«…И Дух Божий носился над водою».
(Бытие 1:2)
1.
…Мать стояла на своих едва живых, едва двигающихся ногах, вцепившись слабыми и непослушными старческими руками в косяк своей двери, смотрела на меня жалобно и беспомощно, с паническим и уже не контролируемым страхом предстоящей разлуки, и – горько и безутешно плакала… Она встала и дошла до своей двери – едва не упав, и едва не опрокинув при этом такой же еле живой и совершенно раздолбанный стол… Но она – дошла!.. Двигалась с огромным трудом, с оханьем и кряхтением, больше похожим на стон… Но она должна была меня видеть; она должна была меня проводить; она должна была видеть, как я ухожу!.. Её слепнущие глаза, полные слёз, были с отчаянием устремлены на меня, одевающегося в прихожей, собирающегося в очередную экспедицию по ближайшим магазинам, рынкам, аптекам… И ей действительно было в этот раз гораздо хуже, чем обычно…
…И это её страшное лицо, будто уже отмеченное той самой печатью, больше похожее на неживую и какую-то, даже, нечеловеческую маску, которое я у неё увидел перед этим в какой-то момент… Лицо – которого никак не должно быть у вполне живого человека, ещё достаточно крепко связанного с этим миром… Которого ещё не позвали – туда…
…Но сейчас – всё в ней отчаянно (и – уже почти без надежды…) тянулось к жизни!.. Особенно – странно казавшиеся большими, тёмными и блестящими – полные страха – и безутешных слёз – глаза!...
- Не ходи, Володечка, не ходи, у нас же всё есть!.. Пожалей меня хоть раз!.. Завтра сходишь!.. Не ходи!.. Сынуленька, не ходи!.. Мне так плохо!..
…И плачет навзрыд…
Конечно, она прекрасно знает, – прекрасно знает и в этот раз, – что в магазин идти нужно, что хлеба у нас уже нет, и многого другого. И что никто у нас в доме, кроме меня, за хлебом и остальным для неё и для меня не сходит. Но это дикое и душераздирающее испытание для всех моих (и её) нервов, эта бессмысленная, вроде бы, сцена её болезненного старческого каприза (а голова у неё работает ещё достаточно хорошо…), повторяется неизменно каждый раз – каждый раз, когда я собираюсь идти в магазины за продуктами и прочим необходимым. Раз в 4-5 дней; когда чаще, когда реже… Последнее время – скорее, реже… Всё невозможнее – ходить чаще…
Уговариваю, успокаиваю, утешаю её как ребёнка – как обычно… Но – толку мало… Мои самые ласковые и нежные интонации вызывают у неё самые горькие, отчаянные и безутешные слёзы… И это так – всякий раз, перед всяким моим (и почти всегда – не слишком уж долгим…) уходом из дому…
…Страх – без достаточных причин?.. Иногда (хотя и не так уж часто…) кажется – что без достаточных…
…Но в эти последние дни декабря, самые тёмные и мрачные, и её, и меня, действительно, томило тяжёлое и нехорошее чувство ожидания, или предчувствия, чего-то плохого, возможно – уже окончательного… Потому что дважды за последние 3 года это очень плохое, именно в эти дни, в самые бессолнечные дни года, с ней уже случалось… И оба раза смертоносным орудием был «человеческий фактор»… И от самого худшего тогда спасала только особая Божья милость, или – просто чудо…
…Или – неисповедимый Божий Промысел…
…А тут – опять – уже в который раз! (…но, уже как-то особо серьёзно, осознанно, прочувствовано… и… обречённо?.. и – с самыми трагическими интонациями…): «Наверное, мне уже пора...»…
…От этого у меня у самого отнимаются ноги и руки… Опускаются в какой-то мёртвый холод все внутренности… И темнеет в глазах… И кружится голова… И нет сил сдвинуться с места… И помощи ждать – неоткуда…
…Хотя я регулярно, и уже далеко не первый год, выслушиваю от неё подобное… Бывает и похуже – когда, почти ни с того ни с сего, она вдруг бросает устало-раздражённое и мрачно-безнадёжное: «Скорей бы сдохнуть!..»… Тогда всё вываливается из рук, и не знаешь, за что схватиться и на что опереться, чтобы не свалиться и не оказаться на полу; глаза не видят ничего; и мысль только одна – хоть бы как-то доползти до своей койки, и плюхнутся в неё ничком… (…чего на практике почти никогда не происходит… и от матери мне ещё, обычно, не отойти – порой – часами…)…
Она видит и чувствует, что у меня достаточно нехорошо со здоровьем, и что со мной действительно по дороге может что-то случиться… Сколько раз кололо в сердце, кружилась голова, темнело в глазах посреди улицы, и звенело в ушах, чувствовал – что на пределе, просто на какие-то секунды отключался (один раз – прямо переходя через перекрёсток, через трамвайные пути…)… Всё больше и сильнее устаю, просто – устаю… просто напрочь выбиваюсь из самых последних оставшихся душевных и физических сил… особенно – после этих походов… со всеми предшествующими и последующими сценами… И всё хуже вижу в темноте… Да – и не только в темноте… Сколько раз ронял очки (а без них я – почти слепой…) – не разбились пока каким-то чудом!.. Да, только – чудом…
…Или – неисповедимым Божьим Промыслом…
…В этот раз – чувствовал себя особенно хреново…
2.
…Мать, выплакав почти все слёзы, уже не просила меня и не уговаривала, чтобы не уходил… Что бывает редко – чаще эти слёзы, и просьбы, и мольбы не прекращаются даже тогда, когда я уже закрываю за собой входную дверь, – и, не смотря на все мои самые кроткие и убедительные увещевания, и обещания нигде не задерживаться, и быть всё время осторожным (и переходя улицу, и на гололёде, и в тёмных местах, и с деньгами, и с тяжёлыми сумками, и «от всяких бандитов»…), и вернуться как можно скорее…
…Я уже окончательно оделся, обулся, собрался, надел куртку, повесил свою сумку на плечо (в основном – с пустыми пакетами), проверил в карманах деньги, ключи и прочее... И она иногда в самый последний момент, всё-таки, смиряется (хоть и далеко не всегда…) с суровой будничной необходимостью моего похода за продуктами и лекарствами, и что часа два, или побольше, я буду в доме отсутствовать. И что она будет совершенно одна, останется один на один – с «самыми близкими родственниками»… И что вернусь ли я назад целый и невредимый (и застану ли в живых её…) – стопроцентной гарантии нет…
…Она просто очень тихо и очень горько плакала, уже почти без слёз, поневоле принимая суровое, и неизвестное, и пугающее, и безжалостное Неизбежное… Как будто провожала меня, возможно, уже, действительно, в самый последний раз…
Не раз мне, ещё перед уходом, приходилось поить её корвалолом; иногда – и после… Настолько она доводила сама себя… И меня заодно… Мне вот нельзя корвалол – печень спирта совершенно не переносит, а корвалол – на спирту… Но ей, вроде, помогает… Сколько раз ещё?.. И доколе?.. Когда-нибудь, это уже не поможет…
…А что же – что же должно помочь?!. …
…Про нашу медицину – и всякие, там, собесы – говорить уже давно не приходится… Не то что говорить – даже думать…
…Как я устал, как я невозможно, смертельно устал – от всех этих, и им подобных, непрекращающихся (…и готовых окончательно и навсегда прекратиться почти в любой момент…) сцен!.. Их уже было – слишком, слишком, слишком много!.. Есть предел обычным физическим силам человеческим!... Когда это уже длится – годами!.. …Хотя – лучше пусть будут они, эти сцены, лучше пусть будет это, чем… чем уже вообще ничего из этого… Вообще ничего…
…Но в этот раз – она уже смотрела на меня с каким-то полным, усталым и тихим, почти что кротким (почти что… просветлённым?!.) смирением отчаяния перед пониманием обычной, суровой и безжалостной, житейской неизбежности (…и – неизбежной – в той или иной мере – опасности и рискованности…) моей отлучки… …И – у неё были такие глаза, в них было столько невыносимой тоски!.. Тоски безнадёжнейшего человеческого одиночества!.. Невозможной, невыносимой тоски!!. …
…Я уже бежал – бежал почти сломя голову – а во мне со страшной силой сидело и билось: Не должно БЫТЬ! – у старого и больного человека, у женщины, столько много, почти всю жизнь, самоотверженно и до измождения работавшей, столько сделавшей для людей, – и для общества, и для государства, и для своих самых близких, – пережившей войну и блокаду, вдовы ветерана, израненного в боях за Родину, – родившей и воспитавшей двоих детей, вынянчившей двух внуков, – просто: у ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА!! – НЕ ДОЛЖНО у неё быть! – такого страха и отчаяния, такого ужаса одиночества, такой тоски – такой СМЕРТЕЛЬНОЙ ТОСКИ! – когда она остаётся в доме с родной (вроде бы) дочкой, со взрослыми и здоровыми внуками, с крепким зятем!.. В огромном доме – где живут сотни и тысячи людей – соседей!.. В городе – с 5-миллионным населением, с самыми различными государственными социальными службами!.. В КУЛЬТУРНОЙ СТОЛИЦЕ!.. В (до сих пор) самой огромной – и бесконечно богатой – стране на нашей планете!..
…А здесь ведь – как один на один со смертью!.. И даже – хуже!.. Хуже!!. …
…Почему – так?!. …
…Не может, не должен быть человек – так несчастен и одинок среди других людей!.. Не может, не должен быть один человек – так равнодушен и бессердечен к другому человеку!..
…Такого не должно быть!!! НЕ ДОЛЖНО!!! …
…Нельзя так человеку – с человеком!.. Нельзя так людям – с людьми!.. НЕЛЬЗЯ!!! …
3.
…Я ещё бегаю!.. Я ещё способен бегать!.. Было, лет пять назад, время, когда я уже не мог пробежать, самой мелкой трусцой, и десяти шагов – так закалывало в сердце!.. И так задыхался!.. Потом – понемногу – стал бегать снова… Тогда я ещё, хоть и очень ненадолго, бегал в лесопарк… Сейчас – уже только по дороге в магазины… да в аптеку… да ещё – в библиотеку… да за пенсией…
…Как я любил когда-то бегать!.. В 17 лет я пробежал зараз около 17-ти километров (в районе Токсова и Кавголова…)… Бегал с детства… Любил бегать в Михайловском саду, и вокруг Марсова поля, вдоль Невы, и вокруг Петропавловки… Любил бегать в лесу, по небольшим и укромным дорожкам и тропинкам, преодолевать различные препятствия, перепрыгивать через небольшие ручьи, разные рытвины и канавы… Любил быстро и без остановок, в непрерывном движении, в непрерывном беге, прыгать с камня на камень, с валуна на валун – на северном берегу Ладожского озера (…о, как я любил эту стариннейшую богатырскую игру – с древними, спокойными, хранящими память многих тысячелетий, могучими свидетелями Великого Ледника!..)… А сколько я бегал в Донбассе – по полям и глубоким оврагам – по 40-градусной жаре – штурмовал с крепкой дубиной в руках почти отвесные и осыпающиеся склоны!..
…А как я любил бегать зимой на лыжах!.. Научился бегать без лыжных палок, зато – с копьём в руках… Но – это совершенно, совершенно особый рассказ!..
…А мой бег во сне – это ещё более особая тема…
…Я тогда абсолютно знал, что эти тренировки до изнеможения, мне в моей дальнейшей предстоящей (великой!.. и прекрасной!..) жизни – очень и очень пригодятся!.. Как это может не пригодиться – будущему воину, будущему революционеру!..
Есть весьма убедительная научная гипотеза, что именно бег создал из австралопитека – человека!.. И если бег создал человека – то бег должен его и возродить!.. Чему и служили изначально Олимпийские игры в Древней Греции – пробуждению и возрождению божественной природы в человеке; человек подражал богам, и вновь роднился с богами… Удивительное племя «бегающих индейцев» тарахумара в Мексике; «беговые
Чего ж довели себя так? Руки-то целы!