пока они не поправились и не отправились дальше в такой же мороз.
А Саша? Какой он был тогда близкий и родной, как в первые годы их совместной жизни, но это был обман. В Женеве его ждала другая женщина и двое детей, а их общий ребенок жил в Новомиргороде у его родителей и с детских лет не знал ни матери, ни отца, который сейчас опять сидел в тюрьме. Простит ли сын когда-нибудь ее и поймет ли, что она предала его ради правого дела?
Парень вскочил на козлы. Повозка резко качнулась.
– Когда вернешься, зайди к нам, – сказала девушка, и послышался звук поцелуя.
Когда они приехали в Вязовку, уже рассвело. Небо порозовело и, хотя солнце еще не взошло, стало намного теплей.
На полустанке она оказалась единственным пассажиром. Станционный жандарм равнодушно посмотрел на парня, ведшего под руку полусогнутую старуху.
Парень купил ей билет в общий вагон и дождался, когда подойдет поезд. Проводник забрал у нее билет (а вместе с ним и серебряный рубль) и приказал идти за собой, отыскивая на лавках свободное место. В самом конце вагона, дальше уже некуда было идти, он потеснил двух толстых теток с корзинами на коленях и показал Ольге на узкий проем около окна – то, что ей было нужно.
Пассажиры спали: кто, уронив голову на грудь, кто, прислонившись к плечу соседа, но ей было не до сна. Она внимательно прислушивалась к тому, что происходит в вагоне, и на каждой остановке осторожно выглядывала в окно, нет ли там полицейских.
Вышла она в Нижнеднепровске вместе со своими соседками, спешившими на базар. В Екатеринославе она знала два адреса: Пизовых и конспиративную квартиру, где останавливалась, когда приезжала на совещание с Борисовым. Она решила ехать на эту квартиру. Как обычно, остановила извозчика за несколько кварталов, внимательно осмотрела улицу и нужный ей дом и, не обнаружив ничего подозрительного, поднялась на четвертый этаж. Увидев ее, пожилая хозяйка Хайя Левинская страшно перепугалась.
– Зачем вы приехали, в городе идут массовые аресты. Бегите!
– Куда? – устало спросила Ольга. – Мне надо хоть немного отдохнуть.
Она прошла в маленькую комнату для гостей и, как была в пальто и шапке, легла на кровать и моментально заснула.
... Жандармский ротмистр Прутенский быстро вошел в высший круг екатеринославского общества и каждый вечер проводил в Дворянском клубе, играя до полуночи в бильярд с двумя постоянными партнерами: помещиком Решетниковым и прокурором Халецким. Играли только на деньги, и Прутенский редко когда проигрывал. Однако, будучи человеком широкой натуры, он тут же приглашал своих партнеров в буфет и заказывал шампанское, коньяк и закуску к ним.
Спал он обычно мало. В 7 часов уже был на ногах и в 8 появлялся в управлении. Однако в этот день он немного перебрал лишнего и приехал домой с сильной головной болью. Висок и вся левая часть лба раскалывались на части. Жена и дети спали. Боясь разбудить жену, он прошел в кабинет и попросил кухарку Авдотью заварить крепкого чая. Чай и четыре таблетки аспирина, принятые с небольшим интервалом, притупили боль. Он лег на диван, не забыв натянуть на голову сетку, чтобы пышная шевелюра сохранила свою форму, и быстро заснул.
Разбудил его резкий звонок во входную дверь. В коридоре торопливо зашлепали босые ноги Авдотьи. Через минуту просунулась ее голова в белом чепчике:
– К вам человек, говорит по срочному делу.
Прутенский сделал недовольное лицо: сколько раз он предупреждал всех сотрудников, чтобы к нему домой не приходили ни под каким видом.
– Имя назвал?
– Нет. Сказал, что очень срочно.
– Можно подумать, что бывает что-нибудь не срочно. Ну, чего стоишь? Зови его сюда.
Прутенский не спеша натянул халат, снял с головы сетку и почувствовал, что в виске опять появилась боль. «Не буду больше пить шампанского, – в который раз дал он себе зарок, – это от него и французского коньяка».
Лицо его еще больше нахмурилось, когда в кабинет вошел агент «Ленин». Этот человек был, несомненно, выдающийся сыщик, но его вымогательства денег переходили все границы. Даже Трусевичу надоели его просьбы. И когда последний раз Попов послал в Петербург адреса и список анархистов, которых можно арестовать в Париже, заведующий особым отделом Департамента Климович прислал ответ, чтобы «Ленин» по вопросам, связанным с заграницей, обращался в Париж к Гартингу. Попову это не понравилось: такие агенты на дороге не валяются, и он выплатил ему деньги из собственного кармана.
– Господин ротмистр, простите, что я вас побеспокоил в такое время, – смущенно сказал «Ленин», которому кухарка, без сомнения, сделала выговор. – Попов в отъезде, а я выследил, где сейчас находится Таратута.
– Очень хорошо. Через час я буду в управлении и свяжусь с участком.
– Вы, кажется, меня не поняли. Это Ольга Таратута. Та-ра-ту-та!
– Сколько ж вы хотите за эту информацию? – недовольно спросил Прутенский, прекрасно понимая, чего так упорно добивается агент.
– 500 рублей.
«Черт бы тебя вымогателя побрал, – выругался про себя ротмистр, – месячный оклад губернатора». У него таких казенных денег не было, а на новое денежное прошение неизвестно, как еще отреагирует департамент, но упускать такой случай нельзя. Тот же Трусевич, если узнает, что Таратута была у них в руках и ускользнула, устроит ему головоломку, как было недавно с Кулябко, допустившим в поезде самоубийство Гроссмана.
– Хорошо. Вы их получите. А сейчас сами поезжайте в участок и возьмите людей, сколько считаете нужным. Я предупрежу пристава по телефону.
Через полчаса около дома №8 на Греческой улице (там, где когда-то жил Иоста) остановились три полицейских пролетки. Жандармы во главе с приставом поднялись на четвертый этаж. Ольга так крепко спала, что не слышала звонка и испуганного вскрика хозяйки. Онемев от страха, та молча махнула рукой в сторону Ольгиной комнаты. Жандармы бесцеремонно подняли ее с кровати, связали руки и повели вниз – в расстегнутом пальто и без шапки, оставшейся на подушке.
Жандармы быстро произвели обыск, но ничего не нашли.
– И вы тоже собирайтесь, – приказал пристав хозяйке. – Расскажите, как у вас тут оказалась опасная преступница.
Этот день явно для ротмистра начался неудачно. Не успел «Ленин» уйти, как из управления позвонил дежурный вахмистр и, сбиваясь от волнения, доложил, что вчера вечером на своей квартире был убит доктор Караваев. Об этом уже знают в Петербурге, и оттуда одна за другой поступают телеграммы от депутатов Государственной думы и известных людей с требованием срочно поймать убийц.
– Что же вы вчера об этом не доложили? – взорвался Прутенский, возмущенный тем, что, когда надо, ему сообщают в последнюю очередь.
Вахмистр замялся. Что он мог сделать, если начальник политического розыска Шкляров строго-настрого приказал ему не беспокоить ротмистра до утра.
Прямо из дома Прутенский поехал на Топоровскую улицу, где жил Караваев. Он хорошо знал этого дотошного доктора. Караваев сам приходил к нему несколько раз в управление с просьбой поддержать его идею об открытии в Екатеринославе Народного дома, доказывая, что надо занимать досуг простых людей, особенно подростков, и тогда резко сократится среди них преступность. Караваев был прав: пьянство и драки в рабочих поселках принимали чудовищные размеры, но его репутация настолько была подмочена политической неблагонадежностью, что губернатор и Городская Дума старательно игнорировали все его просьбы.
И насколько уже Прутенский мог понять за время своего недолго пребывания в городе, Караваев восстановил против себя всех деятелей «Союза русского народа», в который входили многие известные люди, в том числе сами депутаты, полицмейстер и служащие его собственного управления. Сколько людей его боготворили, столько и ненавидели, недаром на него было несколько покушений, и постоянно приходили письма с угрозами. Жена Караваева втайне от мужа приносила Прутенскому эти письма и просила защитить мужа. Около дома доктора было организовано круглосуточное дежурство жандармов, но Шкляров сумел убедить его, что в этом нет никакой необходимости, и охрана была снята.
Двери дома доктора были распахнуты настежь. Люди группами входили и выходили, растерянно переглядываясь друг с другом. Тело доктора отвезли в мертвецкую городской больницы, поэтому было удивительно, что уже с самого утра народ шел сюда непрерывным потоком. В углу на журнальном столике в черной рамке стояла фотография Караваева, и вокруг столика возвышалась гора цветов. На стене кнопками была приколота телеграмма из Государственной Думы, что ее утреннее заседание начнется с почтения памяти Александра Львовича вставанием. Весть об убийстве бывшего депутата, лидера трудовиков произвела в думских кругах гнетущее впечатление.
Жена доктора неподвижно сидела в кресле около окна, растерянно смотря на людей, высказывавших ей соболезнования. Прямо перед Прутенским к ней подошли Машевский, Шкляров и Халецкий. Они по очереди заверили ее, что предпримут все меры, чтобы поймать убийцу. Халецкий взял обе ее руки в черных перчатках и приложился к ним щекой. Встретившись глазами с ротмистром, они сделали скорбные лица и быстро направились к выходу. Прутенский тоже сказал жене доктора несколько полагающихся в таком случае слов. Женщина подняла на него красные глаза и, с трудом сдерживая слезы, укоряющее произнесла: «Я же вас просила».
Прутенский смущенно поклонился и отошел в сторону. К нему тут же подошел следователь Потапов и повел в кабинет доктора.
– Что-нибудь удалось выяснить? – спросил ротмистр, разглядывая кабинет, весь заставленный шкафами с книгами.
– Пока только со слов домочадцев, – сказал Потапов и представил ему картину происшедшего, не оставлявшую сомнения, что убийство было заранее хорошо спланировано.
Двери квартиры Караваева были всегда открыты для всех, кто нуждался в его помощи. Поэтому никто из родных не придал значения, что в течение дня в отсутствие доктора к нему несколько раз приходили двое молодых людей, чтобы отвезти его к тяжело больному отцу. Только потом все вспомнили, что эти люди вели себя как-то странно и были недовольны, что Караваев так долго не приходит.
Мать жены Караваева посоветовала им обратиться к другому доктору или отвезти больного в больницу, но они настаивали, что им нужен только Александр Львович. Не успел Караваев прийти, а он был не один, с пожилой женщиной – акушеркой Рахиль Ботвинник, как они тут же появились снова. Доктор вышел к ним в приемную, выслушал их просьбу и просил подождать, пока он примет пришедшую к нему срочно на прием пациентку. Один из них остался в приемной, другой – вернулся в прихожую.
Время шло, больная все не выходила. Прошедшая в кабинет и обратно служанка обратила внимание, что посетитель в приемной нервно ходит из угла в угол и курит папиросы. Стоявшая там специально для этого на журнальном столике пепельница была переполнена. Служанка подошла к окну и стала открывать форточку. В это время посетитель ворвался в кабинет доктора и почти в упор выстрелил в грудь Караваева. Рахиль Ботвинник закричала, убийца выстрелил и в нее, но пуля пролетела мимо и врезалась в пол. Убийца побежал в прихожую, где его ждал сообщник.
