начинал раскрываться, теплеть в словах, поддаваться
беседе.
- Да… я тут выяснил у девчонок,
что они едут по орг. набору. Я тоже завербовался. Вот, хочу заработать много
денег, очень много, я хочу, чтобы ни от кого не зависеть, чтобы у меня все
было, чтобы никто не мог сказать, что я живу за чужой счет… Я мечтаю, нет, я
хочу и добьюсь, чтобы у меня была машина, дом, чтобы у меня было все
необходимое…
- Наверно, у Вас было очень много страданий в жизни. – Я могла
это предположить, поскольку в словах Геннадия проскальзывали и боль, и
отчаянье, и решимость.
Далее мой попутчик поведал мне в непринужденной беседе свою
непростую историю жизни, поясняющую и расставляющую все по местам. Он объяснил, что три года
служил в морском флоте на подводке, отсюда и седые волосы, поведал и
безответной любви, о том, что также отбывал срок… Не находила я в себе к нему
осуждения и говорила, как понимала, не стараясь понравиться, не желая льстить,
но поддерживая там, где в этом возникала необходимость.
- Наверное, не столь важны теперь мнения других людей, считайте,
что они остались позади. Главное теперь то, насколько вы уважаете себя.
Исходите теперь из этого чувства, доверяйте себе…
- Значит, главное, что я думаю о себе? – Эта мысль была принята
Геннадием, как немалое откровение. Он начинал вникать, начинал искать во мне
ответы на наболевшие вопросы, и наступала пора мне делиться с другим своим
жизненным опытом, который отнюдь не был велик.
- Геннадий, каждый человек внутри себя дает себе более точную
оценку. Разве Вы можете сказать, что Вы не откровенны с собой? И… когда вы в себе
неудовлетворены своим поступком, разве в Вас не поднимается протест против
себя? Разве мысль не возвращается к ошибке и днем и ночью? Разве выход на других людей, причем столь
пристрастный, может решить хоть одну Вашу больную проблему? Разве Вы не уходите вновь в себя, будучи в
неудовлетворении. Не преумножаете ли вы свои проблемы внешним хаосом и
проявлением?
-Но, если они мне постоянно указывают на мои недостатки? Как мне
с этим быть?
- Надо на это смотреть с разных сторон, поскольку, если сказано
другим, то есть этому причина. Разве вы сами не указываете другим на их ошибки
или недостатки? Здесь нужно быть терпимым и подключать свою мысль, свой опыт и
свое понимание, свои видеть причины, ведущие вас и так вас направляющие,
которые видите только вы; из всего, предъявленного вам извне и изнутри
извлекать свой результат, свое оправдание себе, свое осознание степени и
глубины своей вины, если она есть, свой план решения своего вопроса, но такой,
чтобы в вас более ничто не возмущалось относительно вас самих. Вы все должны
просеивать своей разумностью по большому счету ради себя и мира в себе. Здесь
без нравственных ориентиров никак не обойтись. Добейтесь того результата, когда
вы скажете себе, что вы никого не обидели в результате, никому не сделали
больно, что вы все учли, ко всему отнеслись с уважением и все объяснили, нигде
не оставив вопрос любого порядка открытым. Надо так себя проявлять, чтобы
внутри вас было хоть маленькое, но торжество победы над злом и
несправедливостью, чтоб вы себя уважали, как личность, а это придаст силы
противостоять несправедливости, если она была против вас допущена, появятся
слова более убедительные и себе в защиту, если будет внутреннее обоснование. А
для этого обоснования надо входить в себя и мыслить со всех сторон или позиций
о себе и извлекать из мысли правильное видение себя....
- Не знаю, почему, но я не могу долго мыслить. Меня люди бесят.
Они постоянно унижают меня… Я что? Малолетка? Я их просто посылаю. Какое им до
меня дело. У меня своя жизнь… Мне никто нафик не нужен. Я что, лезу в их жизнь?
Поучаю? Да пошли они все! Я от людей ничего хорошего в жизни не видел! Думать…
И что я надумаю?
- Никогда просто так человек другому не говорит о его поведении.
Значит, есть причина. Значит, в этом направлении надо копать. Значит, надо
мыслить, надо смотреть, анализировать, отвечать и себе и другим, надо ориентироваться
в добре и зле, надо не все отвергать, надо и уметь устоять и не падать от слов…
- Слова… А поступки? Если тебя предают? Если тебя
гонят? Если тебя унижают? Если все
надежды твои крушатся? Как быть, когда
тебя предали? Как здесь выйти из состояния потери себя? Когда и любимый человек
уходит к другому. Вот так просто – взяла и ушла… Почему? Ведь, были слова, были
обещания, были чувства, было все…
- А вы думаете, любовь – это простое чувство, а вы думаете
можно его самому родить или удержать или за него быть в ответе? Любовь то
состояние, где невозможно ни себя, ни другого упрекнуть, ибо она имеет свойство
идти через сердце, минуя ум и разум. Любовь… Если она не состоялась, значит не
пришло ее время. Посмотрите, у Вас впереди
многие перемены и неизвестно, где судьба Вам подарит эту встречу. Но,
ушла, или предала, или отказалась та, которая и не была предназначена судьбой.
Отпустите ее, но не так, не в угаре, не в мщении другим, не обещаниями другим.
Они здесь ни при чем. Если им суждено пройти мимо, они пройдут мимо, ибо
глубокие чувства также рождаются из
уважения и стоят на них, а вы играете в порнографические карты с незнакомой по сути девушкой, мыслью через них говоря ей,
что вот в чем суть женского рода, что дескать и ты такая… или мыслишь об этом,
или достойна этого. Нет чистоты отношений, нет и чувства… Отсюда следует начинать мыслить, исходя из конкретного своего
поведения. Как мы уже говорили, главное – уважать себя? Но разве здесь можно о
себе с достоинством подумать…
Так, примерно так мы проговорили весь вечер, и он все пытал и
пытал меня, задавая свои вопросы,
притихший, преобразившийся, озадачив всех девчонок по вагону, ни к кому
не подходя, никого не задевая, ни с кем не заигрывая. В речи моей поубавилось
диктата, но появилось сопереживание по мере того, как он раскрывал свою жизнь и
сам снижал возмущение, но готов был слушать, делиться, вручать себя в некотором
роде мне, доверяться и принимать более спокойно мои суждения, которые я
начинала облекать в форму доброжелательства и понимания.
Уже время пошло за полночь, а мы тихонько говорили. Я узнала
многое о Геннадии и не могла понять, откуда во мне бралась мысль, поучения,
советы, крайняя доброжелательность. Далее мы вышли в тамбур, он курил, задавал вопросы и жадно, как глотал ответы; так
мы по его страстной инициативе, свойственной тонкой и очень на самом деле
ранимой душе, встретили и рассвет уже далеко на сибирской земле, и июньское небо было очаровательно, когда солнце великолепным огненным шаром стало
рождаться прямо на глазах, изумляя моего нежданного попутчика, и первые
лучи легко стали рассеивать полумрак,
пробиваясь через облака и заглядывая в наши не сомкнувшиеся за ночь глаза… на полном ходу поезда…
Геннадий оказывался тонкой, чувствительной натурой, он наслаждался
рассветом, красотой рождающегося утра и с радостью подставлял лицо первым лучам
солнца, которому не было помехой, что поезд в пути, но его хватало на всю Землю
и на нас. Не скажу, что я была
очарована, или поддалась этому восторгу (ибо мне было не до природных явлений),
которым уже светился Геннадий, но была
как всегда трезва, рассудительна и спокойна, хотя… чем-то и неизъяснимым угнетена. Но разговор рождал во мне какую-то
тяжесть и почти ответственность, и мне
хотелось удалиться навсегда, вновь оказаться одной, не проповедующей, не
наставляющей, ибо, оказывается, это было тяжело, чуть больно, ибо и дальше
поддерживать такой разговор было непросто.
Бог весть, какие мысли я родила в нем, но, когда пора было возвращаться, он склонился,
пытаясь уловить мои губы, но делал это так, чтобы я разрешила. Это было лишнее.
Этого я, взяв на себя роль учителя, не могла допустить, ибо он должен был
вынести из всего сам разговор, чистый, беспримесный, который должен был закрепиться расстоянием
между нами, этим подчеркивая его серьезность и значимость, ибо разговор
действительно состоялся. Я не позволила это расстояние сократить, и он это
хорошо понял, почувствовал, согласился.
Мы договорились, что, если он захочет, то может написать письмо
на главпочтамт. Некоторое время спустя я написала стихотворение, посвященное
этой встрече, которое и хотела бы здесь привести, не изменив ни слова: «В
беспокойной судьбе затерявшийся след, обвеяны губы влагой морской, незнакомый,
седой, дорогой человек, расскажи о себе, что случилось с тобой. В этой встрече
негаданной стук тревожный колес и скупое отчаяние ты бы в сердце
увез, эту горечь без горечи и беду
без беды, эту радость без радости и любовь без любви… Ты прости за вторжение в неуютное сердце,
там, где сжилась обида неверной любви, эта грусть за ненайденное, очень ценное,
и бесцельная жизнь и бесцельные дни…». В этом диалоге я начинала понимать, что
владею речью, но она устроена так, что могу лишь отвечать на вопросы; и именно живая речь рождала мысль и именно доброжелательность
рождала правильные мысли и мудрость, и точный совет, и ум выбирал то, что не было банальным или
особо наставительным, но то, что, по сути, адресно, входило в человека, защищало
человека, даже слабого, его интересы, и становилось на его позицию, при этом
никак не пренебрегая нравственностью, идя к ней, но не от нее.
Т.о. вновь судьба выделила меня, автоматически, каким-то
неожиданным для себя внутренним порывом, втянув в просто разговор с тем, кто
мне показался по своим проявлениям непривлекательным, ведущим себя вызывающе и
с пренебрежением к другим людям, показала
силу речи даже материальной, силу любви просто к человеку, каким бы он
ни был, дала какую-то внутреннюю мягкость, внутреннее всепрощение, убрала
осуждение, дала не привязанность к результату моих слов, где говорила, как
получалось, и могла легко принять и отвержение себя или оскорбление; судьба
показала мне силу речи, если в ней
присутствует доброта и доброжелательность, показала мне мои маленькие
возможности, о которых я и не подозревала, и ни один раз и после подводила к
этому пониманию, наслаждая речью, убеждая ею, ведя ею.
На самом деле, в материальном мире непременно надо входить в
материальные диалоги, ибо этот путь развития не миновать ни религиозному человеку,
ни атеисту. Только великий йог, отрешенный, вошедший в Бога, может не разумом,
а энергиями Бога выходить, выйти из потребности в человеческом общении, ибо их
все исчерпал в той мере, которая достаточна, чтобы к ним на этот уровень не
возвращаться. Но любой другой человек тянется к этому источнику всегда,
предчувствуя в нем для себя и наслаждения, и знания, и Бога, и свое непременное
развитие, как и движение вперед. Никому не удавалось своей мыслью и путями
поставить заслон в этом плане между собой и другими, как бы себя человек не
возвеличивал, ибо Бог не позволит, не лишит этого источника, этого средства
развития Божественных частиц, ибо этот путь речи предусмотрен, и здесь есть многие сокрытые блага, и каждому
здесь идти… Но говорить всегда надо с великим уважением к
