скалистый берег и разбивающиеся о него морские волны.
Эйко, четырнадцатилетняя девочка-подросток, увлеклась рассматриванием рисунков, сначала бегло, перекладывая их из одной стопки в другую, потом - внимательнее, задерживаясь на тех, где были изображены две фигуры, иногда расплывчато, чаще старательно прорисованные до мелких деталей, женская и мужская...
Ацуко медленно перелистывала тетрадь, угадывая, вернее вспоминая множество раз прочитанные строки, записанные его характерным неровным, как будто вечно спешащим, почерком. В самом почти конце тетради, там, где - она помнила совершенно точно - были только случайные зарисовки и обрывочные пометки на память, среди страниц лежал свернутый вчетверо желтый листок. Она узнала его, это было ее последнее перед его приездом письмо. Развернув листок, она прочла:
"Здравствуй.
Я не знаю, зачем пишу эти строки. Наверное, потому, что пока у меня нет другой возможности поговорить с тобой. Я говорю тебе "ты", надеюсь, ты позволишь мне это, ведь ближе тебя теперь нет никого...
Вечерами, когда мы остаемся вдвоем, а я чувствую, что мы вместе, несмотря на расстояние, перечитывая твои письма, я погружаюсь в мир, который принадлежит только нам. Ты создал его, пригласил меня разделить его с тобой, и теперь мы ведем с тобой долгие беседы или просто молчим, и эти часы - самое счастливое мое время.
Я окунаюсь в твои объятия, бездонные и всепоглощающие, я растворяюсь в них и забываю обо всем на свете. Я просто наслаждаюсь твоим присутствием...
Мне еще не встречался человек, с которым часы пролетают, как минуты, они наполнены твоим теплом и нежностью, и с этим чувством не хочется расставаться. Ты, ставший таким близким, так хорошо знакомый по письмам и все же неразгаданный, мне с тобой уютно и спокойно. Спасибо, что подарил мне это. Наверно, ты, читая, улыбаешься... Я хочу видеть твою, немного как будто стеснительную, улыбку, коснуться твоих глаз, прижаться к тебе.
До скорой встречи.
Ацуко.
... Я верю тебе... верю в наш маленький мир."
Он не мог приехать сразу. Нужно было еще преодолеть преграды с получением загранпаспорта, потом добиться разрешения от японского правительства на его приезд. Она снова переписывалась с разными инстанциями, обивала пороги официальных учреждений, где не всегда благосклонно смотрели на ее усилия, узнав, для кого она старается. Все это время, надеясь, что в скором времени, уже вот-вот, они наконец встретятся, он не писал ей, было лишь несколько телефонных звонков, чтобы коротко рассказать о состоянии дел и поддержать друг друга.
Им все удалось. Он прилетел в Ниигату. Она, слегка располневшая, немного стесняясь этого, встретила его в аэропорту. А через три месяца появилась Эйко...
Сейчас, спустя пятнадцать лет после его приезда и месяц, прошедший со дня, когда он тихо, во сне ушел, с их последнего поцелуя, когда он, погладив ее по руке, сказал: "Прости...", она читала его ответ на это ее письмо.
"... Как, когда начинается любовь? Есть ли у нее что-то общее с жалостью? Врожденной женской жалостью к упавшему?
По крайней мере в первый момент, тот, кто упал, беспомощен и слаб, и так растерян и раздосадован этой своей беспомощностью, несоответствием ее привычному "я - сильный, я - должен, я - смогу", обусловленному простым фактом рождения, что Женщина не может безучастно пройти мимо. Непременно остановится, протянет руку, или хотя бы скажет что-то сочувственно-ободряющее... О, Великая Женская Жалость! Скольких поднимала ты с колен, поддерживала и укрепляла бескорыстной верой: "Ну же, вставай, держись, иди." И сопровождала, пока споткнувшийся, но поднявшийся не начинал двигаться самостоятельно, обретя прежнюю силу и уверенность.
А скольким утирала слезы и носы, отряхивала ручки и штанишки: "Вставай, ты - мальчик (юноша, мужчина), иди я верю в тебя! Ты - мой герой!" - и выводила на твердую, надежную дорогу.
Женская жалость. Такая же неотъемлемая часть женской души, как страсть материнства...
Милосердие, со-страдание, со-чувствие ближе всего к жалости, которая не от разума. От сердца. Где живет любовь.
Я люблю тебя."
|
Настоящая повесть, которая сделала бы честь самому крупному конкурсу и авторитетному литературному изданию.
Публикуйтесь, у Вас должны быть книги, Вас должны читать. Я серьезно.
С добром,
Ляман