Николай.
Но Григорий Аронович не собирался встречаться с Володей, он уже сам побывал у доктора Земскова, и тот посоветовал ему немедленно лечь в частную клинику Рогачевского или пройти серьезный курс лечения дома, а это при данных обстоятельствах было совершенно невозможно.
Дома Николай сказал Лизе, что ему придется на два дня съездить к жене Бокова в Полтаву, решить вопрос с ней и ее сыном: им тоже придется уезжать за границу. И надо устроить, чтобы они ехали вместе с Фальками.
– Я поеду с тобой.
– Нет. Пожалуйста, не пропускай занятий с учителями, ты и так последнее время мало занимаешься.
Жена Бокова не была готова к такому повороту событий и решила подождать, пока Сергей Петрович найдет за границей работу и жилье.
От нее Николай поехал в гостиницу к адвокату Лакернику. Тот ничего определенного сказать не мог, и Николай еще раз убедился, что они идут по правильному пути – каждый день промедления может выйти им боком. Он вернулся в Екатеринослав, когда Рывкинды и Артем уже отбыли в Вену. Через два дня к одним из их знакомых – так посоветовал сделать Николай, оттуда пришла шифрованная телеграмма, что «дом купили, осталось только приобрести мебель», то есть все в порядке, беглецы на месте, ждут Фальков.
Пока Николай ездил в Полтаву, Лиза жила у родных. Она не представляла, что так трудно будет с ними расставаться, особенно ей жаль было отца, который ее ни разу ни в чем не упрекнул и беспокоился о них с Николаем.
– Вы к нам обязательно приедете летом, – без конца повторяла Сарра Львовна. – Мы вышлем вам денег на дорогу.
– Мама, я так за вас переживаю, как вы там устроитесь?
– У нас достаточно денег, да и у папы в Нью-Йорке есть друзья, которые давно там живут. Главное, что Кеша на свободе и не будет этих страшных угроз.
– Каких угроз? – спросила Лиза, ничего не знавшая о бандитских письмах.
– Да это я так, – спохватилась Сарра Львовна.
Григорий Аронович только недавно рассказал ей о шантажистах и просил не говорить Лизе, так как был уверен, что это дело рук анархистов, пусть не ее друзей, но из ее окружения. И жене он рассказал только для того, чтобы она в эти дни была настороже, никуда одна из дома не выходила и не отпускала Анну.
Наконец, на последних торгах дома были проданы, вещи уложены и куплены билеты на Вену.
Всю последнюю ночь перед отъездом Григорий Аронович простоял около окна в своем кабинете, прислушиваясь к каждому шороху на улице. Он был уверен, что бандиты обязательно бросят бомбу, как это они сделали, отомстив его другу. «И будет жизнь висеть перед тобою, и будешь бояться ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей», – сказано во Второзаконии.
Теперь многие изречения оттуда подходили к его нынешнему положению, как будто специально были написаны для него: «Утром скажешь: о, если бы пришел вечер! А вечером скажешь: о, если бы наступило утро!»
И вот оно наступило это утро, последнее их утро в Екатеринославе, – тихое и ясное. Над крышами домов с той стороны Екатерининского проспекта взошло солнце, брызнуло золотом в немытые окна, пробежало по пустым стенам кабинета и остановилось на том месте, где еще недавно висел врубелевский «Демон поверженный». Картины не было, но он отчетливо видел перед собой страдальческие глаза Демона. Он вспомнил стихи Лермонтова «Мой демон» – такое у него сейчас было состояние, чтобы вспоминать и размышлять.
И гордый демон не отстанет,
Пока живу я, от меня.
И ум мой озарять он станет
Лучом чудесного огня;
Покажет образ совершенства
И вдруг отнимет навсегда
И, дав предчувствия блаженства,
Не даст мне счастья никогда.
И вдруг эти стихи, как громом, поразили его своим пророчеством: недаром он всегда отождествлял творчество Врубеля с поэзией Лермонтова, хотя о Демоне писали многие поэты. Лермонтов прав: Демон – мрачная тень тех, кто соприкасается с ним.
… Хлопнула входная дверь. В коридоре послышались голоса Лизы и Николая, обещавших прийти как можно раньше. Лиза вошла в его кабинет, кинулась к нему с объятьями на шею. Он тряхнул головой, выбрасывая пришедшие на ум мрачные мысли.
Вскоре звонок уже, не переставая, разливался по пустому дому, и Зинаида распахнула настежь входные двери. Они не представляли, что так много народу придет их провожать: родственники, мамины знакомые и коллеги по Благотворительному фонду, который с их отъездом прекратил свое существование, папины друзья – архитекторы, художники, чертежники, его бывшие заказчики и целая группа пожилых евреев из приютов. Эти несчастные теперь остались без его поддержки, но он обещал их начальству возобновить свою помощь, как только встанет в Америке на ноги.
Пришли раввины из «Золотой Розы» и рабби Леви-Ицхак Шнеерсон. Григорий Аронович попрощался с ними накануне, однако они посчитали нужным прийти и еще раз поблагодарить его за все, что он делал для еврейской общины.
Присутствие родных и знакомых, их теплые слова придавали отцу и матери бодрость, в то время как Зинаида, Анна и Лиза обливались слезами. Мстислав обещал Анне приехать в Екатеринослав попрощаться, но так и не приехал, и даже не прислал телеграмму. Лиза утешала сестру, обещая сразу же после их отъезда списаться с ним.
У подъезда стояли шесть экипажей и четыре извозчика. Степан выносил чемоданы и коробки, которые они везли с собой. Другая, основная часть вещей давно была отправлена в багажном вагоне до Вены, откуда ее предстояло переадресовать в Нью-Йорк. Руки у Степана дрожали. Обычно степенный и обстоятельный, он суетился около извозчиков и только мешал им укладывать вещи.
– Что, старик, жалко, небось, господ, – спросил его малый в длинном тулупе, который раньше часто приезжал к Фалькам по вызову.
– Не то слово, самых близких людей теряю, – сказал Степан и заплакал.
– Никогда не видел, чтобы так по господам убивались. Они же евреи, богачи. Награбили деньги и удирают в Америку. Всю Россию продали.
– Что ты несешь, кого ограбили, какую Россию?
– Люди сказывают…
– Люди… Вам головы морочат, а вы уши развесили… Вот таких, как ты, и толкают на погромы.
– Ты чего, Степан, разошелся. Я ж тебя пожалеть хотел.
– Видали мы таких жалельщиков. Вавилонский ты кухарь, македонский колесник, александрийский козолуп. Тьфу, – выругался он в сердцах. – Всю душу растравил.
На вокзал поехали только самые близкие люди. Раздался последний удар в колокол. Кондуктор закричал, чтобы все выходили из вагона. Николай и Лиза еще раз крепко обнялись с родными. «Николай Ильич, – шепнула на прощанье Сарра Львовна. – Берегите Лизочку и не обращайте внимания на ее характер, она вас так любит. Честно говоря, я очень боюсь...». Она хотела еще что-то добавить, но Лиза взяла Николая за руку, и они быстро пошли к выходу, чтобы успеть подойти к окну.
Поезд тронулся. Сарра Львовна и Анна с мокрыми лицами прильнули к стеклу. Григорий Аронович, совершенно обессиленный, сидел на нижней полке и не мог ни говорить, ни махать рукой. В голове вертелась только одна мысль: что с ними будет?
На следующее утро пришла телеграмма об их благополучном прибытии в Вену, и чуть позже – подробное письмо от Сарры Львовны. В нем она сообщала, что Кеша вполне здоров, однако в его поведении появилось что-то новое, что именно, она не может еще понять. В Ровно была неожиданная радость – на станции их ждал Мстислав. Анна была на небесах от счастья, хотя лицо у нее распухло от слез, и выглядела она не лучшим образом. Он привез кольца, они ими обменялись и решили через два года пожениться. После окончания учебы он собирается учительствовать в гимназии в Харькове, а Анна по приезде в Россию поступит там же в университет на филологический факультет. Туда надо сдавать древнегреческий язык, и она накупила книг, чтобы его учить. «Может быть, у них все получится так, как они задумали, – заканчивала письмо Сарра Львовна. – Тогда я за нее буду спокойна. О крещении речь не шла. Но Анна, по-моему, готова на все, и я ее не осуждаю (в этом месте Лиза, читавшая вслух письмо, украдкой посмотрела на Николая – они с ним этот вопрос не обсуждали, но у Николая было непроницаемое лицо). Надеюсь, что у вас все хорошо, и вы прилежно готовитесь к экзаменам. Так скучаю о вас, что нет сил. Папа тоже страдает, но держит все в себе. Целую вас, мои дорогие».
Внизу стояла приписка от Анны: «На два дня мы с Артемом ездили в Париж и случайно попали на улицу, где казнили тамплиера Жака де Моле и его соратников. Лиза, помнишь таких? Там висит об этом памятная доска. Жуткое место!»
– Что за тамплиеры?
– Был такой орден. О нем случайно зашел разговор у сестер Герман в Судаке. Этого самого Жака, их главного магистра, казнили в Париже. Аннушка, молодец, вспомнила о нем. Я так рада, что у них все в порядке. И Мстислав приехал, значит, любит ее.
ГЛАВА 10
После этого письма прошло десять дней. По всем расчетам Фальки давно должны были отплыть в Нью-Йорк. Лиза каждый день, чуть встав с постели, бежала к почтовому ящику. Николай ее успокаивал:
– Ты что думаешь, так легко отплыть в Америку? Сейчас зима, в океане штормы. Раньше апреля они все равно не отплывут.
– Почему тогда они не пишут из Вены и не отвечают на телеграммы? Все это выглядит довольно странно. Вот и Мстислав беспокоится, прислал мне две телеграммы с таким же вопросом.
– С ними ничего не может случиться, их семь человек, и у них достаточно денег, – возражал Николай, который сам уже, не показывая виду, начал не на шутку тревожиться.
Несмотря на все сумасшедшие последние дни, 24 февраля Николай сумел защитить на «отлично» дипломную работу и получил приглашение от своего руководителя остаться на его кафедре. Это было очень приятное событие, хотя и ненужное, раз они уезжали в Петербург.
Лиза, под строгим оком Николая, теперь много занималась и в музыкальном училище, и в гимназии, и даже подтягивала Лялю, которая после разговора с отцом о Володе так была расстроена, что не могла ничего делать. Ей было искренне жаль подругу, попавшую в сложную ситуацию. С одной стороны – угрозы отца, с другой – решенный уже скоро отъезд Володи в Петербург, о котором Ляля еще не знала, и ни у кого из них не поворачивался язык сказать ей об этом.
Академик Бехтеров давно звал его в Петербург, в отделение хирургической невропатологии при своей клинике, а сейчас предложил стать зам. начальника этого отделения, самого приват-доцента Пуссепа, который по каждой статье Володи высказывал положительные отзывы. Пуссеп строил большие научно-экспери¬ментальные планы и хотел видеть Владимира Ильича в числе своих соратников.
– Ты Володе рассказала о разговоре с отцом? – поинтересовалась Лиза у подруги.
– Рассказала. Он не поверил, что папа может так поступить… Я бы тоже к нему ушла, как ты к Николаю.
– Так уйди.
– Как же я уйду, если папа выставил ему угрозы. Он ни перед чем не остановится, раздавит его, как червяка.
– У Володи большое будущее. Покажи отцу его статьи в журналах, отклики видных ученых. Наум Давыдович любит именитых людей. А деньги? Деньги потом придут. Ты, Ляля, сама будь активней. Маму подключи.
– Маму! Отец ее ни во что не ставит. Для него закон – только он сам.
* * *
Больше тянуть было нельзя. Володя решил перед отъездом пригласить их всех и еще несколько коллег из больницы в
