Предисловие: Пролог
Москва, январь, 1950 г.
Николай Николаевич Селивановский всегда запросто заходил в кабинет своего непосредственного начальника, Виктора Семеновича Абакумова, что, на первый взгляд, казалось вполне естественным. Однако, кабинет этот был совсем непростой. Одна только возможность очутиться в нем приводила в трепет иных членов Политбюро ЦК КПСС, откровенно робевших перед обитателем здешних покоев, Министром государственной безопасности СССР.
С грозным чекистом, в данный момент олицетворявшим карающую длань партии, Николай Николаевич был знаком давно и накоротко. Они вместе прошли суровыми дорогами войны, успели великолепно сработаться в военной контрразведке «СМЕРШ». Между ними установилась не только взаимная симпатия, но, что оказывалось несоизмеримо более ценным в их профессиональной среде, отношения подлинного доверия друг к другу.
Даже внешне они были очень похожими: одинаковый жесткий, уверенный взгляд, темные брови вразлет, высокий, слегка покатый лоб, заглубленная линия волос, к сожалению, с годами все далее и далее отступавшая к макушке. Николай Николаевич казался несколько более рыхлым, одутловатым (недоброжелатели сказали бы даже, что он щекастый, «наетый») – видимо, сказывалось небольшое старшинство в возрасте. Однако эти различия нивелировались мундиром, придававшим своему владельцу дополнительную статность и молодцеватость.
Сидя друг напротив друга за небольшим приставным столиком, предназначенном для совещаний, эти люди являли собой великолепное зрелище: звон медалей, блеск шитых золотом генеральских погон со множеством звездочек - настоящие символы незыблемой мощи и величия отечественных правоохранительных органов, стоящих на страже завоеваний пролетарской революции!
Под стать им оказывался и интерьер просторного, вытянутого в длину кабинета: стены покрыты панелями из благородной карельской березы, слева на стене – огромная карта СССР, а рядом с ней – шкафы с книгами, корешки которых даже не примяты. Чуть ниже на подставке покоится большой глобус, за которым притаилось огромное кресло…
– Владимир Семенович, – решился первым прервать немного затянувшееся молчание Селивановский, – у нас появилась идейка, которая, как мне кажется, будет вам интересна… В свое время, еще до войны НКВД занималось поисками царских сокровищ, когда-то увезенных Николаем II в тобольскую ссылку. Кое-что им сделать удалось, но основная работа, думаю, до конца доведена не была. И если сейчас мы осторожно вытянем оборвавшиеся тогда ниточки, то мы можем сработать очень эффектно, вернув «народное достояние».
– Действительно, это интересно… – блеснул глазами Абакумов. – Хозяин (так он за глаза называл И. В. Сталина) будет очень доволен. Да и самому Лаврентию шлею как следует вставим . И в чем суть дела?
– Началось все с того, что бывший сотрудник НКВД Малецкий переслал докладную записку, - Селивановский протянул заранее заготовленную бумагу… – Вот она:
Тов. Юринсу
27 декабря 1931 г.
В 1922-24 г. в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря… Было обнаружено много спрятанного (замурованного в могилах, в колокольнях, в стенах монастыря) имущества, среди которых и… ожерелье царицы. Его прятала бывшая игуменья Дружинина, которая умерла при аресте. И еще знала одна схимница, очень старая, и больше никто .
Абакумов был старый чекист и поэтому на услышанное внешне никак не прореагировал. Его выдала торопливость, с которой он пододвинул к себе пухлый скоросшиватель, наполненный старыми документами. Селивановский, между тем, невозмутимо продолжил:
– Расследование не начиналось более года. Наверное, Малецкому просто не поверили. Но потом схимницу, о которой он говорил, все-таки взяли. Она оказалась не такой уж и старой. Ее допросили с пристрастием. Поначалу она отпиралась, но в итоге созналась во всем.
– Так, так, так, – Абакумов быстро пролистывал одну страницу за другой, цепким взглядом выхватывая важные детали. Им овладевало буквально охотничье возбуждение… – Конечно, куда ей отмалчиваться было. Видишь… – он подчеркнул ногтем какую-то закорючку, стоявшую в конце очередного документа, – Это дело вел Авторканов. Когда-то я лично его знал. Из своих подопечных он способен был душу за раз вытрясти. Сам Кобулыч про него говорил, что он и чайник способен разговорить.
– События, действительно закрутились с бешеной скоростью, согласился Селивановский. - Начались аресты, допросы. И уже 20 ноября 1933 г. в Тобольске был обнаружен настоящий схрон драгоценностей, о чем было незамедлительно доложено в Москву.
Спецзаписка экономического отдела ПП ОГПУ по Уралу
Сов. секретно
Среди изъятых ценностей имеются: 1) брошь бриллиантовая в 100 карат. 2) три шпильки головные с бриллиантами в 44 и 36 карат, 3) полумесяц с бриллиантами до 70 карат (по некоторым сведениям, этот полумесяц был подарен царю турецким султаном), 4) диадемы царских дочерей и царицы и друг[ие]. Всего изъято ценностей по предварительной оценке наших экспертов на сумму в три миллиона двести семьдесят тысяч шестьсот девяносто три золотых рубля.
– И это старые полновесные золотые рубли, – невольно почесал затылок Абакумов. – Теперь такое богатство вообще несметных денег стоит. Но если все изъяли, наша-то корысть в чем заключается? После тех мастодонтов, которые рулили дела в 30-е годы, нам подбирать уже нечего.
– Может быть, Виктор Семенович, вы несколько преувеличиваете мастерство старых специалистов? Какие тогда были методы дознания, тем более в провинции?.. В морду дать, да по почкам. При такой ветхозаветной примитивности не могли не случаться сбои. И перед нами, не сомневаюсь, именно такой случай.
В конце весны 1934 г. прихватили некую Аниль Викентьевну Печекос, – Селивановский указал на очередной документ. – С ней долго бились, правда, к тому времени дело вел уже не отмеченный вами Авторканов, а какая-то размазня. Наконец, 5 июня она согласилась сотрудничать со следствием, пообещав указать место хранения романовских ценностей. На радостях сотрудники бросились в ее камеру, но нашли ее умирающей. Оказывается, она накануне разломала на части алюминиевую ложку и проглотила обломки, которые застряли в гортани и вызвали гнойный плеврит. Откачать ее так и не удалось, через 12 дней она умерла.
Тогда взялись за ее мужа Печекоса Константина Ивановича. Тот сопротивлялся совсем недолго, а потом пообещал привести к тайнику, оборудованном в его бывшем домев Омске. Оперативники повезли его на место. Там он долго бродил по комнатам, пока не привел к невзрачной каморке на пятом этаже. Оперативники начали ломать стены. Между тем, арестант, усыпив бдительность охраны, выпрыгнул из окна…
– Вот, сволочь, - не смог скрыть своих эмоций Абакумов. – Улизнул, все-таки… Тут ты, Николай Николаевич, прав. Бывают еще в нашем деле недоработки.
– Я больше того скажу, – подхватил ободренный своим начальником Селивановский, – налицо расхлябанность, преступная халатность… Этот Печекос, благо, что с шестого этажа спрыгнул, ко всеобщему удивлению не только не сдох, но и отделался одними переломами да сотрясениями, как будто был богом береженый. В тюремной больничке его обратно собрали, да на ноги подняли. Спустя какое-то время с ним снова стали работать. Но он на контакт со следствием больше не шел, да еще и прытким оказался. Ему руки ломают, а он – прыг в обморок! Его в карцер сажают, на стойке растягивают, а он – бух на землю и коньки откинуть хочет. Так ничем его взять не удалось. Через год, намучавшись, решили его отпустить. Установили слежку, чтобы он к царскому золоту сам привел (думали, что не удержаться ему, чтобы еще разок на драгоценности ни взглянуть). Да только не вышло ничего, как будто и вправду при падении память у него совсем отшибло. Когда же война началась, в неразберихе его и вовсе упустили.
– Ушел, падла, – Абакумов не смог сдержать восхищения человеком, умудрившимся вывернуться из лап его собственного ведомства. Но тут же, словно одернув себя, деловито спросил: – Ладно, люди Берии Ваньку сваляли… А нам-то с какого бока к делу подступиться?
– Есть у меня на примете один перспективный розыскник, полковник Бушуев. Я его еще по особому отделу Южного фронта знаю. Сейчас он у нас в четвертом управлении работает. Так вот, он кое-что нарыл, да некоторые факты сопоставил.
Во-первых, он вспомнил Печекосов: не могли же люди идти на лютую смерть ради ерунды. Значит, они знали такое, что никому выдавать быль нельзя. А во-вторых, обратил внимание на одного старого дурака, уральского большевика Юровского. Тот когда-то похвалялся своими подвигами, направо и налево рассказывая, как собственноручно расправился с императорской семьей (наши люди за ними все тщательно записывали). Так вот, все в том же 1934 году он как-то болтнул о событиях, случившихся сразу после расстрела:
Когда трупы стали раздевать, то обнаружилось, что на дочерях и Александре Федоровне (царице)… были лифы, хорошо сделанные из сплошных бриллиантовых и других камней. Ценностей этих оказалось всего около полупуда… На Александре Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта. Ценности все были тут же выпороты, чтобы не таскать с собой окровавленное тряпье…
19-го вечером я уехал в Москву с докладом. Ценности я передал тогда члену Ревсовета Третьей армии Трифонову. Их, кажется, Белобородов, Новоселов и еще кто-то схоронили в подвале, в земле какого-то домика рабочего в Лысьве… Добра всякого было не один вагон .
– На эту информацию и обратил внимание Бушуев, – продолжил Селивановский . – Он обнаружил кое-какие нестыковочки… О каких вагонах добра говорил Юровский? Как можно было их «схоронить в подвале»? Где они теперь, куда делись?.. И потом, все ли из спрятанного, потом извлекли из-под земли? Времена тогда были мутными, белые красногвардейцам прямо на пятки наступали. Колчаковцы даже нашли кое-какие ценности, принадлежавшие бывшему царю, о чем на весь мир раструбили. Но, думаю, о самом ценном и они предпочли умолчать. Был тогда у них один человек, к которому стекалась вся важнейшая информация…
Распятая на звезде. Глава первая
Книга первая
В истории нет и не может быть не-выгодных, неудобных страниц, она нужна в совокупности как единое це-лое для нас и для будущих поколений, без всяких прикрас и изъянов... Память и гордость должны объединять нас, де-лать сильнее, помогать молодым лю-дям в полной мере осознать свою со-причастность Родине, великим делам своих предков, ответственность за бу-дущее России!
В. Путин
Далеко за городом
Усадьба «Гальяново»,
22 версты к западу от г. Екатеринбурга, июнь, 1918 г.
В это утро Александр Дмитриевич Аксенов проснулся первым, раньше всех своих домочадцев. Он бы мог еще поспать, ведь спешить на службу в Азово-Черноморский банк, перешедший при новой власти в управление советам, теперь не было нужды. Однако сказывалась многолетняя привычка, да и терять попусту прекрасные минуты солнечного летнего утра совсем не хотелось.
Для начала он решил прогуляться к роднику, чтобы умыться, вдоволь черпая ладонями студеную ключевую воду. Затем он вышел в луг, поправил косу и с восторгом начал косить сочную, в пояс ростом, густую траву… Сколько поэзии, сколько музыки в звенящем шуршании остро заточенного лезвия о срезаемую стерню. А запах, чудный луговой запах, пьянящий своим волшебным ароматом! Вжик, вжик – падает ряд за рядом, ложится трава ровным слоем. Пот заливает лицо и шею. Обтираешь косу пучком сена, оглаживаешь ее ладонью и вновь встаешь в работу. Оглянешься – а за тобой уже целая поляна ровной зеленой щетины.
Вскоре принялся накрапывать дождик. Но был он совсем не докучливым, грибным, изливавшимся редкими каплями из одинокой тучки, зависшей на фоне голубого неба. Однако для Александра Дмитриевича эта небольшая смена погоды послужила своеобразным сигналом: пора возвращаться в дом.
Домашние к тому времени уже встали. Обожаемая супруга Маргарита Павловна колдовала у плиты. А дочь Ольга уже успела убежать в сад – конечно, девушке, только что окончившей гимназию и переполненной предвкушениями грядущих приятных перемен, совсем не сиделось в четырех стенах.
Поставили самовар. И хотя по скудости текущих дней стол был небогат, позавтракали плотно и с удовольствием.
– Когда Аничковы и Погодины обещали приехать? – спросила Маргарита Павловна после того, как последняя чашка чая оказалась допитой. По старой традиции, которой в семье Аксеновых придерживались весьма строго, разговаривать во время трапезы не полагалось.
– Они надеялись выехать из города поутру, так что ближе к обеду у нас уже должны быть. Да только нынче, сама знаешь, неспокойно. Могут и задержаться…
В этот момент стеклянная дверь, выходящая в сад, поддалась молодому напору, и в комнату буквально ворвалась босоногая молодая девушка в сиреневом ситцевом платье, во множестве покрытом кружевами. Темные неширокие брови, поднимающиеся чуть удивленными дугами над светящимися голубыми глазами. Изящный маленький носик с тонкой переносицей и слегка расширенным основанием. Алые, слегка припухшие губки. Нежный румянец на щеках. Ее длинные русые волосы были собраны в две косы, рыхло перевитые бирюзовыми лентами. Цвет этот казался не вполне уместным, но разве что-либо способно испортить прелесть молодости!
– Как хорошо, как привольно в саду, – девушка не нашла подходящих слов для того, чтобы в полней мере рассказать о чувствах, переполнявших ее в эту минуту. – А когда из города все приедут, будет совсем весело.
Порхнув по гостиной и походя отказавшись от завтрака, она взбежала по лестнице и скрылась в своей комнате.
– Ах, молодость, молодость, – вздохнула Маргарита Павловна, не отдавая себе отчета в том, насколько банальна эта фраза.
Тем временем дождик совсем прекратился и Александр Дмитриевич решил снова прогуляться, но теперь не с какой-то определенной целью, а так, ради праздного удовольствия. В двадцати – тридцати саженях от дома Аксеновых, за узкой, но очень высокой каменной грядой проходила железная дорога. Когда-то он любил туда хаживать, рассматривать поезда, проносящиеся в дальние края и уносящие в ухоженных, великолепных классных вагонах своих пассажиров к жизни большой и, как ему тогда казалось, неизменно праздничной.
Но теперь от былой красоты не осталось и следа. Поезда ходили редко, зато с большим количеством вагонов, среди которых пассажирские почти не встречались – все больше скотовозы, теплушки и открытые платформы, забитые всяким хламом. Закопченные паровозы тянули их с натугой, словно бы скрежетом колес и свистом вырывающегося пара проклиная нынешнюю худую долю.
Нет, идти туда не хотелось. И Александр Дмитриевич отправился в противоположную сторону. Там, за скальным останцем начинался подъем в гору, на вершине которой виднелось причудливое нагромождение камней, именуемое в народе «Кроликами». Действительно, их очертания отдаленно напоминали фигурки прелестных домашних животных, правда изрядно одичавших и обзаведшихся хищными оскалами. Над их мордами в разные стороны торчали заостренные краеугольные «уши».
Как ни странно, но эти природные скульптуры очень нравились Александру Дмитриевичу, он находил в них поэзию, созвучную духу нынешнего времени. В восторг его приводил и великолепный черничник, захвативший здесь все окрестные поляны. Разумеется, до сбора урожая было еще далеко. Но вполне сформировавшиеся зеленые ягоды, наливающиеся живительной энергией, казались просто прекрасными.
Прогулка затягивалась. Однако спешить с возвращением не было никакой необходимости… А лес таинственно, почти бесшумно продолжал шелестеть листьями, время от времени отвечая легким скрежетом ветвей на какой-нибудь особенно сильный порыв ветра.
Тем временем к усадьбе подъехала крытая повозка, окруженная несколькими вооруженными всадниками. У крыльца дома она остановилась и из нее, потирая бока, выбрался совсем юный паренек в кожаной куртке, поверху перевитой крест накрест пулеметными лентами. Вид у него был достаточно комичный. И, чтобы не казаться совсем смешным, он попытался держать себя подчеркнуто строго.
Он молча протянул спустившейся к нему Маргарите Павловне мандат с печатью Екатеринбургской чрезвычайной комиссии и махнул рукой прибывшим с ним красноармейцам, очевидно, отдавая приказ о том, чтобы они начинали действовать по заранее намеченному плану.
Подобная операция, без сомнений, осуществлялась отрядом далеко не в первый раз: люди действовали быстро, без суеты. Один из них остался на улице, а трое других, оттеснив хозяйку, ворвались в комнату и начали деловито передвигать мебель и вскрывать шкафы и ящики, вываливая на пол все их содержимое.
Разгром комнаты проходил в абсолютном безмолвии и без какого-либо внимания к оцепеневшей от такой бесцеремонности хозяйке, которая несколько придя в себя, наконец задала удивленный вопрос:
– Господа, что вы делаете?
Паренек в кожаной куртке, не утруждая себя никакими пояснениями, сквозь зубы процедил:
– В доме люди еще есть?
– Дочь гимназистка в своей комнате отдыхает, – ответила Маргарита Павловна, а потом по какому-то наитию солгала. – Муж в город уехал. Обещал там заночевать и вернуться только через два дня.
– Мне поручено его арестовать, – наконец соизволил хоть что-то объяснить облеченный властью недоросль, – а у вас произвести обыск…
Вещей у Аксеновых было немного, да и домик не отличался большими размерами. Поэтому обыск не продлился более 40 минут. Все это время Маргарита Павловна простояла на крыльце, прижимая к себе дочь. Та, испуганная, выскочила из комнаты, как только в гостиной раздался грохот начавшегося погрома. Так и стояли испуганные женщины, оставив он поругание свое жилище. Они не пытались не только сопротивляться, но даже выражать свое отношение к происходившему.
Впрочем, непрошенные гости больше не интересовались хозяевами, они были увлечены исследованием попавших к ним в руки богатств. Результаты поисков, похоже, вполне их удовлетворили. На свою повозку они погрузили все найденное столовое серебро, настенные часы, совсем недавно висевшие над камином, несколько резных стульев с инкрустацией, выходной костюм Владимира Дмитриевича и платье Ольги, в котором она совсем недавно блистала на выпускном балу.
– Когда хозяин вернется, пусть следует к нам, в ЧК, мы его арестуем в качестве заложника, – больше для порядка, и не надеясь, что его приказание будет исполнено, проворчал, уезжая, молодой комиссар…
Александр Дмитриевич тем временем возвращался домой в приподнятом настроении. По дороге он нарвал целую охапку цветов и предвкушал, как Маргарита Павловна обрадуется этому незатейливому подарку.
Вот уже и заимка. Жена с дочерью, обнявшись, ждут его на крыльце. Странно только, что двери и окна распахнуты настежь.
«Решили проветрить дом после уборки», - удовлетворенно подумал Александр Дмитриевич и, разглядев повозку, прибавил шаг: «Не иначе, гости приехали раньше времени».
Во дворе, действительно были чужие, но совсем не те, кого он надеялся увидеть.
Когда Александр Дмитриевич показался, комиссар аж крякнул от удовольствия:
– Быстро же вы из города вернулись. А мы и не чаяли вас дождаться. Забирайтесь скорее в повозку, да поедем.
Александр Дмитриевич, все еще прижимая к груди цветы, совершенно не понимал, кто это люди, что они здесь делают и почему он должен с ними куда-то ехать. Вместо объяснения он получил крепкий удар прикладом от одного из красноармейцев и, без лишних слов, вынужден был подчиниться приказу. Лошадка, дернув возок, понуро поволокла его за собой. Вооруженные всадники пристроились сзади… Мрачная процессия отправилась в город.
Через несколько верст она разминулась с веселой компанией мужчин и женщин разного возраста, ехавших навстречу на двух бричках.
Маргарита Павловна, окончательно впавшая в оцепенение, осталась стоять на том же месте. Ольга же, начавшая плакать навзрыд, все теребила ее за рукав:
– Ну, мама, мама…
В этом виде их и застали гости, появившиеся вскоре.
Не без труда им удалось добиться от хозяек вразумительного рассказа о том, что здесь произошло совсем недавно. Маргарита Павловна наконец разрядилась слезами, а Ольга, напротив, замолкла и, забившись в угол, сидела как истукан.
Из творческого наследия В. И. Ленина :
Особенно любят возмущаться «варварским», по их мнению, приемом брать заложников. Пусть себе возмущаются, но войны без этого вести нельзя, и при обострении опасности употребление этого средства необходимо, во всех смыслах, расширять и учащать .
Приехавшие, моментально поняв всю серьезность ситуации, наперебой говорили слова утешения и, закипятив самовар, принялись отпаивать хозяек чаем. Но хлопоты их помогали мало.
О планировавшемся веселье не могло идти и речи, но уехать, оставив осиротевших женщин в беде, тоже было немыслимо. Хозяек уложили в постели, оставив с ними добровольную сиделку. А остальные гости принялись наводить в доме порядок. Когда все дела были завершены, а Маргарита Павловна и Ольга погрузились в живительный сон, все собрались в гостиной. Разговор не клеился, каждый был занят своими невеселыми раздумьями: на месте Аксеновых мог оказаться каждый из них…
И только Владимир Петрович Аничков наводил на всех тоску своими
|