была некая игра, некое вступление или ненужная прелюдия. Меня тянуло неотступно и постоянно только к Богу Кришне, без супруги, без окружения, без прочих родственников Божественной иерархии. Сам Бог. Ибо других и нет. Понимая, что это как-то не правильно, я пыталась войти, влиться в общую колею, но внутреннее брожение было велико, желания следовать неукоснительно этим указаниям шастр таяли, как и посмотреть в эту сторону; моя внутренняя критика многих постулатов преданных, как и ритуальных принципов шастр начинала зашкаливать.
Такое свободомыслие были опасны среди преданных, никак не могло способствовать инициации или духовному продвижению, о чем я и никогда не мечтала, никогда не желая никого ничем в себе поразить. Даже в школе, будучи учителем, которому было что показать, ибо творчески относилась к урокам, я не любила делать открытые уроки, говоря, что ко мне можно прийти любому и в любое время, ибо и не понимала, как можно и нужно готовиться к урокам более серьезно и тщательно, нежели было возможно повседневно.
Некуда было деться от своей сути, не желающей упорно идти, как все, хотя ум желал разумного стандарта и этим защищенности, разум не претендовал на путь быстрый и успешный; Бог помог достать великое руководство к духовной практике Санатаны Госвами «Хари-Бхакти- Виласа», а также труд Рупы Госвами «Бхакти расамрита синдху», где описывались действия, предназначенные, чтобы сосредоточить свой ум и понимание на Боге, правильное поклонение и прочие атрибуты преданного служения. Увы. Эти великие труды не находили во мне должного отклика. Напротив, вызывали протесты, вопросы, которые я уже опасалась задавать Тунге Падре в виду ее неоднозначных реакций, да и ответов, далеко не всегда удовлетворяющих меня, похожих друг на друга, шаблонных, угождающих религиозным принятым постулатам.
Что же во мне бурлило? Я пришла из материального мира, им взращенная, им битая, им вскормленная, ему обязанная, и была категорически против, чтобы общение здесь людей называли кваканьем лягушки, ибо видела каждого на своей ступени, где ни одну ступень перешагнуть нельзя, видела каждого, ведомого только Богом, каждого обучающегося через материальный мир и его инструменты Волею и Планом Бога, ибо уважала его, материальный мир, в своей сути, питала к нему чувство патриотическое и через религию лишь утвердилась в этом понимании, получила другую, но подтверждающую основу своего преклонения перед ним, видела все, как проявление Воли Бога, Его путь к каждому, еще, однако, будучи не утвердившейся в совершенных духовных знаниях, но только пребывающая в них, многое не зная, но многое предчувствуя.
Я всецело доверяла Богу, я видела Его Высочайшим Творцом и Высшим Управляющим, я верила в Божественную неиссякаемую справедливость даже тогда, когда мне было крайне круто, и я обливалась слезами и почти голосила от боли и унижения. Я очень точно знала, что Бог есть Абсолютная Личность, и труд Бога Абсолютен в материальном мире; и все, что ни делает Бог, все только во благо и каждому. Отсюда, с этой позиции невозможно было меня столкнуть, отсюда исходили все мои выводы и проявления, так что однажды Тунга Падра заметила с иронией, ни садху ли я.
Неискренними показались слишком убежденные мои слова, слишком бескомпромиссными, вызвав подозрение, а не пытаюсь ли я вследствие незаурядности ума копировать высочайших преданных, однако не наработав еще качества и духовный опыт преданным служением и куда мне, без году неделя преданной, входить в Бога так, как она. Имитация ей казалась налицо, и она замечала, что ее не провести и что человека она Милостью Бога видит насквозь. Для себя же я решила, что стоит уйти в своих пониманиях в подполье и самой в себе разобраться… или оставить интересоваться ее мнением. Но это вызывало непредвиденные реакции, где она сама пыталась вызывать меня на диалог, более, однако, желая меня «раскусить», поставить на свое место и более к вопросу обо мне не возвращаться. Но Бог ей должен был показать и не такое, но так, чтобы она восторжествовала, однако, и не познав истины, хотя сердце ее относительно меня было постоянно настороже, чему она недоумевала, склоняясь то в одну, то в другую сторону относительно меня...
Она напомнила мне мои школьные годы, когда учитель математики Ирма Исаковна, зная мою тягу к предмету, с усмешкой называла меня профессором, питая ко мне свою скорее неприязнь и видя на математическом пьедестале свою любимицу, но и мою подругу – Элеонору Едигорян. Однако, любовь к математике была на тот период не игрушка, а моей глубокой сутью, как и мышление в этом направлении было моей сутью, отнюдь не желание казаться лучше или что-то достичь в просторах материального мира. Также в религиозном пути я не собиралась красоваться. Бог Кришна стал моей сутью. И на языке этой сути я чувствовала и говорила.
За относительно короткий срок я вошла в Бога всей своей сущностью. И если другие занятия могли пройти, притормозить, устраниться, могли остаться позади, такие, как английский, шахматы, литературный труд, то здесь – возврата назад не было, как и не могло быть отступления. Я готова была стать верующей-одиночкой, но пока не было этому основания, и Бог на самом деле вел меня Сам и, где надо, Сам переводил стрелки, давая гибкое окружение, обстоятельства, книги, мысль… уже более никогда не отводя меня от Себя, но все более погружая в Себя методами непостижимыми, уникальными, непередаваемыми, неземными, хотя никогда не игнорировал давать и материальные отношения и здесь уроки и общение, все то, что за железными дверями многих преданных изначально.
Великий, неодолимый, необъятный, обширный пласт Ведических знаний, подходящих и не подходящих моему уму, обрушивался на меня неотвратимо, однако, все же был не инородным, но во многом уникально родным, близким, подтвержденным опытом материального бытия, но авторитетно обозначенным, подтвержденным Самим Богом, дающим мне зеленый свет по жизни, ибо теперь я могла отстаивать свое мнение, зная одно: Бог со мной. И в этом случае приобреталось великое бесстрашие. Но этот пласт был не столь прост или подъемен, ибо исчерпывал то, на чем я пока стояла и привносил то, что надо было еще осилить и принять или не принять, и через это мыслить или не мыслить.
Его, пласт ведических знаний, невозможно было «на ура» переварить, одолеть сразу, невозможно было и удивить Тунгу Падру, ибо многое было в потенциале, предвиделось, предчувствовалось, выдавая нагара пока религиозные лозунги, так настораживающие Тунгу Падру, желающую все же разобраться, что за этим стоит. Надо отдать долг ее зацикливанию на мне, ее духовной интуиции. Для себя самой я была мечущимся существом, которому чего-то не хватало, чтобы все во мне узаконить и обрамить. Это могли сделать в моем случае только совершенные духовные знания, которые Бог собирался вручить мне Лично, ибо уже подходило время великого диалога.
Великими цельными кусками совершенных знаний Вед, изумрудно переливающимися, я была буквально подавлена, понимая, что и всей жизни не хватит, чтобы их одолеть, усвоить, оперировать ими. Все они были начинены санскритом, именами духовных учителей парампары, именами и качествами Бога, ритуалами, формами поклонения, запретами… всё пронизывающие, все закоулки души, ее бытие, весь окружающий мир, создавая впечатление о величайшем моем невежестве, из которого желалось вырваться. Но когда мысль начинала работать, пытаясь все упорядочить и пристроить, практически приспособить к своему религиозному пути, она приходила в еще более глубокое потрясение, а то и отчаяние, и душа сникала уже не от беспросветности, но от нагромоздившейся неразумности в этих Писаниях, всеми принимаемой, как путь к Богу, основанный на величайших авторитетах, пойти против которых смерти подобно в данном направлении религии.
Такой жесткий и неумолимый вход был виден неискушенному уму, но еще более неискушенный видел в том легкий путь через танцы, ритуалы, поклонения Божествам, принятие прасада… распространение книг Шрилы Прабхупуда и далее как по накатанной. Религия сама несла тебя и вносила, и выносила, знания сами из уст всех преданных входили через речь, практику, наставления… Моя же душа столбенела перед тем, что желала взять все целиком, не поверхностно, не лепетом, но глубоко, сразу, но никак не могла подступиться, не ведая, с какой стороны. Хотелось найти эдакий рычаг, который в одночасье сделал бы все Ведические знания понятными, цельными, логичными, не противоречащими уму и разуму, душа нуждалась в некоей не зыбкой основе. Хотелось ту базу, которая бы все стала состыковывать, все объяснять, на все находить ответы, все комментировать Божественно точно, не боясь воздвигнутых рамок, ограничений и запретов, но абсолютно.
Теперь-то я знаю, что для меня существовало обозримые два пути, и один из них мне был уготован, но путь не мистический, реальный. Один путь – это только путь преданного служения и именно под управлением духовного учителя. И второй путь – уникальный. Это – получение совершенных духовных знаний именно из Рук Самого Бога. Этот путь очень сложен, но дает столько… доступный и недоступный… реальный и нереальный…
А пока… я начинала воевать с Тунгой Падрой на уровне своего ума и с существующими на тот период Святыми Писаниями, с которыми была согласна далеко не во всем.
И все-таки, в религию не входят, в ней однажды не просыпаются, как бы ни казалось, но в нее врастают и ни одну жизнь, но качествами, знаниями, убеждениями, практикой, страданиями, сомнениями и поисками. А там… где бы ни проснулись, на материальном или духовном плане, душа, не вспомнив сразу о Боге, помнит о Его Уроках и незыблемых Божественных Законах, ставшими от души неотъемлемыми, ее необратимой сутью. По ним и живет неотступно и этим с Богом неразлучна нигде. А начинается такое врастание, как и продолжается с сомнений, с внутренних несогласий и протестов, находя в религии свои несоответствия и через них вновь и вновь выкорчевывая себя в поисках истины, как и незыблемого пристанища.
Сомнений во мне было достаточно, почти на каждом шагу. И странной казалась молчаливая согласованность матаджей, давших себе табу на всякое инакомыслие, ибо заслуга Тунги Падры была в том, чтобы ни один не уклонился со святого мнения Шрилы Прабхупады, на которое посягнуть было величайшим кощунством, как и на мнения и постулаты других духовных учителей. Вот то, с чем я стала обращаться к Богу в молитвах напрямую, ибо, однажды обратившись к Тунге Падре по простоте душевной, была столь строго и прилюдно за свой почти грамотный вопрос отчитана, что замолчала надолго, однако и не устранилась и даже пыталась приобщить свое все же христианское сознание к этим незыблемым авторитетам религии, дававшей мне все же ответ на многие вопросы.
Я была не одинока. Всяк, входящий в храм матаджей, не искушенный здешними порядками, но жизнью, задавал, как правило, одни и те же вопросы, считая себя в них первопроходцем и наталкивался на ответы приемлемые и отнюдь. Многие, не имея своего существенного и твердого мнения, были более покладисты и
