ответ на этот затруднительный вопрос находит только тот субъект познания, который приобретает самосознание благодаря как предмету знания, так и самому себе как субъекту познания. Он отличает самого себя как субъекта познания от объекта познания, что является уже не необходимым условием познания, но достаточным условием полного познания, насколько это, вообще и в целом, возможно человеку. Вот тогда он начинает осознавать, что есть как чувства, так и рассудок, который организует эти чувства, упорядочивает, укладывает их данные, снятые с природы, с объекта познания как факты в понятия, в которых знает их, превращает в знания. Что тогда является средним элементом между отдельно взятыми чувствами и общим рассудком? Извне данная человеку интуиция и внутри его взятое им воображение, фантазия связывать натурально не связанное, соединять несоединенное, сближать удаленное, свертывать развернутое. В этом смысле фантазия есть метафора, Но она есть и метонимия в качестве умения переносить признаки с одного объекта на другой, с одного субъекта на иной.
В свою очередь интуиция бывает (подразделяется) на чувственную, каналом проникновения которой в человека являются его чувства, и на рациональную (интеллектуальную), которая будит, пробуждает разум. Но в человеке есть не только чувства и разум, но и воля. Воля приводится в действие мистической интуицией. Такая интуиция появляется только тогда, когда молчат чувства, находясь в расстроенном состоянии, не вменяемы, и рассудок не в состоянии их связать друг с другом, он бессвязен и поэтому пуст. Мистическая интуиция работает при полной пассивности чувств и рассудка, когда человек не ориентируется и не знает, что делать. Вот тогда на него находит нечто в медиумичном состоянии сознания, когда он не может нести никакой отсебятины.
Можно ли обострить чувства до предела, чтобы они обрели форму самого разума, а разум стал не конечным, а бесконечным чувством? Другими словами, является ли сам разум чувством в том смысле, что чувства синтезируются в единый разум, и доступен ли человеку такой разум, уже не противостоящий человеческим чувствам (голова сердцу)? Положительный ответ на этот вопрос возможен, если чувства будут не граничными, предельными, но безграничными, беспредельными, безначальными и бесконечными. Вот тогда разум явится бесконечным чувством гармонии всего со всем, имманентности всего всему, что возможно только в сфере духа. Но у человека чувства имеют предел, порог, за который в них он не может заступить, не выйдя из них в отвлеченный от них абстрактный разум. Чувства для человека имеют вполне определенный смысл. Теряя свою определенность, чувства становятся бессознательно слепыми, бессвязными. То есть, без контроля рассудка над чувствами, человеку в голову лезет всякая глупость. На весах разума масса чувств находит меру и обретает осмысленность, свой чувственный смысл. Чувства обостряются до предела, если их пределом становится разум как бесконечная чувствительность. То есть, только в качестве разума они обретают бесконечность, но никак сами по себе, как о том вещают маги (экстрасенсы), безуспешно пытающиеся обойти инстанцию ума, отделываясь бестолковыми объяснениями с использованием неуместной (нерелевантной) научной риторики (терминологии) применительно к не научному контексту софистической (ложной, а порой и лживой) аргументации.
Несчастные духи. То, что ждет многих старых людей в смерти, уже видно по их теперешнему (нынешнему) поведению. Они бредут без разбора и без цели неизвестно куда, забыв себя и окружающих, не зная, где находятся. Неизбежным итогом их заблудшего пути является смерть как то, неведомо что, находящееся неведомо где и не знамо на какое время.
Счастье, долг, стыд и совесть. Счастье недостижимо по причине своей неопределенности. Уже его название говорит само за себя. Люди мнят счастье, но его не знают, ибо знать можно только целое, а счастье есть часть чего то другого, но не самой себя. Человек пытается быть счастливым, но счастья не хватает, никогда недостаточно, и это делает его несчастным. Тогда он пробует подменить целое частью и расплачивается за свою подмену иллюзией счастья, получая в итоге суррогат счастья. Ему становится стыдно,что он такой неудачник, что он несчастный человек. Что человека может утешить в несчастье? Сознание того, что все несчастны и только делают вид, что счастливы, чтобы не признаваться самим себе и другим, что потерпели неудачу в личной жизни. Но жизнь еще не кончена, - в ней много места, но не для несчастья как противоположности счастья, а для того, что не является счастьем, но является собой, другим, чем счастье, что требует своего удовлетворения. Это долг.
Долг является спасением для несчастного человека. Он освобождает сознание человека от осознания себя нечастным. Долг открывает возможность для человека сделать нечто должное для других людей, чтобы облегчить их несчастную жизнь. Делая добро для других людей, человек и самому себе облегчает жизнь. Долг как общее повеление связывает людей общим делом, заставляет людей отдавать друг другу долги. Он объединяет людей, разделяясь в них и вынуждая их обмениваться им. Нам стыдно не отдать долг. Стыд является нашей реакцией на состоятельность быть человеком как социальным, коллективным существом.
Однако долг является мерилом только внешней связи между людьми. Его тоже недостаточно для того, чтобы удовлетвориться. Отдать долг необходимо, но недостаточно. Следует еще разобраться с самим собой. Но для этого есть уже стыд, а совесть. Совесть есть та инстанция души, которая является мерой обмена с самим собой. Без нее невозможно быть личностью. Стыд есть только явление. Но явление чего? Разумеется, совести как сущности стыда. Человеку совестно перед собой за то, что он может быть человеком, а он ничего не делает для этого. Быть человеком – значит быть активным в познании самого себя. Только узнав самого себя можно действительно сделать только то, что нужно именно тебе, тем самым позаботиться о том, что важнее всего в самом себе. Что де всего важнее всего в себе? Естественно, ты сам как Я. Сознание Я и в другом человеке помогает найти его Я, вызвать навстречу своему Я. так легче сделать самое важное для другого, настоящее доброе дело, за которое не будет стыдно перед ним и совестно перед самим собой.
Истина – антиномия. Философским заблуждением, довольно распространенным среди мыслителей, является сведение истины к антиномии. «И на Солнце бывают пятна». И мыслители заблуждаются, выдумывают всякие глупости. Одной из них является приравнивание истины к антиномии. Таков неизбежный итог блуда ума. Антиномия – это состояние больного ума, который растратил себя на споры с самим собой. Антиномия является свидетельством двусмысленного состояния ума. Но можно сказать, что истина антиномичности действительно антиномична. Когда антиномия антиномична, она истинна, и когда истина антиномична, то она есть истина антиномичности. Антиномия возникает как только человек начинает думать не мыслями о вещах, а мыслями о мыслях, продолжая думать о них как о вещах.
Как правило, люди становятся учеными людьми еще в школе, где их учат говорить, читать, писать и считать, но не учат думать. Учителя, которые не умеют думать, не знают, что думать – это не говорить, читать, писать и считать, а только думать. Они думают, что думать – это говорить, читать, писать и считать. Да, действительно, для того, чтобы говорить, читать, писать и считать, необходимо думать, чтобы понимать слова и числа и уметь с ними правильно обращаться. Но они не понимают, что дума в этих действиях сознания носит только инструментальный характер, важный не для нее, а для речи, чтения, письма и счета. Они, учителя, сами и тех, кого они учат, используют мысли бессознательно, как если бы мысли сами думали. К этому располагают сами слова и числа, чтобы лучше функционировать, действовать, не отвлекаясь на сами мысли.
Вы не задавались таким вопросом: «Почему в школе нет учителя философии и нет «его» философии как учебной дисциплины»? Да, потому что для среднего (посредственного) ума ученика и учителя она недоступна. Философия усложняет жизнь и ее сложность мешает установлению средней (массовой) социализации, для чего и предназначена средняя школа. Поэтому, кстати, в школе преподаются не искусства и философия, но науки, которые упрощают жизнь. Учебная («мертвая») наука – это «хавка для пипла». Вот в высшей школе можно позволить себе философию, конечно, не ее саму, но суррогат философии в учебном формате. Почему? Потому что прямой задачей современного вуза является не образование универсального существа, но подготовка специалиста, в отличие от начальной и средней школы, готовящих грамотного работника и потребителя. Учебная философия должна отбить у студентов и магистрантов желание заниматься философией, потому что она развивает опасное для власти государства и общественного мнения публики (народа) умение не мнить, но судить обо всем со своей точки зрения. Говорят: «есть такое мнение»? Что делать? Разумеется, не только иметь в виду мнение начальства и народа, но и следовать ему в жизни, чтобы, не дай бог, чего бы не вышло от себя. Думай так, как написано в учебнике. Его написали специалисты, им виднее, чем тебе, не ученому. Вот станешь специалистом, тогда и суди как специалист, но только узко в своей специальности.
Только представьте себе, что такой готовый специалист и тем более только тот, кто еще только на него учится, начнет думать об истине? Что у него получится? Разумеется, антиномия. Он будет думать о истине, как о вещи, - есть она или нет ее. Так она есть, когда ее не видно, и ее нет, как только увидишь, но не истину, а ее тень.
Ну, с «умными» (хитрыми) пользователями («эксплуататорами») ума все понятно, но как быть с такими мыслителями, которые видят в истине антиномию? Это такие мыслители, которые пытаются быть мудрее самого ума. Так сказывается их интеллектуальное тщеславие или большая любовь к науке, к искусству или к религии. Они любят не ум в себе, а себя в нем, или выбирают те занятия, в которых ум является средством успеха в знании, выдумке, вере. Если только пользоваться умом и тем более его эксплуатировать в служебных целях, то он обязательно покажет свой норов (характер)и запутает своего эксплуататора в лукавой антиномии.
Литература (поэзия) и философия (проза). Литератор, писатель, поэт играет словами и либо сболтнет лишнее, заболтается, либо скроет важное, недоговорит главное. То есть, он не говорит то, что думает о том, о чем говорит, ибо думает о том, о чем не говорит, или вовсе не думает, что говорит. Вернее говоря, литератор, как правило, думает, о чем говорит, но говорит не то, что думает, ибо для него важно слово, а не мысль, важно высказаться, сказать, а не подумать. Для него мысль есть только повод для сказа, для слова.
Иное дело философ, мыслитель. Если тот, поэт, думает, что говорит, то этот говорит то, что думает. Ему нужно говорить, чтобы делиться своими мыслями с самим собой, с
