На
скамейке против меня сидел мужчина лет тридцати пяти. Случайно встретившись с
ним взглядом, я, казалось, поняла о нем
многое, или хотя бы то, что он был личностью, непохожей на других, не
вписывающейся в дорожные настроения и хлопоты. Он был очень хорошо одет и этим
выделялся среди других, в черном костюме, в галстуке, со строгим лицом,
спокойным взглядом. Около него на скамейке стоял тяжелый черный портфель. Это
был солидный человек и, на мгновение выделив его, я тотчас устранилась
взглядом, чувствуя его какую-то недосягаемость и значимость. На таких людей
обычно смотрят, как на явление, не имеющее к тебе никакого отношения, явление
чужеродное, случайное, взаимно для тебя бесполезное и недосягаемое ни мыслью,
ни словом.
Вообще, мужчины никакого рода
не были для меня объектом долгой моей мысли, ибо им было отведено место в
далеком будущем, а пока их едва могло коснуться любопытство, надежда, что сама
не заметна, да и воспринимала их, как тех, кто чаще всего для меня по какой-то
моей устроенности более мне неблагоприятен. А потому, посмотрела и забыла
тотчас, дабы мыслить о своем, в своем круге понимания. Однако, опять же, не
тут-то было. Судьба, дав мне свои непростые уроки, пожелала чуть ли ни по
горячим следам активной жизненной практики устроить мне небольшой экзамен на
то, что я поняла, или усвоила, или просто закрепила. Удивлению моему не было
конца, когда означенный молодой человек оказался сидящим около меня. Невысокого
роста, полноватый, он все же обладал мягкими чертами лица, хотя и
проницательным и не очень приятным взглядом. К тому же, он оказался человеком
достаточно общительным, многословным, внутренне напряженным и несколько
неуютным для откровенного общения. Однако, выбор был сделан им, и я начинала втягиваться им в разговор,
управляемая любопытством и необходимостью.
Он быстро представился и
тотчас завел разговор на тему для меня не поднимаемую никогда, ибо здесь я даже
не знала своего собственного мнения и высказывала его спонтанно, но неожиданно
для себя заинтересовано, ибо здесь поднимались неожиданно для меня извечные вопросы
нравственности. Однако, он начал разговор с пристрастием на тему для него
видимо больную, находясь в своих внутренних лабиринтах и желая услышать мнение
стороннего человека, может быть и не надеясь на сколько-нибудь интересный для
него ответ, который был бы способен указать ему хоть какой-нибудь свет впереди.
Он начал с деланной легкостью и непринужденностью.
- В последнее время я стал
задумываться, - со всей серьезностью заговорил он, - о том, как мы живем. Вот, скажите, вы
достаточно молоды, как вам кажется, как вы чувствуете на себе, мы, все наше
общество живет правильно? Вот, вы… живете правильно?
Да, в самую точку. Как раз
такой вопрос мне и надо было задать после моего недолгого в три года марафона
после родительского гнезда. Однако, углубляться в свою судьбу и выдавать нагара
свои душевные наросты я не собиралась, ибо и не возводила их в ранг
определяющих и дающих право отвечать на вопросы однозначно и за счет такого
кратковременного и не очень-то мною запланированного в некотором смысле события.
Поэтому я отвечала, не призывая на помощь свой малый опыт, хотя, возможно,
что-то из того, что во мне осело и стало моим еще одним убеждением, заговорило
где-то само.
- Я думаю, - отвечала я, -
что жить правильно редко кому удается, поскольку многие вещи за человека решает
его судьба, иногда вплотную подводя его к решению или поступку, которые внутри
себя он считает незрелым, или
безнравственным, или несвоевременным. Именно судьба, сама жизнь порою втягивает
человека в те ситуации, где он не может возразить, ибо поставлен перед фактом. Разве
я могу сказать, что я живу неправильно, если я знаю правильно, желаю правильно,
устремляюсь правильно… и в тоже время иду в другом направлении, поскольку
обстоятельствами, не зависящими от меня должна так идти. Я не могу уклониться.
- А почему не можете? Что вам
мешает? Не люди ли, не само ли общество устраивают вам ваши ситуации? Но и…
разве не сама система делает их такими? Вы чувствуете, что в этой системе вы
совсем никому не нужны? Вас ведут и тотчас упрекают, почему вы так идете, вас
обвиняют, почему вы так идете. Миром управляет власть, богатство, слава… Вы
такие категории знаете? А все это благословляет одна партия, одно незыблемое
мнение, заметьте, одно и на всех! Вы думаете, кому-то есть дело до вас? До него?
До любого! Только до своего личного кармана. Разве я не прав? Разве хоть краем
глаза вы это не видите? Однопартийная система… - и все, и никто ни влево, ни
вправо. Нет внутреннего движения, нет свободной мысли, везде страх… Никому не
удается правильно жить… Никому. Всему обществу, государству… никому. Потому,
что в тисках, потому, что нет живой мысли, потому, что каждый идет след в след за каждым и все слово в слово повторяют одни и
те же лозунги… Что можете вы мне на это сказать?
- Я не могу, не умею и не
хочу мыслить так, как это делаете вы, - отвечала я, чувствуя себя не очень
сильной в этой теме. Однако, суть вопроса мне была понятна. Незнакомец
затрагивал вопрос, где моя личная жизнь и опыт уже не могли выступать мерилом в
таких вопросах, как человек, общество, государство, система. Однако, во мне
было чувство патриотизма и доброта, не позволяющие мне присоединиться и
очернить то государство и тот народ, как
и отдельного человека, ибо в этой области я испытывала всегда ко всему, что за пределами моей семьи и
своенравного и жестокого отца, только благодарность, а потому я стала говорить,
как я это чувствовала.- Я не могу
осуждать ту систему, которая мне все дает, я не могу осуждать землю, на которой
живу. Ими и до моего рождения создано все, чем я теперь пользуюсь. Они дают
мне, не зная меня и будучи безразличными ко мне, как вы говорите, крышу над
головой, еду, возможность идти вперед и достигать свою цель. Разве это не
реально? Я ожидаю поезд. Это благо, удобство мне тоже дает государство. Что касается
чиновников, портящих вам жизнь, то это как посмотреть. Людей много и каждый
желает свободы. Но такая свобода не есть ли путь к хаосу? Именно чиновники,
партийные работники направляют всех иногда и путем насилия, ибо они стоят на
страже закона, они руки закона и, конечно, многим мешают. Если я правильно
поступаю, я не нарушаю закон, я не вхожу с ними в конфликт. Они никак не
определяют своей работой направление моей жизни, не привносят в нее
неправильность. Они такие же дети судьбы. Конечно, мыслить о том, что человек,
многие люди неправильно живут, можно. Но не лучше ли устремить взгляд к себе? Я
не думаю, что судьба всегда и активно мешает правильно жить. Как-будто это ее
неотъемлемая задача. Судьба, как мне
кажется, всегда готова идти навстречу, но иногда желание человека трудно
состыковывать с обстоятельствами, целесообразностью и с желаниями и судьбами
других людей. В этом случае судьбе приходится корректировать Ваши планы. А это
выглядит больно, требует претерпеваний, отходов, пересмотра, гибкости… Но у
каждого этот выход происходит по-своему, поскольку все люди разные и каждый
пользуется своим только опытом, качествами и смыслом.
- Если смотреть поверхностно,
- парировал мужчина, - глазами человека неопытного, то его все удовлетворяет.
Незнание истины делает человека нетребовательным, именно как вы готовым
благодарить за все и всему подчиняться. А вам все же никогда не хотелось
понять, почему у нас однопартийная система? Кому это на руку? Почему людям
навязывают мнения, заставляя всех идти строго в одном направлении? Разве это не
влияние на судьбы, разве это не насилие умов? Разве в этом есть развитие
государства и всего общества?
- Однопартийная система,
отвечала я, как понимала, - это временная необходимость, которая обеспечивала
народу, поставленному в особые условия, условия послевоенной разрухи, единство,
ибо развал в прямом смысле плюс развал, не единство духовное, было для нашего
государства опасным. К тому же лозунги коммунистической партии достаточно
правильны. Они должны были входить в сознание, внося в него не озлобленность,
но лучшие чувства и проявление лучших качеств. И лидеры государства не себя
защищают, но только интересы общества и государства, как и всего народа.
- А кто вам сказал, что однопартийная
система не стала тормозить наше государство, делая его экономически отсталым,
политически безграмотным, диктующим каждому и не дающим сказать вслух. Или
вам не известно имя Сталин? Но к этому
вопросу общество еще не раз вернется и даст этому здравую оценку. Но пока даст,
люди изничтожаются. На всех маски. Резвее это не пагубное влияние всей системы?
Разве вы сами вне этой банки огурцов? Разве они не понуждают вас жить
неправильно?
- Я абсолютно точно знаю, что
творя свою жизнь, свою судьбу, во всех описанных вами условиях, я нигде, ни в
чем, нисколько не чувствую себя ущербной. Как мне доказать вам, что я люблю эту
партию, я люблю ее лозунги, они выражают мою личную точку зрения, я ни в чем не
нахожу противоречия, я не страдаю, я не испытываю давления, я не сужу с позиции
тех, кто управляет. Мне на моем месте хорошо, здесь я вижу свои горизонты. Я
хочу учиться. Мне открывают дверь. Я хочу работать. Мне открывают дверь. Я хочу
творить. И здесь дверь не закрыта. У меня нет опыта насилия надо мной партии.
Лозунги «Миру – мир», «Человек человеку друг, товарищ и брат», «Коммунизм – это
молодость мира», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»… Я не вижу здесь ничего, что было бы мне
чужим, несвойственным моему духу. Я никогда не смогу быть против партии, ибо в
партии люди проверенные и идея партии за человека.
- За человека? А знаете ли
вы, что именно партийные, те, кто носит партийный билет, более всех воруют, их
дети тунеядствуют и ведут тот образ жизни, что вам и не снился? Что билетом
только прикрываются, находят лазейку для того, чтобы обеспечить машинами и
дачами всю свою родню до третьего колена?
- Нет, я этого не знаю, -
отвечала я. - Я могу допустить, что и такие люди есть, но никак не стала бы
обобщать. Их значительно меньше и с ними тоже работают. Я не могу согласиться с
вами, что это болезнь общества, что она охватила все государство, что эта
система подавляющая и диктующая. Я доверяю руководителям государства и уверена,
что чистка партийных рядов вещь естественная. К тому же, люди не столь забиты и
не столь дезориентированы, и не столь боятся, и тяготеют к правде. Не сказала
бы, что для нечистоплотных созданы тепличные условия, поскольку есть среди
партийных борцы, правдолюбцы, те, кто
поднимает эти вопросы. Я в этом больше, чем уверена. Ибо люди по своей сути
разумны и патриотичны в большинстве, а также многие фронтовики, которым есть,
что защищать…
Мой собеседник вдруг
неожиданно заторопился, собираясь прервать разговор, уже хотел было идти и мне
показалось, что он как-то странно и задумчиво посмотрел на меня, нигде и ни в чем
его не поддержавшую… Он уже уходил, не найдя во мне ответы или не принимая их,
или ожидая другого. Однако, вдруг приостановился и неожиданно сказал
