ОКТЯБРЬСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

описания макрореальности, в которой живет человек, оказался не готов к описанию другой реальности, с которой стал сталкиваться человек по мере его познания мира и в которой ему не было места, ибо эта реальность уже не отвечала размерности человека. Это была реальность микромира и мегамира. Чтобы хоть как то вписаться в эту новую реальность, уже не реально, но только виртуально, следовало отказаться от буквального языка наглядного описания и перейти к символическому языку не прямого, но косвенного обращения, предполагающего превращение, идеализацию, то есть, представленность в ином виде.

 

        Имеет ли смысл философу, то есть, мыслящему, быть богословом, то есть, мыслящим для веры? Конечно, не имеет смысла, если нет необходимости для своего существования прикидываться им. Люди, склонные к размышлению, коих в любую историческую эпоху ничтожный минимум и никогда не хватает, в культовые времена были вынуждены маскироваться для личного самосохранения под священнослужителей, например, монахов. Они думали строго в границах (в рамках) правил вероучения (догматики как религиозной доктрины), то есть, тон в их размышлениях задавала не идея или их убогая мысль, но слепая вера, которую они пробовали вразумить своим «несчастным сознанием». Оно было потому «несчастным», что счастье было им обещано не в этом, но в ином мире, после смерти. Вера так и понимается, как реализация ожидаемого и знание невидимого как видимого. Иной мир духов невидим из этого материального мира, и он ожидает нас только после смерти. Именно тогда осуществится превращение душевного тела или души в материальном теле в дух в разуме. Мыслящий живет умом, а не волей, представленной безумному в виде веры. Ему нет нужды в вере, если есть ум, тем более разум как уже не личный признак, а всеобщий предикат. Всеобщее доступно только мыслящему благодаря разуму в идее.

   

        Несчастье разума. Несчастны разумные существа, живущие в безумном мире, как наш мир. Чувствуют себя в своей тарелке глупые и хитрые люди. Появление разумных существ в этом глупом материальном мире случайно. Иногда они появляются среди людей. Тогда они не могут не задаваться вопросом о том, что они делают здесь?  Но умные люди не могут положительно ответить на этот вопрос. Все, что они делают здесь, является бессмысленным по своей сути (сущности). Безумный спросит: «Это почему»? Где тебе понять. Ты вписан в этот безумный мир. Если ты не безумец, восклицающий в сердце своем: «Есть ли Бог?», то вполне глуп для того, чтобы удобно устроиться в мире. Любому лукавому глупцу вполне довольно хитрости для удовольствия. Хитрость – костыль глупости. Человек хромает на две конечности: на глупость и смертность. У него нет мудрости, чтобы не хромать и иметь жизнь вечную. Входным билетом в иную жизнь является мудрость.



        Единство знания и сознания. Надежность и уверенность знанию придает сознание обладания им. Причем это обладание располагает нас считать, что знание является продолжением нас самих, нашего существа и существования в качестве знающих.



        Взаимное определение первой заповеди «Возлюби Бога больше, чем себя» и второй заповеди «Возлюби ближнего как самого себя». Невозможно не любить себя, даже если человек ненавидит себя, то он любит ненавидеть себя. Однако возлюбить ближнего как самого себя он может только при том условии, что он возлюбит Бога больше, чем себя». Как можно понимать эту заповедь? Вот как: Бог – это идеал, совершенное существо, которому человек, если он человек как образ и подобие Бога, стремится подражать. Вот почему он должен любить Бога как идеал больше, чем себя. Если человек любит кого-то больше, чем себя, то ему уже не так трудно, сложно любить другого, но не чужого, а ближнего, как самого себя. И, наоборот, такая любовь к ближнему, посюстороннему может послужить залогом возможности для такого человека любить того, кого он не видит, кто является для него потусторонним, больше, чем себя. Не лишне напомнить: это для Бога мы близки, но Бог для нас далек и недоступен.

   

        Знаемое и незнамое. Знающий располагает знаемым, пребывая на границе с незнаемым. Он знает, что есть кто, то есть, Я, но не знает, что это такое.

        Любопытство и мышление ученого. Свое любопытство ученый удовлетворяет не мыслью, но знанием. Философ же напротив бывает доволен одной мыслью, вернее, не одной мыслью, но мыслями, которые может извлечь из идеи.



        Тестовые задания по философии – гвозди в гроб философии. Они похоронили философию, там где используются в ней.



        Обучающееся творчество и творческое обучение. Творчество может быть обучающим, если является примером для подражания, образцом, парадигмой, мерой для всего ему присущего. Обучение может быть творческим, если в повторении как в душе учения не повторяется, а начинается с начала. Это возможно случайно через неправильное прочтение оригинала или путем спора с ним, оспаривания его примерности. Но тогда обучение становится бесподобным. Где такое обучение вы сейчас видели? Да, нигде. Обучение перестало быть не то что творческим, но даже производительным, выродившись в потребительское обучение.



        Бытие бытия и не-бытия. Есть то, что есть, благодаря тому, что есть. Но есть и то, что есть с помощью того, что не есть, отличаясь от него. Однако есть и то, что не-есть, благодаря тому, что есть, являясь отличием от него, ему иным. Тогда не-бытие есть иное бытию, уже будучи иным бытию, оно есть отличие отличия, иное иному, чтобы быть иным, если бытие не-иное, а то же самое. Вместе, совместно в едином бытии как всеобщем не-бытие как момент бытия, как иное в бытии, а бытие как момент не-бытия в качестве бытие в ином есть одновременно трансцендентальное единство того и другого таким образом, что бытию причастно, имманентно не-бытие и поэтому можно говорить о бытии не-бытия, о полноте бытия, включающего в себя даже не-бытие,  но не-бытию не причастно бытие, ибо не-бытие трансцендентно бытию, и поэтому бытие в не-бытии как бытие самого не-бытия пусто им и ничтожно, есть ничто, а не что бытия.

        Есть бытие, то есть, есть чистое бытие. Что оно такое? В нем нет ничего другого, кроме него самого. Оно бытие в себе. Это Абсолют. Он себя не знает, потому что не имеет возможности отличить себя от себя. Он слит. Что может его отличить от самого себя, различить и разлить? Он сам как Я. Яйность будет его как самосущего (самого) самостью Для этого ему следует стать иным самому себе, то естсь, другим Я. Он должен разделиться, чтобы стать уже не в себе, а в другом для себя. Это другое есть он сам, но уже не в себе, а для себя.  Для себя  самосущее есть Я в отношении к себе как к Ты (Другое Я). Так в одном появляется множество Я. Связь многих Я друг с другом осуществляется посредством разума. Благодаря разуму Я проницают друг друга, ибо разум является их единораздельным идеальным телом. Так Я в качестве духа есть носитель разумного тела. Есть духи, которые согласны друг с другом, ибо их самость или яйность уравновешена их телесностью или разумностью как мерой соотношения духов в виде взаимной проницаемости в Абсолюте. Это ангелы. Они составляют царство Духа.

        Но есть такие духи, которые нарушают меру разумного сочетания друг с другом, ибо их яйность (самость) или волитативность, выражающая центрированность духа, начинает превосходить умеренную (мерную) и непрерывную (континуальную) распределенность по всему Абсолюту. Вот тогда они начинают вести себя как независимые величины (монады), находящиеся в несвязанном разумом состоянии. Но таким образом они выходят из самого Абсолюта, ибо претендуют стать не частицами целого Духа, но им самим за счет других духов (монад). Такие духи становятся демонами как эго-центрами противостояния всему Абсолюту. Именно через них как точки флюктуации эгоцентризма в мир в качестве творения Духа-Творца проникает разделение и вражда, что находит выражение в борьбе стихийных (массивных) сил (энергий) природы в пространственно-временном дисконтинууме или разорванном (прерывном) пространстве и времени.

        Человек является, но не есть образ Бога, если этот образ  в качестве души есть субъект человека, а не его предикат. В противном случае, если не человек в душе, а душа в человеке как ее субъекте (если душа предикативна), то налицо образ уже противника Бога. Человек есть подобие Бога качестве Творца. Душа же есть подобие Бога-Духа.

        Метафизика – физика – культура. Что я могу знать? То, что есть, и то, что не есть. Этим что и ничто занимается метафизика. Это мое прошлое. Оно созерцательно. Это мир, данный в мысли.

        Что я должен делать, точнее, чем я не могу не заниматься, чем я по необходимости занимаюсь? Самим собой. Я делаю, развиваю свое естество, преобразую его в себе для себя (Я) и для другого (Ты), вступаю с ним в отношения. Отношениями с самим собой и с другими, с миром вокруг меня занимается этика. Этика и есть моя физика, физика человека. Это мое настоящее. Оно деятельно. Это общество, данное воле.

        Что я получу? То, что ищу, - совершенство, красота как результат. Этим «предметом» занимается эстетика. Это мое будущее. Оно проективно и креативно. Это произведение, мир культуры, данной чувству воображения.

        Этический человек есть медиатор между натурой и культурой. Ему естественно быть культурным. Он делает из натуры культуру, становясь человеком. Преображение в сверхчеловека не в его власти. Оно во власти Бога, но уже не Бога-Творца, а Бога-Духа. От Бога-Творца исходит Дух для того, чтобы быть для человека Богом-Спасителем (Спасом). Сверхчеловеком, сверхдушой как разумным существом (ангелом) человек станет не в будущем, во времени, но в вечности. Пока ангельский чин ему доступен в мысли в качестве ее формы – идеи. Что он может сделать с ее явлением – мыслью? Превратить в понятие, понять свое предназначение.



      Игры веры «сибирского мужика». Доигрался… Жил-был один мужик в Сибири. Было у него все, как у всех. Только пошел он в милицию и стал деревенским «милицанером» – «зрелости форменным примером». Но ему этого правового предела было мало, - душа просила его стать моральным авторитетом. Бросил он службу и светскую жизнь и переквалифицировался в проповедника «нового завета» с Богом. Это было только начало. И его понесло, пока он не возомнил себя «спасителем», «новым христом». И назвал себя Виссарионом, что означает «дающий жизнь людям». Он уверил себя в том, что есть дающий вечную жизнь верующим в него как пришедшего с отеческого небушка на матушки-землю спасителя.

        До него, это до самоназванного Виссариона или самозванца-христа, давала Сибирская земля стране таланта – «чудиков» вроде Василия Шукшина, Валерия Золотухина, Александра Панкратова-Черного, Алексея Булдакова, Михаила Евдокимова, Леонида Гайдая, - но этот… На полном серьезе самозванец объявил себя «новым христом». Рука не поднимается писать это самозванство с заглавной буквы и без кавычек. Ему следовало бы заняться  потешать невзыскательную публику всякими деревенскими побасенками, как его именитым землякам. Глядь-поглядь и выбился бы «в