55.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 25. НЕ ОЧЕНЬ ЛЕГКИЙ ПУТЬ К БОГУ.

развития.

И только время спустя начинаешь понимать, почему именно «нет», когда видится сплошное «да» и почему «да», когда видится категоричное нет. Бог Непостижим. Я шла, готова была идти на это самое «да» и, казалось, что все, абсолютно все благоприятствует этому «да», обозримо мной. Ведь, я почувствовала чистоту, почувствовала величие, почувствовала, что вот она, я, здесь, и какие, откуда могут быть препятствия, что может меня удержать от надаршена, если и матаджи  благословляют мой выбор, мое предварительное решение. Ну, что же может пойти не так? Что? Во всей суете, я все же находилась под наблюдением Лидии, которая внезапно подошла ко мне уже в комнате, предшествующей храмовой, и… я не ожидала, обувью, достаточно стоптанными тапками постучала меня по голове. В удивлении я посмотрела на нее. А она, улыбаясь, пояснила, что это высочайшее мне благословение, о котором мечтают многие, ибо эта обувь – обувь духовного учителя и  теперь на мне пыль с его стоп… Пораженная, обомлевшая таким, я поняла лишь одно, что Сам Бог подвел ее и благословил меня способом удивительным, признанным, неожиданным, истинным. Неисповедимы пути Бога. Непредсказуемы Его дела. Некий внутренний гимн пронесся во мне торжественно, давая чувство необратимой, фатальной избранности на фоне своей незначимости, ибо, видя все, участвуя во всем, считала себя ничтожнейшей, невидной никем, абсолютно неуместной, которой здесь нет и не должно быть место… Но наравне с этим я чувствовала, что есть и другое восприятие, то, которое в себе я считала неподобающим, ибо все мерила, сопоставляла,  оценивала неустанно своим умом, отнюдь не смиренным, но никак не желающим очаровываться и изничтожать себя. Мой ум пристально смотрел, созерцал, обдумывал и надумывал личность высокую и недосягаемую. Ум радовался и печалился, ум принимал и отвергал, ум имел свое суждение, ум давал себе на это право и плохо склонялся перед чистым преданным, ибо улавливал несовершенство суждения и сникал...

Лекция Гопал Кришны Госвами, однако, потрясла меня каким-то внутренним родством, тем, что было присуще мне, но это и отталкивало. Он излагал комментарии к стихам Шримад-Бхагаватам по плану, достаточно четкому, подчеркнутому, что было всегда присуще мне, что бы я ни делала. Что бы ни собиралась излагать, делать, говорить – план обдумывался, писался, был моей необходимостью, моими руками, глазами…  и пунктуально исполнялся, не минуя ни одного пункта. Только с планом я убирала квартиру с скрупулезной точностью следования ему, только с планом я шла на урок, только с планом проводила родительские собрания, только с планом писала свой роман, только с планом относилась и к своей жизни.

Единственно, что я не планировала – это мужа, семью. Но дети… было неукоснительным пунктом плана, а как… это я уже предоставляла судьбе, а она решала этот вопрос, отнюдь не спрашивая у меня разрешения, и порою достаточно стремительно и неотступно, с элементами понуждения. 

План духовного учителя, как он его  придерживался в изложении, хорошо передавался переводчиком буквально по пунктам, внимание всех заостряя на особо значимых духовных моментах и откровениях. Но мне казалось, что при изложении именно таких знаний, такого порядка, когда устами человека Говорит Бог доподлинно, когда Бог подает память, последовательность изложения, когда Сам дает внимать другим и в каждом изнутри объясняет суть, тогда  материальная скрупулезность не нужна, ибо Бог ведет мысль изнутри по Своему Божественному Плану и совсем не обязательно так, как человек все может запланировать, ибо он изначально не совершенен, даже духовный учитель.

Вопросы задавались преданными по ходу лекции и с такой же тщательностью, по пунктам, получали ответ. Это была суть учителя, его аккуратность, его незыблемость, его служение Богу. Но хотелось некоторой стихийности, неожиданности суждений,  некоторых вещей, которые бы были даны Богом и принимались как немалое откровение, потрясающее, которое не прописано в книге, но дано в новом ракурсе, с новым подходом. Домашние заготовки Гопал Кришны Госвами – тормозили радостность восприятия, хотя и рождали к нему почтение, как к человеку ответственному, знающему, что и когда сказать, в какой мере, старающемуся, разумному.

Сидя на своем коврике, я внимала прилежно или была вся внимание, ибо это был для меня час решающий, я должна была сердцем его избрать, почувствовать, к нему расположиться, чтобы пойти на надаршин и попросить его стать моим духовным учителем, полагаясь на его милость и Волю Бога и не видя, как и где, откуда мог быть отказ, хотя на сердце было отнюдь не спокойно, ибо жизнь уже успела приучить меня к неожиданностям и подвохам, не оканчивающимся для меня плачевно, но вводя в недоумение по поводу себя непременно.

Однако, у меня был и вопрос к духовному учителю достаточно серьезного и непреодолимого на мой взгляд порядка, вопрос, который, как мне понималось, был насущный, крушил мой духовный путь, требующий строгости в ряде важнейших вопросов касательно религиозных принципов, вопрос не зависящий от меня, вопрос болезненный, ноющий, ежедневный. Дело было в следующем, для меня достаточно принципиальном: каждый, желающий служить Богу Кришне, непременно обязан выполнять четыре регулирующих принципа, без которых говорить о чистом преданном служении невозможно. Это: отказ от алкоголя, любых спиртных и одурманивающих напитков и средств, и курения; далее – отказ от азартных игр; непременно отказ от мяса, рыбы, яиц, кофе, чая; и четвертое – занятие сексом возможно только для зачатия ребенка и не чаще одного раза в месяц. Это, последнее – стало для меня бичом, условием, которое не зависело от меня в моем положении. Этот вопрос стал величайшим, неожиданным камнем преткновения во мне, величайшей непредвиденной, существенной и непреодолимой, насколько мне виделось, помехой  на пути к тому, что я считала всем своим смыслом жизни, тем, к чему я шла, что стало от меня и моего понимания неотъемлемо, что дало мне  радость и цель  жизни, дало ощущение в себе Бога, вывело на удивительную связь со Всевышним, что я не могла ни на что променять, это стало неотъемлемо от меня и моего мыслительного процесса, как и дел моих, великим  моим  утешением, тем, чего мне не хватало. А не хватало мне истинного убежища, высочайшего, милостивого, лучшего наставника…  В душе прочно поселилось глубинное одиночество, не свергаемое с пьедестала, и душа жаждала высокого гения души, мастера души, того, кто все понимает, перед лицом кого я  всегда, к кому обращаться могла бы всегда радостно и легко, кого еще рисовал во мне детский разум, представляя себе, что я обозрима некоему высшему существу, доподлинно меня знающему, ведущему меня и не позволяющему поступать не так, мыслить не так, видеть не так…, ибо душа истомилась, изболелась, истосковалась по великой справедливости, чистоте… 

Мне необходимо было, жизненно важно было получить ответ на этот крайне насущный для меня вопрос, как бы он ни казался щепетильным, очень сокровенным, достаточно личным. С этим вопросом я не могла, не желала к кому-либо обратиться еще, зная, что на него ответить не просто, или ответят не так, ибо мне уже не раз преданные отвечали не так, больно ударяя по самому дорогому во мне. Я ожидала надаршин, чтобы спросить учителя лично, поднять этот важнейший для себя вопрос, как бы это ни показалось, не думая о приличии, о том, что скажут другие. Это был мой день. Я его ждала. С этим вопросом я неоднократно в слезах и мольбах обращалась к Богу. Но то, что отвечал Бог, меня не удовлетворяло, ибо Он указывал на время, на необходимость ожидания и говорил то, что было понятно, но не казалось исчерпывающим, не решало вопрос теперь и сейчас. И я вновь и вновь шла к Богу и просила указать мне на того, кто даст исчерпывающий ответ, но такой, чтобы и семья сохранилась, чтобы и я могла считать себя полноценной преданной.

Я желала живое, истинное и авторитетное слово, все разрубающее и одним мгновением ставящее все на свои места. И Бог дал мне желание начать двигаться в этом направлении, дал желание обратиться к тому, кто как бы мог ответить. Но… мог ли на самом деле? Вообще, такие вопросы Бог с каждым решает строго индивидуально, как и со мной, и на том уровне, на котором я была связана с Богом и получала информацию; все объяснить мне по пунктам было непросто, а потому ответ шел из меня одним неизменным «помогу».... Я должна была посмотреть, как Бог поведет меня далее, что предпримет Лично Сам Божественными усилиями, меняя вокруг меня события, расставляя  всех так, как надо.

Вообще, Бог говорил: «Помогу», -  но путь помощи был сокрыт, не ясен, сомнителен. Мне крайне не хотелось ждать, как и в дальнейшем по жизни. Я устремлялась что-то предпринимать и набивала часто шишки, но Волею Бога, ибо так Он меня всегда подталкивал к тому единственному ответу и пониманию, которое и было предназначено,  и это требовало время и время, мысли и раздумий, поисков и практики, как и постоянных духовных усилий. Ничего без этого Бог не давал, хотя очерчивал во мне итог, как Божественную Волю, Божественными средствами постоянно.

По окончании лекции началось принятие прасада. Это было уже часов  четыре дня. В шесть вечера ожидался надаршн, который особенно с нетерпением ожидали ученики Гопал Кришны Госвами, каждый имея свои просьбы и вопросы, а также те, кто только желали получить благословение на то, чтобы назвать себя учениками духовного учителя. После прасада ко мне устремилась Лидия, предлагая, буквально всовывая в меня остатки прасада, остатки пищи, которую ел духовный учитель. Вкушать остатки еды учителя считалось и считается великой удачей, как и факт отряхивания на голову пыли с его обуви.  Остатки пищи гуру, которые преданные расхватывали всегда, мне достались Волею Бога неожиданно, стараниями опекающей меня матаджи Лидии, как благословение. Однако, я, повинуясь настойчивым требованиям матаджи, проглотила этот прасад без интереса, с легким чувством брезгливости, невесть откуда взявшимся во мне, пораженная в себе своей неблагодарностью и сочтя это чувство за плохое предзнаименование для себя.

Через некоторое время многие преданные, ученики и те, кто решил припасть к стопам Гопал Кришны Госвами, уже томились перед комнатой, предназначенной для  встречи с духовным учителем. Я стояла поодаль, приобадриваемая матаджами, чувствуя легкий озноб от нервного напряжения, почти слабость, и тщетно пыталась понять Волю Бога в себе в этом направлении, но понимала, что здесь что-то не так, ибо Бог не давал мне особо сильного желания, но и не уводил меня, но тягостно удерживал у дверей среди других томящихся и взволнованных преданных. Во мне не было торжественности, уверенности, желания в полной мере, не было и чувства необходимости говорить с тем, кого ум настойчиво прочил мне в мои духовные учителя, а разум скептически уклонялся от окончательного решения, ибо никак не мог уловить окончательную во мне Волю Бога, с одной стороны склоняющего меня на этот шаг, а с другой – держа в сомнении и чувстве недосказанности и понимания, что нет, не так, не мне так...  Но тогда – как?  Или… Бог,