писателями в Москве
осенью 2009 года, во время разгара международного экономического кризиса, когда без
дотаций со стороны государства толстые журналы стали закрываться один за другим. За-
то нефтяные и прочие отечественные магнаты не по дням, а по часам наращивают свои миллиарды на банковских счетах. Молодой капитализм всегда имеет волчьи повадки, а
постсоветский тем более, будь то Москва, Киев или Ташкент. Хищнический капитал – не
имеет границ. Какие там книги, да и дороги они стали, не умереть бы с голоду даже сред-
нему классу обывателей, не говоря уже о простых пенсионерах, а торгаши и нувориши,
включая крупных чиновников, никогда вообще не читали, даже при социалистическом
обществе. Так было всегда, даже до октябрьского переворота 1917 года. Мне на память
всегда приходит один из эпизодов пьесы М. Булгакова «Пушкин». Перескажу своими сло-
вами. Один чиновник приходит в гости к другому, смотрит на его книжный шкаф с совре-
менной отечественной литературой (вот радость-то, тогда чиновники ещё имели книжные
шкафы!) и восклицает: «Что это у вас на средней полке книга Пушкина стоит впереди Бе-
недиктова, ведь Бенедиктов нынче более моден, чем Пушкин!» Обескураженный хозяин
дома удивлённо отвечает: «Неужто правда? Ну-ка давайте мы Пушкина поставим за Бе-
недиктовым!» Так что, да здравствуют модные сегодня писатели, поэты, певички, то есть
любые однодневки-бабочки, легко порхающие по жизни. Хоть их-то книги покупают, до-
ходят до неистовства на их концертах и прочая, прочая, прочая… Знаменитый «пир во
время чумы». Так что прав народ, говорящий: «Чем дольше живёшь, тем больше удив-
ляешься». Удивление-то удивлением, но какого теперь нашей всемирно известной лите-
ратуре? Была – самая известная читающая нация, а станет… Страшно подумать!
В начале июня 1991 года, когда, как снежный ком летящий с горы, всё полетело кувыр-
ком, поэт Вячеслав Левыкин уезжает с сыном Александром, отслужившим к тому времени
в рядах советской армии, как обычный призывник, в объединившуюся Германию, благо не так далеко от дома, всё-таки родная Европа, именно родная, потому что европейскую
часть России поэт всегда считал и считает неотъемлемой частью общей Европы, какие бы
исторические противостояния не происходили в прошлом. «Есть византийская Москва, но
есть и европейский Петербург. Вместе они все равно – Европа» - неоднократно говорил
поэт при наших беседах. Я с ним согласна. Почти месяц прожили в Берлине, а потом в
маленьком городке, практически цивилизованной ухоженной католической деревушке, что недалеко от Швайнфурта и Бада-Киссинген в северной Баварии, то есть Франконии,
как официально эти земли именуются. Московские августовские события 1991 года толь-
ко видели в новостных сводках немецкого телевидения и Би-би-си. В «деревенской ссыл-
ке», по шутливому выражению самого поэта, была почти полностью написана пятая книга
стихов «Иудины деревья», из которой часть автобиографического предисловия я уже ци-
тировала.
До отъезда с сыном в Германию на майские праздники один прилетел в Симферополь,
оттуда два часа езды до Ялты, он и раньше часто посещал Крым, благо авиабилеты были
довольно-таки дешёвые. До Крыма, начиная с детства, когда его ученика начальных клас-
сов впервые вывезли в Хосту, объездил почти всё кавказское побережье Черноморья, но с
годами влажные субтропики стали надоедать, крымские места казались отрадней для ду-
ши и организма. Майская погода стояла чудесная. Сплошное цветение сирени и глициний.
Уже можно было купаться, ненадолго залезая в зеленоватую морскую воду, медуз ещё не
было. На праздничные дни 9-го мая близкие к набережной гостиницы были заранее забро-
нированы для ветеранов войны. Тогда к ним относились с особым уважением и государст-
венная казна оплачивала все мероприятия торжеств вплоть до бесплатного проживания в
гостиницах и железнодорожные и автобусные проезды. Волей-неволей поэту пришлось
освободить недорогой номер в гостинице «Южная», теперь у неё дореволюционное назва-
ние, а именно отель «Бристоль», и перебраться в тихий в это ещё несезонное время Гур-
зуф. Вечером, находясь перед кинотеатром на небольшой площади и поджидая одних сво-
их знакомых, чтобы вместе пойти куда-нибудь ближе к морю в кафе, поэт был поражён
одним мистическим природным явлением, которое помнит до сегодняшнего времени, и
оно чётко и зримо стоит в памяти стоит только закрыть глаза и вспомнить тот вечер. Без-
облачное небо внезапно резко потемнело со стороны гор, потом стало неимоверно чёр-
ным, по выражению Бунина в его прозе «наступила аспидная темнота». И казалось, что
именно сейчас, в данную минуту обрушится небосвод и жуткая гроза с допотопным лив-
нем, а возможно и градом, под громовые раскаты, а они особенно оглушительны в горах,
засверкает разящими извилистыми лимонно-красными молниями. Почти библейское «и
сойдёт небо на землю». Над головой всё было черно, лишь над морем ещё теплились по-
лосы света. И вдруг среди всей этой адовой темноты явно и чётко проступил огромный
лик, другого слова не найти, грозный и как бы по-хозяйски наблюдающий за всем проис-
ходящим – лик Христа, похожий на размытые фотографии с Туринской плащаницы. Му-
ченически напряжённое лицо. Ещё в памяти всплывало и библейское явление Иеговы или
Саваофа, то есть бога-отца. Невольно хотелось упасть на колени, в голове роились строки:
«Авва, отче, эту чашу мимо пронеси». Видит ли ещё кто-либо подобное явление? А с на-
бережной Ялты, где масса гуляющих и празднующих всеобщую европейскую победу,
видно ли? Он, вседержитель, приветствует ли их победу и возмездие, «азм воздам!», над
действительно бесовскими силами немецкого фашизма? Создать ад на земле, где прототи-
пом жаровен – газовые камеры стотысячных лагерей смерти, это ли не люциферово сопер-
ничество с небесами? Сколько мыслей промчалось за несколько минут в голове. Но гроза
не состоялась. Вскоре «аспидная темнота» начала таять, рассеиваться, и бессмертный лик, тоже медленно тая, исчез, возможно, навсегда. Это казалось предопределением, судь-
ба, как говорили раньше. Через год после возвращения из Германии, точнее в 1993 году,
поэт навсегда переехал жить в Ялту, обменяв свою небольшую московскую квартирку в
Коломенском, доставшуюся ему за восемь лет до этого при разъезде с бывшей женой. Здесь мы с ним и познакомились. Поселился в нормальной по метражу квартире в тихом
месте на улице Вергасова. Фамилия была знакома, но что с ней связано – не вспомина-
лось. Позже, когда на дом повесили мемориальную доску, прояснилось. Вергасов Илья
Захарович (1914 – 1981 г.г.) во время войны был командиром объединённого района пар-
тизан Крыма и комполка в дальнейшем на фронте. На начало войны ему было двадцать
семь лет. В середине шестидесятых годов он – главный редактор журнала «Москва», что
на старом Арбате. Тогда же И. Вергасов с предисловием К.Симонова, который являлся
первым секретарём Союза писателей СССР, опубликовал на страницах журнала всё ещё
запрещённый роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», которым зачитывалась букваль-
но вся страна. Роман вышел с небольшими купюрами. Значит его внимательно, очень вни-
мательно читала цензура. Да и без её штампа «в свет» ничто не выходило. Официально
именовались «Главлит», а располагались под боком партийной Старой площади. Номера
журнала ходили по рукам. Но, к сожалению, авторитетное предисловие к роману не по-
могло. На одном из заседаний членов политбюро ЦК КПСС было решено уволить И.Вер-
гасова с должности главного редактора журнала, а заодно и всех членов редколлегии
разогнали. Таким образом имя Вергасова вошло в историю литературы. Молодцы парти-
заны, они и в мирное время действовали по-партизански. Честь и хвала им! Вскоре запрет
с публикации «Мастера и Маргариты» был снят. А ведь не печатали более тридцати лет.
С рождения и до сорока семи лет поэт носил девичью фамилию своей матери – Левыки-
ной Евдокии Степановны, уроженки Рязанской области, но ближе к границе с другой об-
ластью, за её родным селом, где протекает небольшая речка Пара, впадающая в Оку, начи-
налась Тамбовская область. Она неожиданно и скоропостижно умерла в 1990 году, дожив
почти до семидесяти лет. С первых месяцев войны была в действующей армии на Южном фронте, уходила добровольцем из Краснодара, где оказалась в то время. Срочно закончи-
ла краткосрочные курсы санинструкторов. За три года боевых действий ни разу не была
ранена, хотя часто бывала в степном пекле передовой линии огня, вытаскивая раненых
с поля боя. Там же в одном из полевых госпиталей встретила отца будущего поэта – Дми-
трия Тимофеевича Шварца. Он был ненамного старше, родом из Смоленской области. Странная нерусская фамилия досталась их роду от одного немца, управляющего огром-
ным чужим поместьем ещё в дореволюционную пору. Его дед был уже православным
сельским священником. Сам Д. Шварц оказался на Южном фронте после ранения в ногу,
прихрамывал до конца жизни. Как только Евдокия Степановна забеременела, тут же её в
одном из боёв ранило осколком снаряда под лопатку и контузило. Теперь уже её подруги-
санитарки выносили с адского поля боя. После госпиталя списали из армии за ненадоб-
ностью. Действительно, кому нужна «забрюхатившая» (как любил выражаться Пушкин
по поводу очередной беременности своей жены Натальи Гончаровой) санинструктор, да
ещё с незажившей до конца раной и контуженная? В общем списали «подчистую». Она и
рада была выбраться из пекла. Добралась одна на перекладных поездах до Москвы. Пред-
ставляю, сколько ушло на эту дорогу времени. По дороге её обокрали, исчезли все воен-
ные документы и продовольственные карточки. Поразительно, как не украли партийный
билет? Может быть на груди его хранила, как все молодые партийцы? В партию вступила
на фронте. Тогда почти все поголовно вступали. Слишком высок патриотизм был. Оттуда
и пошло крылатое, но всё-таки ложно надуманное: «Коммунисты, вперёд!» Исчезали лю-
ди, сёла, почти дотла были разрушены города, например, такие как Минск или Севастополь, а партийные
документы хранили как зеницу ока. По партийным документам гораздо позже и восстано-
вили участие матери поэта на фронте. Но это произошло через тридцать с лишним лет
после победы. Итак, Евдокия Степановна добралась поздней осенью 1944 года в голодную и холодную столицу, а её мать, бабушка будущего поэта, Левыкина Матрёна Андреевна, с младшей дочерью давно уже уехала из Москвы на родину в деревню Парский угол на
рязанщине, что вытянулась вдоль изгибов неширокой реки Пара, впадающей в Оку. Наз-
вание Ока – татарское, дословно: травянистая река. Вспомните по этому поводу объясне-
ние чудесного писателя К. Паустовского в «Мещёрской стороне». На прилегающих лугах
вдоль правой стороны добывали торф, на котором, сжигая его высохшие брикеты в рус-
ских печах, готовили еду и отапливались. Печей-голландок было раз-два и обчёлся. Рус-
ские печи надёжней. Каждое лето «египетские пирамиды» торфа стояли напоказ и суши-
лись недалеко от берега реки. Постепенно по мере сушки их перетаскивали на
