27.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 14. ВНАЧАЛЕ. ГОРЬКИЙ.

на
прощанье:

- А вам… Я бы дал
рекомендацию в партию. – И ушел, унося свою недосказанность, какую-то боль и
оставив мне предчувствие потери смысла… Не моего.

 

Однако, в чем-то мне его
удалось убедить или что-то донести,  и
маленькая победа маленьким торжеством воздала во мне слегка уловимый марш
состоявшемуся разговору. Разными путями, но почти систематически Бог давал мне
возможность опробовать свою речь, ибо незаметно растил во мне уверенность в
ней, постепенно ослабляя страх говорить, убирая косноязычие и придавая
уверенность именно через свой хоть какой-нибудь, да опыт, который становился во
мне основой моей точки зрения и придавал незримыми путями уверенности и в том,
чего этот опыт, кажется,  и не касался.

 

 

Из этого разговора я вновь почерпнула
и внесла толику своей уверенности в любой диалог, вдруг ясно поняла, что, когда
я вхожу в живой диалог, когда этот диалог задевает меня принципиально, речь моя
становится более твердой, мысль изнутри хорошо подается мне, будучи
нравственной, как мне кажется, правильной, аргументированной. Но… для этого
необходимо, чтобы со мной заговорили первыми, высказали неординарную точку
зрения и желали услышать мое мнение. Вещи же банальные не задевали меня, хотя и
здесь ум начинал изобретать неординарный, но и не заумный ответ, как еще одну,
может быть не очень распространенную точку зрения, но при определенных условиях
имеющую право на существование, ибо подводила к новой грани ответа и по-новому
с новой позиции предлагала рассматривать суть предмета разговора.

 

 

На самом деле, разговор был
более длинным, более доброжелательным, были и короткие реплики, и оживление
разговора, и заинтересованность, и уходил он навсегда в свое будущее и
грустным, и посветлевшим. И   самое
точное, что мне удалось передать, это последнюю реплику. И действительно,
наступило то время, когда мне предложили вступить в партию. Это произошло в
1978 году, и давали рекомендации и настаивали… Но я не по худым причинам то
предложение отклонила, ибо уже ждала свою старшую дочь и была занята этими
ожиданиями, все другое оставляя на потом, да и имея перед глазами опыт своего
партийного мужа…

 

 

Теперь я бы многое сказала и
пояснила иначе, повторись этот разговор. Если бы я почувствовала, что он
склонен к религиозному мышлению, то я сказала бы: что ни есть в мире, все
события и истории, все направления политик, все государственные вожди и лидеры,
как и каждый, все и каждый Волею и Планом Бога на своем месте, все в свою меру
решают Божественную задачу развития человечества, которая имеет цельность, подъем
из столетий, преемственность в развитии, то единство, которое увязывает в одной
цепочке время, события, падения и взлеты, где взлет невозможен без падения, где
одно является ступенью другого и обуславливает его развитие, где ни одну
ступень человеческого развития и проявления не перешагнуть, как бы передовые
умы не  видели и не торопили вперед, ибо
у Бога всему свое время, и общество Волею и Планом Бога идет и развивается из
самого себя, все себе подготавливая и во все вливаясь своевременно Волею Бога,
и процесс этот не следует ускорять, ибо это и не получится.

 

 

Я бы также сказала, что все
люди стоят на разных ступенях духовного и материального развития, и Бог
задействует на пользу всему обществу и положительные и отрицательные качества его
членов, положительными увлекая вперед, а отрицательными качествами тормозя, ибо
и это есть путь к прокрутке и осознанию своих возможностей и резервов,
обозрение потенциала движения и активное участие  в искоренении того, что этому процессу мешает
через новые законы, куда и могут приложиться умы тех, кто видит дальше, как и
их активность реальная, но в строго свое время и через вот такое брожение умов
и возрастание обеспокоенности на личном плане у тех, кто так мыслить уже готов.


 

Также я бы сказала, что и
положительные и отрицательные качества влекут за собой для каждого кармические
реакции и бездушный сегодня чиновник, или тот, кто своими деяниями нарушает
партийные нравственные законы в следующей жизни будет поставлен Богом в
условия, где и с ним, и по отношению к нему и к тому, что для него свято,
поступят также,  и судьба неоднократно покажет
значение для человека низменных качеств других, чужое бездушие, бюрократизм,
попрание человеческого долга и всего, что свято для материального человека, ибо
это тоже от Бога. И только через страдания, через пропускание через себя и
своих близких можно дать оценку низменным качествам и запретить их себе, ибо
уровень подсознания Волею Бога примет и такое понимание, как путь выживания,
как путь чистый, как путь комфортный. Я бы сказала, что у Бога есть много
средств, которые поворачивают к Законам Бога, к уважению человека и к
справедливости, что труд Бога всегда успешен, но не обозрим, если не исходить
из совершенных знаний, все в сознании человека раскладывающих по полкам.

 

 

Но опыт Черногорской моей
жизни как бы не откладывался во мне, еще не мог отаукиваться и не проявлял
собой еще тех знаний, которые, как аргументы, я бы уже могла пустить вход. Им
было свое время. Но выводы из любых уроков я никогда не делала против человека,
не обобщала в этом направлении, ибо здесь только любовь давала мне и
наслаждения и истину, как великолепные внутренние энергии, о которых я еще не
могла знать, что это Божественные энергии, имеющие духовную основу и несущие,
по сути,  только мир и удовлетворение и
имеющие глубинную мудрость, подающиеся изнутри, как награда. Мне еще не было
известно, что Сам Бог учил меня говорить, слушать, углубляться в себя и черпать
оттуда лучшие подсказки, но при одном условии: никогда не превозносить себя, не
унижать того, с кем говоришь и стоять на нравственности и любви. В этом случае
изнутри силы прибавлялись немалые,  и Бог
через ум и разум подсказывал тотчас и так, что и сама поражалась этим
откровениям и утверждалась в том, что они от меня неотъемлемы.

 

Такая уверенность во мне
начинала жить, даже когда внутри был штиль и казалось, что мысль молчит и
сказать нечего. Но… секунды внутреннего углубления – и пошло озарение чисто и
легко, наслаждая истиной безмерно.

 

Но время еще до поезда
оставалось немалое,  и нашествие ищущих
истину в дорожных условиях не прекращалось. Прогулявшись по вокзалу, по
привокзальной площади, откуда, было время,  я уезжала и на картошку, и в строй отряд, я
полагала, что этот разговор был для меня случаен, а потому легко готова была
его забыть и продолжать коротать время в себе, ибо этот путь внутреннего
развлечения удивительно быстро сжимал любое время в точку, и это было моей
частой практикой.

 

Однако, вновь расположившись
на деревянном сидении и пытаясь вновь предаться своему внутреннему миру, ибо
всегда здесь было место для открытий, я вновь была выведена из этого состояния
подсевшим ко мне мужчиной.  Я уже
начинала в который раз хорошо чувствовать, что судьба никогда не желает меня
оставлять одной, ни при каких обстоятельствах, или совсем ненадолго, но
непрерывно берется меня учить, наставлять, подсказывать, давая новые и новые
встречи и так незаметно новый и новый опыт общения, новые характеры, типы
людей, их озабоченность своим… Это был человек лет сорока, простоватой
внешности, чем-то озабоченный, готовый говорить и говорить,  с просьбой в глазах и в голосе выслушать его,
разделить его мнение, некую важную суть, которую он постиг и которую невозможно
держать в себе.

 

Это был человек, одержимый
наукой. Идея, как великое открытие, была на его лице, почти вдохновенном. Зачем
ему нужен был столь бездарный в его области знаний слушатель,  было непонятно. Но блеск глаз был подобен
блеску глаз моего отца, когда он говорил о своем бессмертном на все времена
проекте, до которого ни у кого, кроме него самого, не было дела. Подтащив ко
мне несколько чемоданов и обосновавшись совсем рядом, он одним движением достал
из приоткрытой сумки внушительную стопку бумаги, исписанную мелким подчерком с
многими непонятными формулами, чертежами, пометками, стрелками, ссылками и
начал, заикаясь, суетясь, брызгая слюной пояснять мне величие некоего его
открытия, имеющего отношение к физике. Ему не нужно было знать мое мнение, его
надо было просто слушать и кивать. Великая идея этого человека мне была не
понятна, но понятно было другое: не это ли и мой удел? Не это ли даст мне
любовь к математике? Ни в этом ли предчувствие моей некоей избранности?  

 

 

Вот та великая отрешенность,
которая ничего не видит за своей идеей, никого не слышит и ничего в итоге не
желает знать… Вот удел странствующих по миру мыслителей разного порядка и
направления ума. Это ли я хочу? Но уйти от этого мира невозможно, ибо
завораживающая сила научного труда и мышления вне разума мирского, вне мирских
отношений. Это великая аскетическая Боль созидания, где тебе вряд ли судьба
предоставит возможность привнести, а если даже и предоставит, никогда не удовлетворит,
ибо человек,  восхваляя себя, ища себе
понимание, находит временных или неискренних доброжелателей, заглядывает в их
душу, в их умы и сердца и почти никогда не находит высшей себе поддержки и
сникает, не зная, что доколь все им созданное он будет приписывать своим
заслугам, не видя за всем стоящего Отца и не будет благодарить Бога за данные
ему изнутри желания, сам труд и откровения, до тех пор не будет мира ему,
питающемуся людскими мнениями, ибо никто не может в полной мере радоваться за
других ибо также ищет себя, только себя, ибо обязан творить себя…

 

 

Такова незыблемая условность
материального мира и отношений. Но именно так я не мыслила еще и была далеко от
Бога.  Скорее,  мне казалось, что человек невменяем или болен,
ибо странными были его слова, его горячность, его жажда понимания и разделения.
Немного его послушав, я отметила, что он на истинном пути, что он прав, что он
будет известен. Я сказала ему то, что он хотел услышать, как могла
разделила  то, что он хотел разделить,  и далее он несколько утихомирился, как-то
смягчился, вновь и вновь повторяя о значимости 
его открытия, о том, что он непременно будет известен, и я еще о нем
услышу. Далее и он удалился, ибо объявили его поезд, а мои мысли, коснувшись и
этого направления, не пожелали больше ни о чем рассуждать, ибо я была наполнена
впечатлениями, которые были в избытке, и только отмечала в себе, как много чудных
людей ходят по миру, и как велика сила доброжелательности и умения слушать и
пожелала себе эти качества, ибо они имели свойство вносить в человека мир.

 

Однако, на десерт Горький
предоставил мне действительно десерт. Ближе к вечеру я зашла в кафетерий и
как-то слово за слово разговорилась с молодым парнем лет двадцати пяти. Эта
встреча не обещала мне напряженный словесный поединок или  какую-либо исповедь, разговор был на равных,
без парирований, демонстраций ума и излишних откровений. Я ожидала свой поезд,
а у него была своя машина, на которой он также направлялся в Москву. Постепенно
он рассказал о своих делах в Москве, я объяснила, что