РОСВИТА
То ли у старика был глаз не намётан, то ли был он ходоком хорошим, но дорога появилась намного позже, чем они рассчитывали. Кий уже было решил, что её вовсе не существует, но тут тропка нырнула в овражек, поднялась на взгорок и они вышли на большак. Кий ещё не видел таких раздольных дорог, на ней свободно могли разъехаться два всадника, и идти было легко. Вскоре они подошли к болоту, о котором говорил старик, здесь была настелена гать, видимо, раньше много народу хаживало по этому пути.
На шестой день кресеня они, впервые, с тех пор как вышли на большак, встретили человека. Вернее, это он встретил их. Из-за корневища поваленного бурей дерева, с какими-то дикими взвизгиваниями выскочил маленький человечек и, широко расставив ноги, преградил им путь.
- Странники, проходящие по этой дороге, должны дань заплатить, иль померяться со мною силами своими богатырскими, - тоненьким голоском закричал он, поигрывая кистенями.
Кий усмехнулся. Перед ними стоял юнец, у которого ещё и борода не начала расти. Он был худ, неимоверно грязен, и глаза его горели лихорадочными огоньками.
- Мы мирные люди, идём далеко и по важному делу, недосуг нам с тобой силами меряться.
- Ха! Мирные люди сейчас по норам своим прячутся, а по дорогам всё больше тати да нелюди бродят.
- Подерись ты, что тебе, силы своей жалко? – выступил с неожиданным предложением Найдён.
- Да ты что? Я ж его пришибу ненароком или калекой на всю жизнь оставлю. - Кий повернулся к юнцу: - А ты-то себя кем мнишь?
- Поляница я. Хожу по свету белу, с богатырями силушкой меряюсь.
- Вот тебе на! – удивился Кий и не нашёл ничего лучшего, как спросить: - И многих побила?
- Подерись с ней, - сказал из-за спины Найдён.
- С девками не воюю. - Кий повернулся к Найдёну и почувствовал ощутимый удар в спину.
- Ух, ты! - взвыл он и развернулся к полянице.
Она, поигрывая кистенём, скорчила насмешливую рожицу.
- Ну что, всё ещё не хочешь с девкой драться?
- Да подерись ты с ней, - снова встрял Найдён.
Больше Кий не сопротивлялся.
- Я буду драться без оружия - сказал он и скинул с себя кожух.
- Ох и богатыри нынче пошли капризные, того я не хочу, этого не буду. А я вот с кистенями хорошо управляюсь, так что бери свою брадву! - И она снова взмахнула кистенём.
Кий увернулся и, срубив с куста, растущего рядом, увесистую ветку, приготовился к обороне. С кистенями девка управлялась хорошо, а вот силы ей явно не хватало. Поэтому битва, не успев начаться, закончилась самым неожиданным образом. Кий не собирался всерьёз бороться с поляницей. Когда она, раскрутив кистени, попыталась достать его, он просто подставил дубинку. Ремень кистеня запутался, и Кий рванул дубинку на себя, в надежде вырвать его из рук девушки, но она дернулась вслед за ним и, не удержавшись на ногах, упала вниз лицом. Кистень в её левой руке описал дугу и ударил её по затылку.
- О-ёй-ёй! Доигрались! - ахнул Кий и склонился над девушкой. На голове её расплывалось тёмное пятно.
- Ну, чего раскудахтался как курица? Иди дров набери, - властно прикрикнул на него Найдён, и Кий пошёл за хворостом. Ему было плохо. Он убил человека, и кого? Маленькую хрупкую девушку. Поляница. Ну какая из неё поляница?
Кий с яростью набросился на хворост. Он рубил и рубил его, а в голове, как удары секиры, стучало: - Он убил её! Он убил её! Душу невинную загубил! И пусть он не хотел этого, пусть всё произошло случайно, это он виноват в её смерти. Кия замутило. Он прислонился головой к дереву, обхватив ствол руками.
- Он убил её!
- Кий, Кий, где ты?
Услышав далёкий голос Найдёна и немного придя в себя, Кий огляделся. Вокруг были горы хвороста. Его хватило бы не на один погребальный костёр. Обвязав рогозовой тетинкой одну из куч, Кий взвалил её к себе на спину и пошёл на голос. Загубленная душа, закутавшись в его кожух, сидела у малюсенького костерка и с вожделением глядела на горшок, в котором варилась уха.
- Ну, где ты ходишь? - накинулся на него Найдён.
-Тебя только к старухе Марухе за смертью посылать, - поддакнула девчонка, показав в улыбке белоснежные зубы.
Кий молча положил в костёр охапку хвороста, и огонь, жадно облизав сухие ветки, вспыхнул светло и бездымно. Девчонка взвизгнула, отодвигаясь подальше от пыхнувшего жаром огня.
- Я рад, что ты жива. Что ж ты, девка, силой мериться лезешь, коль слабачка такая?
- Это она от голода свалилась, - хмыкнул Найдён.
- Конечно, я ж ем-то что? Кору с деревьев обдираю, да взварчик пью.
- Но у тебя кровь на голове была, я же видел.
- А! Это так, ерунда, кожу немного сорвало, и шишак будет. - Она дотронулась рукой до головы и зашипела: - Больно.
Её звали Росвита, и так же, как Кий, она отправилась к древу Живанову на поиски своего любимого, который не по доброй воле своей, а убиенный злыми недругами, взошёл на звёздный мост.
Долго шла она, поднималась на горы высокие и спускалась в ущелья угрюмые, пока, наконец, не вышла на раздольную елань. Вот тут-то всё и началось. Привязался к ней Блуд, чудище лесное окаянное, и теперь куда бы ни шла она, всё равно оказывалась у старой, искорёженной временем ивы, одиноко стоящей посредине елани. Она и посолонь ходила, и даже противосолонь прошла, чтобы Блуда обмануть, но, в конце концов, всё-таки оказывалась у этого, будто перекрученного силой какой неведомой, дерева. Тогда она выбрала на востоке какую-то тёмную точку и пошла, не сводя с неё взгляда, так что глаза её наполнились слезами, а когда подошла поближе, они ручьём полились из её глаз. Перед ней была всё та же искорёженная старая ива. Видимо, перешла она где-то дорогу хозяину леса и за это он наказывал её, дав в попутчики подручного своего.
Росвита трижды прочитала гату – молитву-охранительницу. Сняв с себя одежду, она вывернула всё, вплоть до онучей, наизнанку и вновь надев на себя, пошла, пятясь задом и не сводя с ивы глаз. Когда дерево скрылось во тьме, Росвита, шепча заклинания, повернулась и во всю прыть помчалась дальше и дальше от ужасного дерева, всё яснее различая впереди покорёженный ствол старой ивы. Росвита решила дать себе передышку. Она разожгла большой костёр. Валежника вокруг было великое множество. Достав из заплечного мешка глиняный горшочек, налила туда воды, которой оставалось совсем немного, и, запарив корень одолень травы, выпила горячее снадобье. Закутавшись в вотолу, она прислонилась к куче хвороста и попыталась уснуть. Где-то недалеко заныла, заплакала тоскующая вытьянка, и сон ушёл от Росвиты, так и не коснувшись её смеженных век. Она вновь и вновь подбрасывала хворост в костёр, отгораживаясь священным огнём от злых сил.
Должно быть, она всё-таки задремала, потому что, когда открыла глаза, костёр почти догорел. Было холодно. Сильно болела голова. Она подбросила дров в огонь и, хотя есть совсем не хотелось, отрезала тоненькую полоску сушёного мяса. Долго жевала ее, запивая вчерашним отваром. Надо было идти. Она потушила огонь и, ссутулившись от усталости, упрямо побрела на восток.
- Росвита! Росвита!
Голос был до боли родным. Она завертела головой, пытаясь понять, откуда он слышен. Из густой поросли молоденькой трепетицы к ней бежал, размахивая руками, её любимый.
- Прогост! – закричала она. - Прогостушка! - И, путаясь в длинной вотоле, побежала к нему.
Он подхватил её так, что ноги её оторвались от земли, и она, прижавшись к нему всем телом, сквозь слёзы счастливо шептала:
- Прогостушка, Прогостушка, любый мой, наконец-то я тебя нашла.
А он прижимал её крепко-крепко, такой нежный, такой сильный, такой надёжный.
- Росвита! Росвита!
Она ахнула, пытаясь оторваться от Прогоста, и увидела, как из кустов молоденькой трепетицы бежит, размахивая руками, её любимый.
- Отойди от него, - кричал он, - это млилко!
А призрак безлюдных мест обнимал её всё крепче, и ёй нечем уже было дышать. Она рванулась и, оставив в его руках вотолу, побежала к Прогосту. А от трепетицы, размахивая руками, вновь бежал её любимый. Раскрутив кистени, она ударила среднего Прогоста один, второй раз. Он не отклонился. В его глазах появилось такое изумление, что она на мгновение вновь поверила, что это её любимый. Но с двух сторон уже приближались другие Прогосты. Тогда она побежала на север, в сторону от них. Они топали за ней следом, и Росвита чувствовала, как их руки хватают её за одежду и никак не могут ухватить. Ветви деревьев хлестали её по лицу, и корни оплетали её ноги. Наконец какой-то корень выгнулся прямо перед ней, и она упала, скатившись в буерак, но, несмотря на боль, резко села, повернувшись лицом к врагу.
Прогосты не преследовали её. Они стояли на краю буерака, протягивая к ней руки, которые извивались и переплетались, словно ветви покорёженной временем ивы, и она удивилась, как могла признать в млилко своего любимого.
Росвита плохо помнила, как добралась до своего мира. Но вот она увидела знакомую излучину реки, старый мостик, священный дуб и Перунову кумирню на взгорке. Здесь было что-то не так, но её затуманенное сознанье отринуло эту странность. В селище было тепло, она нашла что-то съедобное и, неохотно пожевав, уснула сном смертельно уставшего человека.
Проснулась она от холода. Хотелось пить.
- Матерь, сестрицы, - позвала она. Ей никто не ответил. - Здесь есть кто-нибудь?
В селище стояла тишина. Она с трудом встала. Тело болело, словно побитое камнями. Вода в бочонке подёрнулась тонким ледком, и она, пробив его, напилась. Дрожащими руками разгребла золу в очаге и, найдя малюсенький уголёк, долго дула на него, подкладывая тоненькие полоски бересты. Ей уже было показалось, что она не сумеет развести огонь, но береста вдруг вспыхнула, и Росвита стала осторожно подкладывать лучинки. Дождавшись, когда в закуте станет немного теплее, она положила в очаг большую охапку дров и снова уснула.
Сколько времени провела она между явью и сном, Росвита не помнила. Она просыпалась, засыпала и вновь просыпалась, а в селище так никто и не появился. Она стала успокаивать себя, что люди просто ушли куда-то по своим очень важным делам, что скоро они вернутся и всё будет как прежде. Но, спала она или просыпалась, во сне или наяву, где-то глубоко в подсознании Росвита понимала: в её миру есть какая-то странность, в её миру что-то не так.
Наконец, ей стало легче. Она обошла селища, всё в них было так, словно люди просто вышли, совсем ненадолго. Но она всё ходила и ходила, и никак не могла вспомнить, что за странность мучила её во время болезни.
Росвита пошла к реке, чтобы увидеть мир таким, каким она видела его в первый раз после возвращения, и внезапно странность эта обрела черты реальности. В Перуновой кумирне погасли негасимые огни. Ужас обуял её. Люди не могли совершить такого святотатства, ведь теперь племя их было беззащитно перед силами зла. Значит, они ушли навсегда. Но уйти, не взяв снедь, не тронув ни одной вещи? Нет, люди попросту исчезли. Почему? Может, это наказание богов за её непослушание? За то, что в столь трудное время, бросив своих родных, она ушла искать любимого? Но ведь наказывать нужно было её.
|