лбу:
– Ты не простудилась?
– Это от горячей воды.
Она схватила ведро с оставшейся водой и вдруг почувствовала резкую боль внизу живота.
– Что с тобой? – испугался Николай, увидев, как она сморщилась от боли.
Лиза ничего не ответила и бросилась в туалет. Боль была нестерпимой, она закусила губы и стала со всей силой тужиться: что-то происходило внутри нее. На минуту боль стихла, и Лиза почувствовала, что из нее хлынула кровь. Начались месячные. Она крикнула Николаю, чтобы он принес чистое полотенце.
– Что случилось?
– Женские дела, – сказала она, чтобы он знал причину ее недомогания. – Пойду, лягу.
Он проводил ее до кровати, накрыл двумя одеялами, так как у нее был сильный озноб и, подождав, пока она уснет, пошел на кухню заниматься. Несколько раз он заходил в комнату, прислушивался к ее дыханию и трогал лоб – он был холодный, и успокоенный возвращался на кухню.
На следующий день Лиза чувствовала себя лучше, только болело обожженное тело. В некоторых местах даже появились пузыри, и малейшее прикосновение к ним вызывало резкую боль. Когда Николай ушел, она сбегала в аптеку, купила мазь от ожогов и как следует ею намазалась. Менструации были обильные. Так у нее всегда бывало в первые два-три дня, а два остальных – только «мазалось».
До Лялиного дня рождения оставались считанные дни. Вечером она пошла к Зильберштейнам. Они прогнали с Наумом Давыдовичем почти всю программу концерта. Зильберштейн был всем доволен, особенно, как она исполняла еврейские песни, и в знак благодарности поцеловал ей руку.
Ляля пошла проводить ее до входной двери.
– Ты Володе отдала приглашение? – спросила она
– Конечно. Он сказал, что обязательно будет.
– Приходите все пораньше.
Володя в этот день с утра съездил в оранжерею Школы садоводства, купил два букета крупных алых роз и пришел к брату, чтобы идти всем вместе. Николай был на кухне. Лиза в комнате примеряла свои наряды, не зная на чем остановиться. Наконец, она решила надеть вечернее черное платье, которое Николай давно купил ей, но она еще ни разу его не надевала, предпочитая яркие цвета. Братья застыли от восторга, когда она вышла к ним в этом платье, с широким поясом на талии, с открытыми плечами и грудью и распущенными волосами.
– А украшения? – еле выдохнул Николай.
– Посмотрю на месте.
Николай пошел в комнату, принес брошь-стрекозу известного московского мастера Сергея Агафонова, приобретенную им по случаю, и стал прикладывать ее к разным местам.
– По-моему, хорошо и на вырезе, и с левой стороны, – он взглянул на Володю, ища у него поддержки, а тот, улыбаясь, смотрел на них, таких взволнованных и счастливых.
Лиза увидела цветы:
– Розы! Одни, как я понимаю, Ляле, другие – мне. Такие свежие, а аромат? – она засунула нос в самую гущу букета, – нежный-нежный.
– Постой, – сказал Николай, – а что если перед началом концерта самую крупную розу вставить в волосы?
– Неплохая идея, только не в волосы, а вместо броши на платье. Ну, не идет сюда эта брошь, не идет. – Лиза виновато посмотрела на расстроенное лицо Николая. – Ладно, возьму ее с собой и шкатулку с бижутерией, там будет видно. Пора ехать.
Дом Зильберштейнов, один из самых богатых в Екатеринославе, сегодня выглядел особенно празднично. Во всех комнатах и на широкой лестнице, ведущей на второй этаж, ярко горели люстры. Повсюду стояли и висели цветы: на столах, в китайских напольных вазах и декоративных корзинах. На антресолях в столовой негромко играл оркестр.
Лиза и ее спутники приехали раньше назначенного времени, но Ляля уже с нетерпением ждала их в вестибюле. В белом платье, расшитом на груди и юбке коричневым шелком и золотом, с бриллиантовым колье на шее (точно такое же лежало у Лизы в шкатулке), взрослой прической – она было необыкновенная хороша, и вся засветилась от счастья, когда увидела Володю.
Она набросилась на Лизу, расцеловала ее и Николая, и в смущении остановилась перед Володей. На него смотрели восторженные и влюбленные глаза. Володя вручил ей цветы и поцеловал в щеку, отчего она стала такой же пунцовой, как розы. Лиза шепнула ей: «Возьми Володю под руку». Ляля осмелела, взяла его под руку, почувствовала его крепкое, сильное тело и невольно прижалась к нему.
Музыканты в столовой заиграли громче. На площадке перед парадной лестницей появились Лялины родители. Ляля подвела к ним своих гостей. Наум Давыдович с любопытством рассматривал Николая, мужа красавицы Лизы. Парень симпатичный, но молодой и, как все студенты, бедный, ухмыльнулся он про себя. Если бы эта красавица не была близкой подругой Ляли и дочерью из богатой семьи, он положил бы к ее ногам весь мир.
Наум Давыдович так размечтался, что не обратил внимания, как его собственная дочь повисла на руке другого Даниленко. Заметившая это жена, толкнула его в бок. Наум Давыдович ничего не понял, еще раз пожал молодым людям руки и поспешил навстречу другим гостям.
Ляля повела их в гостиную. Большой зал утопал в цветах. Рояль, обычно стоявший у стены, был сдвинут в простенок между двумя большими окнами, и от него шли ряды с креслами и стульями. Лиза шепнула Ляле, чтобы она занялась братьями, взяла у Николая саквояж и направилась в Лялину спальню.
До концерта оставался почти час. Она расчесала свои вьющиеся волосы, положила их на голые плечи. «Приколоть розу к платью или волосам – вульгарно, а брошь совсем не подходит». Она снова стала прикладывать злополучную брошь то туда, то сюда, и все-таки отложила ее в сторону. Лучше всего подходило папино колье с бриллиантами, но у Ляли на шее было точно такое же, а быть с кем-нибудь, даже лучшей подругой, в одинаковых вещах – совсем никуда не годилось.
В шкатулке лежали длинные бусы из жемчуга, такой же широкий «ошейник» и браслет, которые неплохо подходят к черной одежде. И тут ей вспомнился висевший у них когда-то в столовой портрет (увы! уже проданный) девушки с жемчужным украшением на лбу. Лиза заплела косу, пропустила через нее жемчужную нить по всей длине, ошейник уложила на лбу, закрепив его шпильками в волосах. Получилось очень оригинально: вид княжны или сказочной царевны.
В комнате было мало стульев, но зато была широкая кровать. Лиза представила Борисова и его друзей, сидящих на атласном, розовом покрывале, и улыбнулась. Она закрыла дверь, прошла в соседний холл – там было пусто, и положила ключ в условленное место.
В гостиной уже собралось много народу. Лизино появление вызвало шумное оживление: ее знали по выступлениям на городских благотворительных вечерах. Лиза заметно нервничала: и из-за концерта – она не ожидала, что будет столько народу, и из-за Борисова. Николай, Володя и Ляля сидели в середине зала. Ляля помахала ей рукой, Володя высоко поднял букет, мол, мы тут, с тобой. Николай выставил большой палец в знак одобрения ее украшений на лбу. Она им благодарно улыбнулась.
Пришел слуга и доложил, что Наум Давыдович придет через 15 минут. Воспользовавшись этим, Лиза вышла из зала, прошла в холл и заглянула под часы – ключа не было. Это ее успокоило. Она вернулась в гостиную, села за рояль и заиграла «Элегию» Грига. Услышав звуки рояля, находившиеся в других местах гости поспешили в зал. Уже не было ни одного свободного места, и слуги приносили стулья из других комнат. Наконец пришел Зильберштейн, сказал ей, что она выглядит выше всяких похвал, и Лиза совсем повеселела.
Концерт был большой. Сначала она исполнила арии из опер и популярные романсы, затем Наум Давыдович сыграл отрывок из увертюры к опере «Жидовка», и, наконец, дошла очередь до еврейских песен. Песни на идиш привели слушателей в неописуемый восторг: они громко хлопали, подпевали и требовали каждую повторить по два раза. Лиза устала и начала злиться. Николай и Володя это заметили, и Володя стал пробираться к ней с букетом роз. Это послужило сигналом для слуг, они понесли к ней заготовленные букеты и огромную корзину с цветами. Лиза вежливо кланялась. Наум Давыдович довольно улыбался, подозвал Лялю, расцеловал их обеих и пригласил всех в столовую.
ГЛАВА 7
Борисов узнал об аресте Петрушевского еще до совещания. Прямо с поезда он отправился на конспиративную квартиру, где его ждал Рогдаев, и тот показал ему сегодняшний выпуск «Приднепровского края» с подробным описанием взрыва в Аптекарской балке.
– Вот досада, – поморщился Сергей, – и так людей не хватает. А если Володя в беспамятстве заговорит, нашему делу конец.
– Не должен. Он крепкий орешек.
– Как это могло произойти?
– Да как угодно: споткнулся, или бомба сама взорвалась в сумке, она хранилась у него еще со времен Зубаря, это его детище. Тогда, если помнишь, бомбы часто взрывались в руках. Наша лаборатория работает по новой, немецкой технологии.
– Людей для лаборатории нашли?
– Вместе с «Дядей» и Мишей Минцом сейчас там трудятся 15 человек, плюс бомбы Иосты. К Карлу Ивановичу я приставил несколько толковых ребят для обучения и думаю отдать им эту квартиру, где мы с тобой сейчас находимся. Здесь же Иоста будет жить.
– Все равно дело продвигается не так быстро, как хотелось бы. В будущем надо открыть такие лаборатории в Одессе, Харькове и Курске, чтобы отсюда не возить опасный груз и не подвергать опасности связных. Эсфирь уверяет, что за ней постоянно следят филеры, и ей с каждым разом все трудней от них скрываться. Хана и Ита тоже говорят, что за ними все время кто-то ходит. Ита в Киеве как-то четыре раза пересаживалась на разных извозчиков, и за ней следовали то одна, то другая пролетка. Мне это не нравится. Я беспокоюсь за квартиру на Военной улице и Фальк. О ней знает считанное число людей. Если ее раскроют, считай провалено все дело.
– Сережа, ты преувеличиваешь. На тебя подействовала история с Петрушевским, но в ней виноват только он сам.
Борисов задумчиво покачал головой.
– Нет, Коля. И ты будь осторожней. Провокаторов следовало ожидать в отряде, но не до такой степени, чтобы все связные попали под наблюдение… И с деньгами плохо. Нужны новые и новые «эксы», но не сейчас. Сначала осуществим то, что наметили на март.
– У нас, считай, все готово. С Петрушевским, конечно, вышла досадная история, но это не отразится на всем остальном.
– В Одессе меня беспокоит Тетельман. Все время твердит, что подобраться к Каульбарсу невозможно. Я хочу подключить к нему Могилевского, хотя у Арона и без того много дел. Будем сегодня об этом говорить. Там еще проявляет самодеятельность Розалия Тарло, хотела снять подвал во дворце барона и вела об этом с кем-то переговоры. У нее нервы на пределе, как бы сама не попыталась его застрелить, тогда сорвет все наши планы. А как дела с типографией?
– Полный порядок. Войцеховский с ребятами взяли в яковлевской типографии «бостонку», шрифты, краски и бумагу. Толя Фомин и Лева Шкарин каждый день печатают по несколько сот прокламаций, а Элька Горелик и Бася Хозанова – знаешь их, две такие веселые подружки, разносят их по городу и предприятиям. Митинги сейчас не проводим, но ребята бывают на заводах, беседуют с людьми и тоже оставляют там листовки. Сочувствующих нам много..
Борисов прошел в ванную, побрился, надел белую накрахмаленную рубашку со стоячим воротником, белый жилет и белую бабочку. Из зеркала на него смотрел незнакомый человек: нарядный и
