Мой немецкий брат день восьмой

8
Утром мы на завтрак только пили чай. В углу тихо мурлыкало радио, играя песни 70-х годов.  Я не спрашивал у Димы, что за музыку он любит, что смотрит по телевизору. Скорее всего, он читал журналы для автомобилистов, и ему этого было достаточно. Телевизор стоял в каждой квартире, где мы были в гостях, но никто ни разу не предложил его включить. Только Борис смотрел новости постоянно, да и то это были новости из России. Как мне показалось, своей страной для наших родственников Германия всё-таки не стала. С другой стороны, не в поисках Родины они сюда и приехали, а чтобы просто спокойно жить и работать.
Мы тепло попрощались с Олей и в последний раз вышли на площадку возле лифта. Он быстро и бесшумно доставил нас в подвал, на парковку. Именно тут я почувствовал, что никуда не хочу уезжать. И дело было не Германии, не в том, что мы здорово проводили здесь время, нет. Я не хотел уезжать от брата, и не имело никакого значения, где он живёт. Такие же чувства я бы испытывал и в Ачинске. Всё-таки только в 48 лет увидеть родного брата, пусть и по отцу, при разнице в возрасте всего 4 года, это не каждому дано понять, что ты при этом переживаешь. Наташе было проще, у неё есть младшая сестра, на 10 лет моложе. И живёт не в другой стране, а соседнем доме.
Мы положили наши чемоданы в багажник, и Дима, как всегда надев очки Джеймса Бонда, завёл двигатель. Мы выехали на улицу, и тем же самым маршрутом, что неделю назад приехали сюда, отправились в обратный путь. Дорога стёрлась в памяти. Те же три полосы в одну сторону, та же равномерность движения по полосам. Наташа спросила у Димы про медицину в Германии, сколько стоит страховка, как оплачивается лечение. И Дима рассказал много интересного. Оказывается, в Германии нет понятия скорая помощь. Там вызываю врача страховые кампании. Пациент звонит в свою кампанию, куда он платит страховые взносы, и кампания находит ему доктора. Врач должен появиться у больного спустя 6 минут после вызова. 6 минут - это норма для появления врача. Если за это время к пациенту никто не приедет, он может подать в суд. Был такой случай, что к пациенту врач добирался вертолётом, чтобы успеть. Так в Германии принято. Но и стоит такое обслуживание не дёшево. Сам Дима платит 600 евро ежемесячно за медицинскую страховку. Это потолок. Какой бы не была зарплата высокой, больше 600 евро никто не платит. С 800 евро в Германии никто не платит подоходный налог, но медицинскую страховку платят все. Так как и налог на безработицу. Дима рассказал, что он платит полтора процента от зарплаты в этот фонд. Пару лет назад его уволили с работы, и в фонде по безработице ему сказали, что он заплатил в него на тот момент такую сумму, что может 9 месяцев не работать и получать пособие в размере 1800 евро в месяц. Дима просидел на пособии 4 месяца, всё лето, и сентябрь. А потом устроился в клинику, где работает до сих пор.
Так что в Германии никто не покупает лекарств, не занимается самолечением. За всё уже заплачено, и если возникает такая необходимость, врач появится обязательно. Не один, так другой. В Германии нет районных поликлиник. Есть частные клиники, куда приходят пациенты к конкретному врачу. Есть больные под наблюдением, у тех врач постоянный. Я слушал и вспоминал Россию, где ты после посещения врача начинаешь бегать по аптекам в поисках лекарств, а если у тебя операция, так ты платишь всем, за приём, за те же таблетки, за уколы. Всё-таки предоплата правильнее и надёжнее. Но сначала надо платить людям нормально, чтобы и они потом могли платить за страховку. Однако, довольно экономики. Мы уже въехали на территорию аэропорта Дюссельдорфа. И тут же я увидел подвесной трамвай, как в Вупертале.
- Это от станции электричек сюда проложена дорога, - объяснил ситуацию Дима, - Здесь садятся те, кому на электричку, а там, кому в аэропорт. По земле невозможно было провести линию, построили по воздуху. Тут нет других остановок, обе конечные.
Найти место на парковке оказалось непросто. Если неделю назад Дима нашёл место на втором этаже, сейчас мы поднялись на четвёртый. Перед нами выехала с парковки машина, и Дима встал на её место. После чего первым делом взял талон со временем, когда поставил машину на место. Мы взяли наши чемоданы и покатили их к лифту. Дима и я тащили чемоданы побольше, Наташа взяла мой маленький чемодан. Первым делом мы узнали, за какими стойками регистрация нашего рейса. Она пока не началась. Наташа пошла искать помещение, в котором можно оформить такс-фри, то есть получить деньги за добавленную стоимость. На границе с Финляндией стоит специальная избушка, где Наташа получала деньги за две минуты. Здесь же была очередь порядка десяти человек. Подождав пять минут, Наташа отказалась стоять в очереди, так как пассажиры, которые беседовали с таможенником, были очень недовольны, а сам процесс переговоров затянулся. Видимо потенциальные гестаповцы нашли себя именно на таможне. По крайней мере, представить себе на этом месте любителя Августина я не смог.
Тем временем объявили посадку на наш рейс. Моментально выстроились три очереди в три окна. Мы ещё переживали, а правильно ли мы всё взвесили, не заставят ли нас переплачивать, или нам придётся всё упаковывать заново. Но нет, всё прошло идеально, даже мой маленький чемодан прошёл как багаж. Всё-таки в самолёте с ним было бы очень неудобно.
Пришла пора прощаться.
- До Свидания, брат, - я протянул руку Диме.
- До Свидания, - приезжай ещё, как сможешь. Я ещё три года никуда не смогу вырваться.
- Я попробую, обязательно.
Мы крепко обнялись. Дальше вход был только пассажиров с билетами. Мы прошли с Наташей за линию и обернулись. Дима стоял в своей любимой позе, чуть склонив голову набок, влево, с опущенными вниз глазами. Словно почувствовав, что мы на него смотрим, он поймал мой взгляд и радостно улыбнулся, точно так, как улыбнулся в тот самый миг, когда мы увиделись впервые.
- До Свидания, Андрей! – он помахал мне рукой.
Это были последние слова брата, которые я услышал. Может быть, он кричал что-то ещё, но я не мог больше сдерживаться. Я заплакал.
Нам ещё предстояла проверка паспортов, и нам должны были поставить штамп в паспортах о пересечении границы, и я пытался остановить свой плач, но у меня не получалось. Я плакал молча. Наташа шла рядом слева от меня, и не мешала мне. Слова мне были не нужны. Мне не было больно, наоборот. Рядом со мной находились два близких мне человека, брат и любимая женщина. Я был счастлив. И тем не менее плакал.
Мне вспомнился мой день рождения, когда мы вернулись домой, Наташа принимала душ, а Дима показал мне письмо нашей бабушки Лили, матери нашего отца. В нём она написала, что отец умер. Письмо было написано крупным чётким почерком, который бывает у школьников, и простым русским языком, от которого я отвык. Бабушка, которую я не знал, и которая от меня отказалась, тоже умерла, как и отец. Узнаю ли я причину, почему они про меня не то, что вспоминали, но даже никогда Диме не говорили, я не знаю. Может быть, кто-нибудь из родственников когда-нибудь мне и расскажет. А пока Дима подождал, и когда я дочитал письмо, показал мне фотографию, на которой он был вместе с нашим троюродным братом, Владиком. Именно его мама и передала адрес Димы. С Владиком Дима знаком с раннего детства, они жили оба в Ачинске. И вот Дима, показывая мне это фото, сказал:
- Теперь нас осталось трое. Я семидесятого года рождения, Владик шестьдесят девятого. Ты старший.
Тогда, сидя на диване, я до конца не проникся тем, что услышал. Но вот теперь, за десять шагов до границы, до меня дошло, что моя семья теперь не только мама и её старшая сестра, а нечто большее. Меня не только признали своим, но, как это было заложено в русских традициях, где старший сын становился главным в семье после смерти отца, дали понять, что это так и есть. Я поймал себя на мысли, что ко мне отнеслись всерьёз. В жизни я привык совершенно к другому отношению, что меня не замечают, на мои слова не обращают внимания. Всё это пронеслось в моём сознании за считанные секунды. К действительности меня вернул голос Наташи.
- Соберись, пожалуйста. Нам сейчас контроль проходить.
Она произнесла это вовремя. Умыться было негде, но я собрался, вытер платком глаза, и предстал перед последним немцем с улыбкой на лице. Но выпускали из страны немцы куда охотнее, чем впускали. Он на меня и не посмотрел. Поставил штамп, сказал Auf Wiedersehen, отдал мне паспорт, и переключился на следующего пассажира. Дальше нам предстояло подняться по лестнице на второй этаж. Перед нами шла молодая семья, папа вёл за руку девочку двух лет от роду. Девочка всё время вырывалась из его руки и кричала. Папа что-то говорил ей, но что я не разобрал. Это было не по-русски, и не по-немецки. Наташа не упустила момента пообщаться с ребёнком.
- А со мной ты пойдёшь, - спросила она у девочки. Та стояла, удивлённо подняв глаза на улыбающуюся рядом с ней незнакомую тётю, и увидев, что та протягивает ей свою руку, схватила её, и пошла вперёд своих родителей.
Те засмеялись. Наташа повернулась к ним и добавила: - Так ты со мной теперь пойдёшь? Ну помаши маме рукой, скажи ей «До Свидания!».
Девочка ничего не сказала, но обернулась к родителям и помахала им свободной рукой. Теперь смеялись уже все. Наташа остановилась, и дождалась родителей девочки, передав её с рук на руки.
- Ну ты подумай, прелесть какая, ведь всё понимает, только сказать не может ещё ничего.
Меня эта сценка совсем успокоила. Пройдя металлоискатель, я наконец-то зашёл в туалетную комнату и умыл лицо. После чего посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрел довольный жизнью человек, правда, глаза у него были красными. Но ничего, до Питера придут в норму.
Как мы садились в самолёт, кто сидел рядом с нами, совершенно вылетело из головы. Наташа почти весь полёт спала. Мы сидели справа от прохода. Теперь я мог вытянуть в него левую ногу, зато правой ноге было неудобно. Однако мы долетели быстрее, чем я настроился. Облачности не было, и когда объявили о посадке, то в иллюминатор хорош была видна карта земли. Узнать, какой именно населённый пункт мы пролетаем, было невозможно, но зато была хорошо видна работа закрылок, потому что мы сидели напротив крыла. Мне стало даже интересно смотреть в окно, так что последние пять минут посадки я сидел в пол-оборота. И вот пройдена та черта, когда ты понимаешь, что уже ты не воздухе, а на земле, лёгкий толчок, и самолёт уже катится по взлётной полосе под дружные громкие аплодисменты.
Когда нас довезли от самолёта в здание аэровокзала, я позвонил Диме. Он был уже дома. Я ему признался, что в последнюю ночь разорвал простыню, которой оборачивал матрас. На что Дима сказал, что зря признался, мы бы этого и не заметили. У него всё в порядке, большой привет от Оли, и напомнил мне о встрече с его одноклассником. Я заверил, что обязательно ему передам, и мы попрощались.
Возле таможни скопилось много прибывших. Сразу три самолёта один за другим прилетели из разных стран, и выстроились длинные очереди. Мы с Наташей шли в самом конце. Нам на выручку неожиданно пришёл футбольный арбитр Николай Левников. Он прилетел с другим рейсом, но поскольку он летает давно и много, то быстро всех построил своим зычным командным голосом, и сам встал в только открывшее окно. Мы