но обида заставила меня обернуться:
- У меня была строгая мама, как вы. Но она любила меня и берегла…
Я вбежала в свою прекрасную однокомнатную квартиру. В ней ещё стоял запах недавнего строительства. Это был смесь аромата клея, краски, линолеума и мела. Я любила этот аромат. Но сейчас он был запахом одиночества.
Я пошла в ванную и стала набирать воду. Шум струи стал успокаивать, я подошла к окну, увидела выходящую на улицу соседку. По стройной осанке угадывалась её красивая молодость. Может быть какого-нибудь балетного класса. Женщина остановилась и посмотрела на моё окно снизу вверх. Она не могла видеть меня за занавесками, а я изучала её дальнее лицо. Оно, действительно, напоминало мне мою маму, и я прочла в её невидимом для меня взгляде боль.
Звуки говорили о полной ванне. Я разделась, нашла в маленьком шкафчике под зеркалом скальпель, оставшейся от мамы. Она была медсестрой. Шагнула в воду и часть её вылилась на пол, когда я просто в изнеможении села.
Я подняла руки. Одна держала скальпель и подрагивала. Другая смотрела на меня нежной стороной с бьющимися прожилками.
Обе как бы спрашивали: «Хочешь ли ты исчезнуть из этой жизни?»
Я не стала уходить из жизни, а устроила себе отдых. Сервировка с нежным вином и все такое. После первого тоста наедине с диктором какого-то канала по телевизору в дверь позвонили. В глазке я увидела Максима. Ещё я увидела за его спиной краешек букета цветов.
И я открыла дверь.
Так у меня начался роман.
Максим был чем-то похож на моего утонувшего на Дальнем Востоке одноклассника, имя которого было Любимый. И это имя сейчас забирал мальчик из соседнего дома.
Наш город вытянут вдоль Волги. Бывший исторический центр застраивается зданиями архитектуры, опробованной в цивильных странах на Западе. Я подолгу смотрю утром на город под окнами балкона. Надышавшись гарью от машин, закрываю створки и включаю кондёр. Все, отрезана от мира! Затем подолгу смотрю на себя в зеркало. Только мне одной известны изменения лица и фигуры. В уме складывается некий график старения. Я стараюсь ограничивать его самым близким будущим: днём нынешним, днём вторым… Дальше страшно заглядывать.
Мой юный возлюбленный ничего не видит. Он прибегает, как на тренировку со спортивной сумкой. Только в ней не пахнущая потом форма и кроссовки, а небольшой букет цветов, какая-нибудь любимая закуска или бутерброд из дома и несколько учебников. Он знает, я готовить не люблю, но разбираюсь в школьной программе. Я помню все! Когда работала диктором, достаточно было одного лишь взгляда на листок с текстом…
Я раскрылась, и теперь Максим зовёт меня Оксаной, а иногда просто Ксой. Кса, и все!
Ещё я купила продвинутый ноутбук. Иногда помогаю своему другу готовить контрольные. Видимо то, что сын стал преуспевать в учёбе, не вызывало потребностей родителей контролировать передвижения Максима. А он проявлял чудеса конспирации. Я скажу об одной его операции. Он входит в дом с крайнего подъезда (набор кода на замке двери подъезда – не проблема для него), поднимается на последний этаж и там, через неприкрытый люк по чердаку идёт к моему подъезду и со всеми предосторожностями спускается.
Я понимаю, что когда-нибудь кто-то из бдительных жильцов с трясущимися от старости руками, но выстраданным в советские времена чутьём на шпионские темы, его застукает, но об этом думать не хотелось.
Кстати, о его родителях.
Об отце, руководителе отдела риэлтерской конторы «Петушок», знаю, что он относится к жизни серьёзно. И это все о Вадиме Николаевиче с тяжёлой рукой, двинувшей мне по лицу.
А вот мадам Елизавета…
В нескольких кварталах от нашего дома есть салон красоты «Салют». Такое название можно было с успехом присвоить пиротехнической фабрике или заводу по выпуску шахтных ракет. Но какой-то шизанутый бизнесмен открыл эту парикмахерскую для высших слоёв общества города. Да и области тоже. И гламурное бабье и мужички в твидовых пиджачках потянулись туда. Разумеется, каждый в свой салон.
В чем секрет этого «Салюта» многие или не понимали, или тщательно скрывали. Но я уже давно знала, что в соседнем помещении, куда уводила незатейливая серая дверь для подсобных помещений, был оборудован другой салон - для свиданий. Сюда приходили те дамы, которые жаждали получить все, что входило в понятие «внимание мужчины», а мужчины заглядывали, чтобы решать кое-какие дела с дамами, обличёнными властью.
Все приходили сюда с солидными суммами, подарками, вручаемыми во время обедов в кабинках. Гарик, глава этой хитрой фирмочки, сидел под крышей какого-то крутого отдела милиции. Все были довольны.
Итак, мадам Елизавету я увидела в соседнем кресле. Это, когда я позволила себе зайти сюда. Из озорства. Женщина сорока лет сидела под колпаком, а миниатюрненькая девушка-мастер обрабатывала ей руки. Выстригивала заусенцы, подпиливала и красила ногти. И шёл такой милый общий трёп. В обращении к клиентке не было «Лизочки», «Лизы», а только строгое и торжественное, почти царское – Елизавета. И все о брелках, ожерельицах, серьгах и диадемах.
Я не знаю, может быть, девушка-мастер подрабатывала в ювелирном магазине, но беседу она поддерживала профессионально.
Прошло около часа, когда появился сам Гарик и, зачем-то наклонившись над ухом клиентки, громко сказал:
- Елизавета, вас ждут. Третья кабина.
- Ах, это ты, сводник, - засмеялась Елизавета, - и кто на этот раз?
- Аск...нов, - скороговоркой сообщил Гарик, - …тат городской Думы.
- Я сейчас, дружок.
В тот же момент из рук Елизаветы в руки Гарика перекочевало несколько ассигнаций.
«Вот проститутка!» - подумала я, забыв о своей профессии.
Лишь месяц назад я заметила эту женщину. У подъезда дома Максима.
Я быстро прошмыгнула за ней следом. Могу даже не говорить о том, что она вошла в квартиру моего юного любовника. И я тогда поняла, что это она семнадцать лет назад рожала Максима.
- Дружок, - сказала я, когда Максим появился у меня, озабоченный какой-то формулой из тригонометрии, - как зовут твою маму?
- Елизавета Антоновна. А что?
- Ну, если ты меня когда-нибудь представишь ей, я не буду ошарашена столь звучным именем.
- Представлю? – весело переспросил сынок.
- Извини, я размечталась…
Уже полгода прошло, как Максим перестал появляться у меня и поняла это правильно: теперь мой любимый утонул в море своей юной жизни. И похвалила себя за то, что не переставала работать. Не так интенсивно, как до Максима, но ведь и мне он был не безубыточен.
В апреле мы столкнулись в парке Струкова. Точнее, я увидела его с юной девицей. Они сидели на скамейке и без устали целовались, распахнув верхнюю одежду. Время было около трёх часов дня. Сбежали с уроков. Думаю, это была Леночка, которая уже, вероятно, набралась опыта. Я прошла и присела на дальнюю скамейку, уставшей от всех прожитых лет, и подумала что, если он ещё раз придёт ко мне, то обязательно будет платить. Поторгуюсь!
А к маю жизнь опять вошла в привычное русло.
Что это значит?
Я по-прежнему снимаю для работы квартиру Ирки. В двух газетах постоянно висит наше объявление об оказании услуг. Конечно, массаж! Кто хочет, тот понимает это и звонит. Или еду по вызову.
А сутенёры?
Они боятся моей крыши. Это все Иркин двоюродный брат. Игорёк работает в милиции. Правда не прочь был побаловаться как со своей сестрой, так и со мной. В своё время и бесплатно. Теперь я у него одна. Но выдерживаю.
Вчера позвонил Максим.
- Как ты? – голос очень заботливый.
Голос, ещё оставшийся мне родным. Я сглотнула.
- А ты? – спросила.
- Ты же видела, - небольшая, но многозначительная пауза. - Мне нужна твоя помощь.
Так звонят матери…
- Я догадываюсь.
- Неужели? Вот здорово! Так ты согласна?
- Нет, я не дам тебе свою комнату для сношений с твоей Леночкой!
- Но ведь нам негде! И я… заплачу!
- Из папиного кармана?
- Не важно!
- Важно. Я не буду устраивать у себя дом свиданий.
- Вот как?
В голосе Максима прорезались злые нотки. Но он, чувствуется, хорошо подготовился к разговору. Сдержал себя.
- Хорошо, я буду с вами двоими.
- Вот как? Интересно! К кому платить будешь?
- Тебе, конечно!
- А она как? В очереди будет?
- На кухне посидит.
- И она согласна?
- Она меня любит. Будет согласна.
- А вдруг я соглашусь, но надо будет для твоей подружки чайник ставить, конфеты, варенье… Одним словом, расходы! Ты и это будешь оплачивать?
- Да, ради денег ты на все пойдёшь! - Появился деловой тон. - Договоримся!
- Но ещё есть одно…
- Ну, что ещё?
- А вдруг она забеременеет, когда моя очередь придёт на кухне чай пить?
- Это не твоя забота!
- Папа её спросит: «Кто и где тебя обрюхатил, дочка?» И что тогда, явка с повинной? Мол, все это было у Оксаны? Она сводница и растлительница!
- Издеваешься?
- И да, и нет! Прощай!
Я положила трубку.
Как я могла влюбиться в такого мерзкого мальчишку?
Снова звонок. Ясно, что это он.
- Что ещё?
- Ты же любила меня?
- А ты?
- Очень! Я тебе благодарен. Но ты же для меня почти мать!
- Вот тебе и мать твою! – воскликнула я.
- Откажешь, натравлю пацанов! Уж они бесплатно выполнят твою месячную норму! Среди них двое больных.
- Испугал! Я полк выдержу и презервативов покрепче накуплю!
- Нарываешься? Могли бы и по мирному.
- Да ты просто сутенёр!
- Думай. Даю два часа.
- Подожди, - закричала я, - не вешай трубку. Я тебе помогу. Квартиру я тебе не предоставлю, это факт! Но ты можешь пойти в одно местечко, где все чинно и благородно. Немного денег и никто слова не скажет.
- Правда?
- Конечно. Я же тебя ещё люблю.
- Куда?
Я назвала ему адрес.
Меня встретили двое.
- Это ты что ли? – спросил у меня худощавенький, но прыткий. Я знаю, таким износа нет.
- Да, это она, - сказала я о себе в третьем лице.
- Призналась! Тебя, наверное, весь город знает?
- Раз спрашиваешь, значит, не все потеряно, - отрезала я и получила удар в лицо.
Из носа потекла кровь.
- Не умничай.
Я полезла за платком, но тут же меня ударили по рукам. Сумка упала, там была косметичка, сотовый телефон, ключи. «Если сейчас нагнусь за ними, - подумала, - они собьют и ногами измочалят». Слабый свет уличного фонаря, ни одного прохожего.
- Серый, - приказал худощавенький своему напарнику, возьми ключи.
Его бугай нехотя присел на корточки, и, не вставая, стал рыться в сумке. Он нашёл триста баксов и тотчас же сунул себе в карман.
- Я сказал ключи, Серый. А деньги отдай мне.
Верзила нехотя отдал доллары.
- Здесь ещё сотовый, - сказал Серый.
- Мне.
И мой телефон оказался у худощавенького.
- Не много ли для одного? – спросила я, шмыгая носом. Но получилось зло.
Худощавенький снова размахнул рукой. Но я одним приёмом свалила его на землю и поддала со всей силы между ног. Тот завизжал, схватившись за хорошо подбитое хозяйство. Бугай не успел встать, потому что с изумлением смотрел, как я уложила его друга. Я врезала ему ногой по уху. Это очень больно, словно в голове раздаётся взрыв петарды. Всему этому меня учил Иркин брат-любовник. Бугай свалился. Я взяла свои вещи у худощавенького, смазав ногой по подбородку, побежала к своему подъезду. Передо мной дверь подъезда открылась, и появился Максим. За его спиной показалась тенью его подружка по школе
- Врезать? – спросила я.
- Да мы хотели пошутить… Ты сама во всем виновата, зачем показала место, где мать трахается?
Я ушла. Я отключилась.
С проституцией я завязала. Публично.
