала, что этого делать не следует, поскольку он
имеет на девочек вид и некоторые с трудом от него отбивались. Конечно, просьба
физрука была мною проигнорирована, но и поездки в пионерские лагеря начинали меня мало интересовать,
поскольку я уже выходила из
