Последние партизаны

Серым февральским утром из бывшей немецкой рыбацкой деревушки Пайза выехал автобус. Лица сидящих внутри людей были хмуры спросонок, а у одного и вовсе (ну, это уж явно с вечера) побито. Число их не доходило до двух десятков – уж сколько удалось собрать под знамёна… То были последние, как оказалось, «партизаны» из окрестных, сырых и болотистых мест.

Гулко переваливаясь на мерзлых ухабах проселочной дороги, утробно урчащий автобус скоро скрылся в высоком лесу вечнозелёных елей.

                                        -------------------------------------------------------------------

- Тебе в военкомат завтра с утра срочно зайти надо, поведала заступающему во вторую, вечернюю смену Уздечкину золотой человек, и неизменная начальница посольного цеха Евгения Семёновна Гуженок, -  два раза сегодня звонили, спрашивали.

Балтийский рыбоконсервный комбинат – БРКК – располагался на самом конце светлого городка Светлый – в поселке Комсомольский. Впрочем, гордое название никак не приживалось вот уже четыре с лишним десятка лет, и так до сих пор и именовалось всеми – Пайза.

И посольный цех тоже остался от немцев, и представлял собой две длиннющих деревянных избы, по сути. Внутри, конечно, стояли теперь современные механизмы и честно трудились наши советские люди. И то была курица, несущая золотые яйца для комбината, как и весь комбинат для области, а и для страны даже.

Три выходных дня (а с дневной смены пятницы до вечерней смены понедельника получалось именно трое свободных суток) Уздечкин пробыл в городе, у своей невесты. Потому, никак не мог увидать на столе вахтерши своего двухэтажного, и о двух же подъездах, уютного общежития повестку из военкомата, что доставили в пятницу ближе к вечеру.

На кой он им там понадобился? Впрочем, Уздечкин мрачно подозревал…

Он не ошибся.

- На военные сборы – на переподготовку.

Парнишка понял, что на сей раз отвертеться не удастся, и забреют его теперь в «партизаны» - как называли в народе военную переподготовку уволенных в запас. Рановато, конечно! Хоть, и по закону, да не по-человечески. Да, какие теперь законы и неписанные правила в бедламе нынешних дней соблюдались: тем более – внутренние, что от Иммануила Канта! Это, ладно, сейчас – полтора года с «дембеля» минуло. А ведь в этом холодно-чужом городе – городе Канта, - где не было у Уздечкина ни родных, ни знакомых, его хотели загрести уже через два месяца после того, как честно Родине на другом ее конце отслужив, мальчоночка сапоги армейские снял. Тогда спасло лишь то, что учился Уздечкин в СПТУ на матроса-моториста: справку из училища принёс, только тогда и отстали: правда, без всяких разговоров.

Так что, теперь никакой брони не было – надлежало опять отчизне послужить. И, честно сказать, отчасти даже и кстати то было.  Как раз накануне незадачливый последователь новомодного учения простудил шею до радикулита. Так что, теперь и повернуть голову из стороны в сторону не мог – острая боль сразу пронзала. Нет, не на сквозняках посольного цеха продуло парнягу: в кураже прочитанной «Аутогенной тренировки» хроническую теперь болезнь заполучил. Начитался, напыжился внутренним убеждением безграничных своих возможностей, да и вышел на улицу смело с широко распахнутой курткой, и без шарфа в помине – а еще и после душа недавно принятого!

Как говорится, научи дурака богу молиться!..

А больничного малохольному не дали – только на лёгкий труд в филькиной справочке рекомендовали перевести. А такового в цеху в помине не было – Семёновна ему еще при приёме на работу сказала: «Только, сынок – у меня сто работ на день! Только успевай во все стороны голову поворачивать». И делал все те работы бравый молодец с удовольствием. Так, что каждый день летел одним мгновением. А вот теперь-то – как: с шеей парализованной, да острой болью до самых пяток пронзающей?.. Так что – и вариант неплохой: в «партизанах» пока перекантоваться. А там, глядишь, и визу откроют, и пойдёт уж тогда матрос первого класса Уздечкин в самое, что ни на есть, загранплавание – на передовую!.. Только что, вот как сейчас будет по команде «смирно» в строю голову поворачивать?

Уж как-нибудь!..

Так, или иначе, но ехал Уздечкин сегодня с утра со своими товарищами в закрытый ему доселе город – базу военно-морского флота. Нет худа без добра – увидит, впечатлительный, теперь Балтийск!

Уздечкин был самым молодым из числа призванных (опять – «молодой»!) по возрасту, да и званию, конечно, тоже. Понурый, поначалу, народ развеселился травлей анекдотов, и даже тот битый боец (может, его таким образом за двоих пытались выдать?), что прятал иссиня-фиолетовый бланш под правым глазом под капюшоном куртки, присоединился, рассказав и свой забойный анекдотец.

- Кто есть показать нам в лес дорогу к советский партизан, получать от немецкого командования пьятьсот  рейхсмарок.

- Дяденька, давайте я покажу!

- О, гут, молодьец, мальчик! Как тебья зовут?

- Ваня.

- А фамилия?

- Сусанин.

- Иди на фиг, мы сами найдем!

Так, за анекдотами, да байками, за шутками-прибаутками, не заплутав и не повернув обратно, и подъехали к воротам уготованной им воинской части.

Основные же силы подтянулись к вечеру из Шауляя и Каунаса. То были солидные усачи – бородачи – сокрушительная мощь любому агрессору: одним животом задавят! Каждый второй был с брюшком.

Поселили хоть и потерявшее отчасти строевую выправку, но не сломленное духом в жизненных баталиях воинство в спортзале, что спешным порядком был переоборудован под большущий кубрик – с четырьмя рядами двухъярусных кроватей и прикроватными тумбочками: все чин-чинарем, как полагалось по уставу!

И платье рабочее (как моряки-то настоящие говаривали!) выдали – робу матросскую. С рубахой с матросским воротником, брюками, ботинками, и даже тельняшкой. Ношеные, конечно, были морские костюмы, но чистые, свежевыстиранные.

Уздечкина, как молодому, достался верхний ярус койки. Впрочем, нижний обитатель тоже стариком не был – на пять лет только старше Уздечкина, но уже отцом молодого семейства. Николай из Каунаса. Высокий, статный и ладный, уверенный в себе мОлодец. Само собой, балабол Уздечкин в первый же вечер поведал новоявленному другу, к которому сразу проникся уважением, о чуде аутогенной тренировки (умолчав, правда, при этом о скрученной теперь радикулитом шее).

- Аутотренинг называется.

- А, - криво усмехнулся Николай, - наслышан я про этот автотренер.  Про него даже анекдот есть.  Одному алкашу по вот этому автотренеру порекомендовали от пьянства излечиться: «Смотришь, как другие пьют, и убеждаешь себя, что сам выпить совсем не хочешь». Ну, он после первого же сеанса и упал замертво. Врачи констатировали: «Захлебнулся собственной слюной».

Да, далёким высокий друг Уздечкина явно не был!

Душная ночь прошла без происшествий. Синий ночник горел над входом, а две маленьких квадратных форточки, расположенные друг против друга по противоположным стенам спортзала, были втихомолку прикрыты в ночи теми, чьи койки располагались прямо на сквозняке. И лишь утром, когда с подъемом кто-то решительно распахнул дверцы форточек настежь, кто-то истошно возопил:

- Да, закройте, на хрен: дует!

Уздечкин, что с закрытыми еще глазами жадно хватал свежий воздух распахнутым от храпа ртом, все же спросонок порадел тому несчастному: тоже может шею продуть - запросто!

После сытной сладкой каши на флотский завтрак, большой партизанский отряд был разбит на мелкие группы и разведен по учебным классам.

Уздечкин попал в небольшую компашку из десятка человек: очень специфичная и тонкая специальность их ожидала, потому, верно, лучшие умы и отобрали. Из земляков был только пожилой мичман, что забеспокоился с самого первого дня.

- В субботу день банно-стаканный: надо будет где-нибудь исхитриться, найти!

Мечтатель!

Великовозрастным курсантам постигать надлежало хитрую науку радиоперехвата и пеленгования автоматических передач судов противника: не хухры-мухры! Смежная, что и говорить, была эта тонкая на ухо специальность Уздечкину, в военном билете которого за прошлые два армейских года значилась запись: «Кочегар квартирно – эксплуатационной службы».

- Вот, сейчас работает радиостанция «Калипсо», - оповещал прохладных к обучению дядек проводивший занятия усатый капитан-лейтенант.

В наушниках что-то пикало, пищало и трескало, но отличить эту самую вражескую радиостанцию с таким романтичным названием от какой-то другой - труд для слушателей был не то, что непосильный, но абсолютно, прямо скажем, ненужный.  Да, и какие теперь враги по новому-то, перестроечному мышлению? Разоружение, и никаких отныне войн – с глупостью этой покончено отныне навсегда!

Так что – сиди, кемарь в наушниках, голову подпирай рукой покрепче, чтоб не заснуть окончательно, да об парту ее, бестолковую, со стуком не уронить.

Оживлял ситуацию на переменах (которые по времени порой равнялись времени занятия, а то их и превосходил) балагур Александр из Шауляя – вполне раздобревший мужчина с шикарными черными вислыми усищами и веселым взглядом серых глаз из-под очков.

- Да нет, у нас все спокойно! Сосед у меня по лестничной площадке – литовец: души во мне не чает. Однажды, правда, на кухне у меня пили, он мне и высказал: «Бурлак!». Я его на лестничную площадку вытащил, против его двери поставил, ну и двинул – он к себе точно и полетел. Все, с тех пор всегда рад меня видеть, и здоровается весьма уважительно, с поклоном: «Сан Саныч!..»

- Правильно, так и надо! – живо оценил мичман.

- Сейчас для военкоматовских – самый сенокос! – блестел оживленным взором из-под очков Сан Саныч. – Кооператоры – милое дело, самые выгодные партизаны! Стриги их, как овец: только повестки успевай рассылать! Кооператорам на сборы ехать никак не выгодно – им-то зарплату никто не заплатит. А и прибыль потерянная: кооперативная лавочка-то на время свернется. Вот, они с конвертиками в военкомат и чешут: сотен пять сунули – от сборов отбоярились.

Уздечкин, со своим правильным и прямолинейно-отсталым мышлением ( не перестроечным вовсе), об этом вопросе даже бы и не подумал. А у старшего-то товарища вот какой ум пытливый и даже прыткий !

В тему побочного дохода подключился со своей историей Виктор – тоже усатый, тоже вполне дородный моряк торгового флота из Каунаса.

- Друг у меня нашел паспорт моряка. Разузнал адрес, приехал – бабушка дверь отворяет. «Такой-то здесь проживает?.. Я нашел его паспорт моряка». – «Вот, спасибо вам, а то мы уж объявление подавать собирались!». Паспорт взяла, и дверь закрыла.

- Вот дурак, а!

- Не говори! Найденный паспорт моряка, - солидно кивал Виктор, - сейчас семьсот рублей стоит.

Уздечкин не удивлялся цене – сотенные зелёные бумажки с чеканным профилем вождя революции шуршали уже вполне пожухло в сравнение с живо шелестящими зелёными купюрами с изображением североамериканского президента. Молодой человек дивился готовым расценкам на такие щекотливые моменты жизни. Он бы тоже запросто  утерянный документ растеряше отдал – разве можно на чужой беде наживаться?

Простак!

Дни потекли в монотонных флотских, можно было теперь сказать, буднях. Отрадой было только посещение столовой, в которой три раза в день