Даша влетела в комнату пулей.
- Па-а-ап! – затормошила она прикорнувшего на диване отца, - там во дворе котик, такой лапочка…
- Ну, пойдём, - продолжала она дёргать отца за плечи, - пойдём, тебе понравится. Ну, па-а-а-ап….
Александр Григорьевич с трудом оторвался от только что пригрезившегося сна, недоуменно воззрился на дочку и продолжал смотреть на неё, не мигая, в течение нескольких секунд.
- Даш, - произнёс он, зевая, - может, не надо нам никаких котиков, собачек, черепашек? С ними знаешь, забот сколько?
И, разровняв поверхность подушки своей жёсткой ладонью электрогазосварщика, повернулся на левый бок и снова закрыл глаза.
Однако снова уснуть ему не удалось. Даша не стала больше ни тормошить его, ни хватать за плечи. Она просто села у окна на свой маленький деревянный стульчик и тихонько заплакала.
- Дашулька, - позвал с дивана окончательно проснувшийся Александр Григорьевич, - ну, что ты снова нюни распустила, дочь? Ну, хватит уже плакать, правда, а?
Но девочка не отозвалась. Она продолжала горестно всхлипывать, вытирая ладошками глаза, из которых всё катились и катились слезинки, и под конец Александр Григорьевич не выдержал и встал с дивана:
- Ну, пойдём, где там твой котёнок, горе ты луковое...
Нельзя было сказать, что он не любил животных, скорее – он был к ним равнодушен.
Во времена его детства в их огромной по тогдашним меркам коммунальной квартире из всей живности водились только тараканы, которых периодически приходила травить какая-то инспекция, состоящая из крикливой тётки в синем халате и худосочного мужичка с пропитой физиономией. Картина уничтожения шестиногих «рассадников заразы», как недовольно называла их одетая в синий халат тётенька, каждый раз проходила словно хорошо отрепетированная пьеса под названием «Тараканам и прочей нечисти – бой!» При этом невзрачный мужичонка насыпал в железное ведро какой-то синий порошок, разводил его водой, размешивая при этом деревянной палочкой. После чего на свет божий извлекался длинный металлический, похожий на шприц, опрыскиватель. Тётенька наполняла его получившейся голубоватой жидкостью, и начинала борьбу с тараканами. Опрыскав в ванной комнате стены, на которых потом ещё долго виднелись синеватые капельки, комиссия, которая состояла из двух человек, перемещалась на кухню.
- Пищевые продукты убрать! – зычным голосом требовала тётка, снова наполняя длинный, похожий на шприц опрыскиватель, и выпускала жидкость куда-то под плиту, потом между плинтусов, затем под раковину.
После ухода малочисленной инспекции тараканы тоже убавляли свою численность. Некоторые из них не выдерживали химического воздействия, и уже к вечеру их находили в нетипичной для живых существ позе с поднятыми кверху лапками. Другие появлялись на кухне с таким видом, как будто их напоили сорокоградусным напитком: их бег превращался в неспешное передвижение по поверхностям, по которым они уже давно привыкли передвигаться на довольно высокой скорости. Мама Саши скручивала газету и со всей силы лупила ею по одурманенным «рассадникам заразы». Остальные соседи пускали в ход мухобойки, снятые с ног тапочки или просто стряхивали ополоумевших тараканов на пол, где горемычным приходил конец. Правда, спустя несколько дней, скорость усатых особей чудесным образом возвращалась к ним обратно, и тогда уже поймать норовившего спрятаться в первую попавшуюся дырку таракана было не так просто.
- Ходит эта двоица, ходит, - каждый раз недовольно ворчала Сашина мама, - а толку нет никакого.
На просьбы сына завести собаку или хотя бы кошку, строгая родительница каждый раз говорила одно и то же: «Ну, конечно! Вот нажрётся твоя собака ядовитых тараканов – и поминай, как звали!»
Искренне веривший в то, что собака действительно могла съесть шестиногих чудовищ, как из раза в раз их называла мама, Саша перестал просить у неё завести домашнего питомца.
Поэтому, когда Дашка начинала просить купить ей котёнка, Александр Григорьевич, вспоминая собственное детство, под разными предлогами пытался уйти от этого разговора. Или находил какие-то неправдоподобные причины, но делал это так, чтобы его отказ звучал как можно более убедительно. До этого дня ему удавалось хитрить и выкручиваться. Но переносить слёзы маленькой дочери для Александра Григорьевича было выше сил и возможностей.
- Ну, где твой котёнок? – спросил он малышку, после того, как они оказались во дворе.
Дашка выглядела растерянной и очень печальной.
- Он тут был, - указала она пальчиком под лавочку, - сидел и словно ждал меня.
- Вот он! – вдруг закричала она и понеслась к песочнице, где ничего не подозревающий котёнок лежал и грелся на солнышке.
Схватив на руки тощее и, как видно, давно ничего не евшее рыжее существо, она торжественно принесла его отцу.
- Грязный он какой-то, - начал было Александр Григорьевич и… осёкся на полуслове. Поблескивающие от радости Дашкины глаза дали ему понять, что на попятную идти уже не получится.
- Ладно, - махнул он рукой, - тащи своего Рыжика домой, а там посмотрим, что с ним делать.
Так, с лёгкой руки Дашки, рыжий котёнок обрел свой дом. Правда, его поведение немного озадачило как саму маленькую Дашу, так и её родителей – уж слишком важно он повёл себя в новом жилище с первых дней. Он не носился, как угорелый, по трехкомнатной квартире, а вышагивал, чинно и степенно неся свой пушистый хвост, словно это была какая-то драгоценность. Видимо, он много натерпелся в своей жизни, поэтому первые дни ел без разбора всё, что ему давали. Потом ложился на диван и, тихонько мурлыкая от удовольствия, которое только что получил во время обеда, засыпал, спрятав нос в шерсти собственного хвоста. Но самое интересное – даже во сне он казался преисполненным собственного достоинства, будто говорил: «Не подходите ко мне. Не видите – я отдыхаю».
Так рыжий аристократ был назван Бароном.
А время – тик да так – незаметно отщёлкивало месяцы да годы. В семье родилась ещё одна дочка, которую назвали в честь мамы Александра Григорьевича – Настей. Девчонки потихонечку подрастали. Сначала одна, потом другая обнаружили в себе способности: одна к рисованию, другая увлеклась большим теннисом. В доме появились тюбики с краской, рулоны ватмана, ракетки и мячики. Жизнь в этом доме текла неспешно, словно время в нем никуда не торопилось. Барон вырос и растолстел. Всё так же важно, переваливаясь с лапы на лапу, ходил по квартире. Когда приходили гости, он тайком забирался под стол, осторожно принюхиваясь к незнакомым запахам. Потом так же незаметно выбирался назад и укладывался на своё место, к которому привык с того дня, как появился в этом доме – на Дашин диван.
Даша тем временем уже собиралась отметить своё четырнадцатилетие. Александр Григорьевич, который перебрал в голове всё то, что могло бы послужить неплохим подарком, в один прекрасный день понял, что то ли с фантазией он раздружился, то ли всё, что нужно, у дочки уже есть. Как бы то ни было, но дарить Даше очередную ракетку, пусть хоть и очень дорогую, ему не хотелось. Поэтому за вечерним чаем он озвучил свой вопрос без обиняков, спросив, что именно хотела бы Даша получить в свой День Рождения.
Он успел увидеть, как сестрички хитро переглянулись, подмигнули друг дружке и неожиданно, словно по команде, выпалили:
- Попугая!
- Ч-чего? – чуть не поперхнулся Александр Григорьевич куском печенья.
- Пап! – и Даша как в детстве, подошла и обняла отца за широкие плечи, - ну, правда, подари нам попугая.
- Что значит – нам? – удивился тот, - ведь День рождения у тебя, а не у Насти.
- Ну и что, ну и что? – быстро проговорила старшая дочка, - попугай будет общим. Как Барон. Ну, папочка, ну, пожалуйста, купи попугая.
Услышавший своё имя и появившийся в кухне, как всегда вовремя, Барон, сел у стола и умильно прищурившись, посмотрел на хозяина, словно спрашивая при этом:
- Ну, что, задали тебе задачку с тремя неизвестными?
Ближайшее воскресенье оказалось связанным с поездкой не на загородную дачу, а совсем в другое место. Не чаявший души в обеих дочках, Александр Григорьевич, остававшийся с детства верным священной фразе «Дал слово – держи!» - и в этот раз решил не ударить в грязь лицом.
Бродя по рядам и рассматривая небольших попугайчиков, он погрустнел, вспоминая просьбу детей: «Шут их знает, какие им птички больше нравятся. Ну, почему я не поехал вместе с ними? Сюрприз хотел сделать… Ну, вот получай себе сюрприз, Александр Григорьевич. Ходи да выбирай. Уже и так целый час ходишь, и всё без толку».
Промучившись ещё какое-то время, он вдруг увидел пожилую женщину, у которой в клетке сидел большой белый попугай.
- Вот это красавец! – невольно вырвалось у отца семейства, когда он подошёл поближе.
- Покупай, раз нравится, - тотчас предложила хозяйка, которая стояла, ожидая покупателей, уже довольно долго.
- Он хоть разговаривает? – поинтересовался мужчина, обрадовавшись про себя тому, что он, кажется, нашёл то, что ему действительно было нужно.
- А как же! – воскликнула женщина таким тоном, будто любой попугай, по её мнению, просто обязан был владеть определенным набором фраз.
- Вы только учтите, - сказала она, вручая клетку Александру Григорьевичу, - это ведь какаду, а какаду – птица особенная. Какое-то время будет осваиваться в твоём доме. Может, первое время и не заговорит.
- Эй, мужчина, Вы ведь даже имени не спросили! – закричала она вдогонку уходящему Александру Григорьевичу.
- Но… - обернулся тот с недоумением на лице, - мы ему своё имя дадим.
- Своё… - передразнила продавщица, пересчитывая деньги, - на новое имя он может и не отозваться.
- Банджо его зовут, - продолжила она, складывая деньги в пакет, - не забудьте.
- Не забуду, - кивнул на прощание Александр Григорьевич и про себя добавил: «Кот – Барон, попугай – Банджо. Оба на букву «Б». Разве забудешь!»
Когда Александр Григорьевич вошёл домой с большой клеткой, из которой выглядывал большой белый попугай, радости Даши и Насти не было предела.
- Ой, папочка, - захлопала в ладоши Настя, которая была более эмоциональной по сравнению с сестрой, - какая прелесть!
- Кормить и любоваться можете все, - тут же заявила Даша, - а стоять клетка будет в моей комнате. Ведь День Рождения послезавтра у меня!
Весь вечер девчонки и так, и этак крутились перед клеткой.
- Ну, Банджик (кличка попугая стала звучать у них на новый лад).
- Ну, будь умничкой, скажи нам что-нибудь!
Банджо, казалось, решил предстать перед новыми хозяевами в своём лучшем обличье. Он чистил перышки, несколько раз распушил их, словно красуясь, походил по толстой жёрдочке взад-вперед, но… всё это он проделал молча
- А, может, тебя обманули, а, пап? Сказали, что птица особенная, а все её особенности состоят в том, что она ничего не умеет? – наконец спросила Настя. Её голос не оставлял ни капли сомнения в том, что она была очень расстроена.
- Да подожди, Настюша, - ответил Александр Григорьевич, - дай ему освоиться. Заговорит он, дай срок!
Настя махнула рукой и пошла за кисточками. В самом деле, не пропадать же воскресному вечеру зря! Попугай может молчать сколько угодно, а она в это время что-нибудь успеет нарисовать!
Даша ушла в кухню помочь маме печь блины. Про Банджо, казалось, все забыли.
В это время с прогулки
