это представление с одним актёром, Килькин, не долго думая, пошёл в ванну и, набрав из выварки ведро воды, вылил его на художника. Подействовало, глаза художника стали наполняться земным смыслом.
— Тебе чего надо, стукач? — видимо узнав Килькина спросил он.
— И тебе не хворать Данила-мастер. Мне срочно нужна твоя помощь. Сумеешь быстро смастерить универсальную отмычку для дверных замков?
— Суметь-то сумею, только зачем мне надо такое счастье? Я, если ты забыл, не вор домушник, а народный мастер, потомок старинного дворянского рода… И человек чести… А тебе она зачем?
— В квартирах наших умерших соседей имеется немало ценных вещей, не мешало бы их прибрать, пока бомжи и наркоманы не растащили. Понятно?
— Но ведь это мародёрство, грабить мертвых… Я как анархист и монархист этого не приемлю, — возмутился Данила-мастер.
— Это кто говорит? Плевако или сам Цицерон? Нет, это мне ездит по ушам, человек, который скупает золотые коронки, которые местные бомжи ему таскают с кладбищ. Ты мне ещё за дворянскую честь расскажи и вот тогда я тебе точно расскажу за деяния твоих славных предков, чем они себе зарабатывали на жизнь и как лезли на трон. Так что давай, Данила-мастер, не выёживайся и приступай к работе.
—Чего там приступать, две шпильки с фольгой я сейчас найду, проволоку согну и готово. Тебе завернуть в газетку или упаковать в подарочную коробочку?
— Мне не надо никуда отмычку упаковывать, я пользоваться ею не умею. Приводи себя в чувства, со мной пойдёшь.
— Ну, что же, если урядник говорит — садись, то сидеть, таки придётся. Нет, ну чтобы я так жил, как ты мне поёшь за то барахло, что нам за него ничего не будет..
— Не боись, мазилкин. Мой батянька во время блокады Ленинграда таким же образом делал себе состояние. Жалко, что люди Жукова ему крепко на хвост наступили…
— И что? — заинтересованно спросил художник. — Расстреляли?
— Держи карман шире. Наградили батяньку, но коллекцию антика отняли. Грабители. Но видно не всё он им отдал, после войны его похитили и убили.
— Мне что расплакаться?
— Нет. Плакать не надо.
— А что надо?
— Сделать вывод и не попадаться. Пошли уже. Время не ждёт, — грубо оборвал разговор Килькин.
Художник собрал свой инструмент и, пропустив вперёд Килькина, вышел из мастерской и, не закрывая дверь, пошел за ним вниз по лестнице. Килькин шел по подъезду, звоня во все двери. Ему никто не открывал, а просто посылали на хер. В одной квартире никто не отозвался. Килькин кивнул на дверь и Данила-мастер тут же приступил к работе. Он открыл два дверных замка за одну минуту и, повернув ручку, вошел в квартиру. За ним следом, опасливо оглядываясь по сторонам, шел Килькин.
В квартире, кроме мертвого хозяина и его жены, никого не было. Килькин, с ловкостью вора домушника осмотрел возможные тайники, изъял найденные деньги и украшения. Осмотрел висящие картины и стоящие на полке иконы. «Китайский ширпотреб. Барахло. Уходим», — прошептал он художнику и покинул квартиру. В коридоре художник заглянул в стоящий там холодильник и, сложив в пакет продукты, покинул обворованную квартиру. В карантине украшениями сыт не будешь, такова проза жизни, а мертвым коллаборантам продукты были уже не нужны.
Спрятав добычу в мастерской художника, они пошли в очередной поквартирный обход. Вскоре им никто не ответил из квартиры прокурора. Вскрыв дверь, они попали в пещеру Али Бабы. Там даже унитаз был золотой. На нём и сидел пьяный в хлам хозяин квартиры. Они уложили его в постель и забрали всё ценное, что нашли в квартире. Пришлось делать две ходки. Унитаз и картину, на которой был изображен прокурор в тоге Цезаря, решили не трогать. Оставили до следующего раза.
Отнесли, спрятали и снова пошли в обход. В этот раз они попали в квартиру преуспевающего предпринимателя и депутата… в прошлом. В настоящее время он валялся на полу в кровавой луже. Похоже, что он свел счёты с жизнь с помощью лежащего рядом пистолета. «Какое жестокое самоубийство», — обнаружив на голове три раны, негромко сказал Килькин и принялся быстро и внимательно осматривать квартиру. Вскоре за картиной он обнаружил сейф.
— Сможешь открыть? — осматривая кодовый замок, поинтересовался он у художника.
— Если он не под сигнализацией, то легко…
— Какая там к ебеням собачьим сигнализация… Дом в обсервации, двери заварены. Вскрывай, хоть отмычкой, хоть фомкой. Имею чуйку, что нас там ожидает огромный куш.
— Сейчас, сейчас, не торопи меня, — нежно проводя пальцами по замку, прошептал художник, потом что-то покрутил, что-то повернул… и осторожно стал открывать дверцу сейфа.
— Ну, что там, что там? — затоптался от нетерпения на месте Килькин.
— Золото, бриллианты… Подвела тебя твоя чуйка. Нет здесь ничего. Пусто, кто-то нас опередил.
— Точно… Вот же гниды. Сматываемся. Ходу, — увидев пустое нутро сейфа, выругался Килькин и выскочил из квартиры.
Они спустились на нижнюю площадку и закурили. Откуда-то снизу стали доноситься глухие удары, а потом послышалось тоскливое пение. Кто-то пел нестройно, но мужественно исполнял «Интернационал». Шум нарастал. Похоже, было, что где-то заработал отбойный молоток.
— Пошли, посмотрим, что там они в подвале делают, — предложил Килькин.
— Да что они могут там делать, пол долбят и песни поют. Извини, туда — без меня. Я пойду бухать.
— Ну, как знаешь. Я через пару часов подойду.
— На хер ты мне ночью будешь нужен? Если сторожить свои сокровища, то сторожи их под моей дверью.
— Ладно, отдыхай. Только сильно не бухай.
— Не учи ученного. Я практически и не пью. Так слеганца для поднятия тонуса и для вхождения в нирвану.
— Понятно. Разбежались. Я утром зайду.
— Буду ждать. Вали уже к своим коммунякам…
Художник, имеющий все права на российский престол, ушел к себе на чердак, а Килькин затоптав окурок, отправился в подвал, откуда доносились глухие удары. Пока он спускался по лестнице, удары прекратились. Килькин вошел в подвал и увидел там сидящую на лавках небольшую группу жильцов, которые перебивая друг друга, о чем-то жарко спорили.
— Всем привет. О чём сыр бор, господа хорошие? Что не поделили? — поздоровался он с присутствующими.
— Что можно тут делить? Снимаем с гавна пену. Присоединяйся. Ложку дать? — сострил вечно пьяный старший боцман Шевел.
— Спасибо, не надо, — вежливо отказался Килькин. — Деньги собрали?
— Какие деньги!? А это ты видел!? — возопил бывший лейтенант и комсомольский вожак Морденко и сунул под нос Килькину огромную дулю.
Дуля воняла гавном, видно что совсем недавно Морденко погадил, и по причине отсутствия воды в унитазе, своё гавно не смыл и руки не помыл. По правде сказать, от многих жителей Севастополя давно уже попахивало гавницом и никакие дезики тот «аромат» скрыть уже не могли. И если жители некогда закрытого города с ним снюхались, то редкие приезжие воротили нос и вступать в интимную близость с плохо пахнущими путанами не хотели. Зато …. Как в раю.
— Да пошел ты… — сказал Килькин и, обойдя вонючку, пошел к импровизированной трибуне, на которой бывший офицер Брюханов, убеждал жильцов сдать деньги на взятку и на наркотики.
Народ возмущенно роптал и деньги сдавать, не торопился. Послушав его пару минут Килькин понял, что с таким оратором ему ничего не светит, а потому он согнал его с трибуны и заняв его место сказал проникновенным голосом:
— Дорогие братья и сестры. В это судьбоносный для нас вечер, я хочу обратиться не к вашему разуму… Нет…. Я хочу обратиться к вашему инстинкту выживания. Сегодня если мы ничего не предпримем, то многие из нас не доживут до конца этой самоизоляции. И потому у нас есть только один выход — выкопать подземный ход в катакомбы и спастись бегством. Но сами сделать мы этого не можем, значит, нам надо привлечь рабочих со стороны. И у меня есть на примете такие люди, которые за пару часов смогут тот подземный ход вырыть. Но для этого нужны деньги. Предлагаю всем нам сброситься по пять тысяч рублей.
— По сколько!! По пять тысяч!! Да это же грабёж!! — взвыло собрание. — Надо прорываться силой! Все на штурм…!!! Это есть наш последний и решительный бой… Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает…
Из народной гущи выбрался пьяненький бывший политрук каптри Болянин и, гаркнув: «Все за мной!» — решительным шагом направился штурмовать подъездную дверь. Вскоре раздались удары, а потом послышались выстрелы и чей-то истошный женский голос заорал: «Убили!!! Фашисты! Что же вы делаете!?» Испуганные жильцы, бросив своих раненых и убитых, вернулись в подвал. Болянина и Брюханова с ними уже не было. Вытирая сопли и слёзы жильцы, достав свои кошельки, стали ложить на стол деньги. Некоторые женщины снимали с себя и золотые украшения. Наблюдая за этой картиной, Килькин в очередной раз пришёл к выводу, что если гром не грянет, то российский мужик никогда не перекреститься.
Собрав и пересчитав деньги (почти полмиллиона), он заверил всех присутствующих, что они через три дня будут на свободе, он покинул подвал и поспешил на чердак к художнику. Дверь у того была заперта и Килькин боясь, что тот как-то может скрыться с наворованными ценностями остался караулить его у двери. Он собрал несколько дверных половичков, расстелил их и прилег отдыхать. Всю ночь он беспокойно ворочался и спал, как сторожевой пёс в полглаза. Наконец-то он услышал, как заскрипел давно не смазанный замок, дверь приоткрылась и смутная тень выскользнула из мастерской.
—Ага, попался, ворюга, — набросился на неё Килькин.
—Спасите, убивают!! — неожиданно женским голосом заверещала тень.
К своему большому удивлению Килькин узнал в женщине свою бывшую невестку Машу. От неожиданности он на время онемел и впал в ступор. А Маша, воспользовавшись этим моментом, что есть силы, ударила его зажатой в руке туфлей по голове и убежала в мастерскую. Удар каблука пришелся в висок, Килькин вскрикнул и, потеряв сознание, обмякнув, упал на пол. Пришел он в себя на том же коврике, собрал силы и кое-как на карачках вполз в мастерскую. Достал из холодильника бутылку вина, выпил его прямо из горлышка и, немного отдохнув, поплёлся в конец чердака, где за фальшивой стеной хранились украденные деньги и драгоценности. В голове у него гудело, стены уплывали куда-то вдаль, а пол вздымаясь волнами, пытался сбить его с ног.
Держась за стены, он по дороге заглянул в студию, где обычно Данила-мастер рисовал свои картины. В большой студии стоял мольберт и диван. Свет в неё попадал через застекленную крышу и в утреннем полумраке, сквозь плавающий табачный туман, на диване Килькин заметил несколько человеческих тел. Что-то заставило его переступить порог студии и подойти к дивану. Полуобнаженный художник, лежа на спине, задумчиво курил кальян, а две обнаженные женщины, в поте лица своего, трудились над его членом. Идеальный любовный роман на троих.
Одна из женщин, почувствовав присутствие постороннего человека, подняла лицо и наполненными наркотическим кайфом глазами, мазнула по Килькину. К своему большому удивлению Килькин узнал в женщине, делающей минет художнику, свою бывшую невестку, которая на лестничной клетке ударила его. То что его бывшая невестка шалава и
