Василий Филипыч. Одним файлом

скособочившись (сразу после происшествия крепко помял кто-то «деда» на занятиях по рукопашному бою, не посчитавшись с его высоким статусом в армейской табели о рангах).

            Скоро сказка сказывается, но прошло немало времени после отъезда комиссии, прежде чем начались существенные перемены в полку. Упомянутые в отчёте полковые чины в латентный период вели себя по-разному.
            Кто откровенно «забил» на службу и составил компанию Славику в выжидательном запое. Кто, наоборот, словно очнувшись от летаргического сна (как преемник Адамыча, например), вышел из запоя и приступил к исполнению служебных обязанностей. Кто развил бурную деятельность в попытках облегчить предстоящую участь, и телефонные провода раскалились от их звонков покровителям в управлении кадров и штабе округа.
            Комендант же, верный данному себе слову, до того вошёл в раж, что чуть не подорвал боеспособность полка, без разбору хватая нарушителей воинской дисциплины и направляя их на всевозможно-всяческие хозяйственные работы.

            В один из парко-хозяйственных дней была предпринята попытка наладить водоснабжение столовой. Отловленные комендантом нарушители облачились в костюмы ОЗК (общевойсковой химзащиты) и восстановили целостность водопровода. Правда, едва не утопли при этом, поскольку глубина водоёмов, образовавшихся в местах утечки, оказалась неожиданно большой, а костюмы ОЗК вовсе не предназначены для плавания-ныряния в них.
            По завершении ремонтных работ был открыт вентиль подачи воды на водонапорной башне – и в столовой началась натуральнейшая водная феерия.
            Когда-то на одной из стен столовой имелся (и даже функционировал) десяток умывальников, но на момент пуска воды на стене оставались лишь потёки краски, обозначавшие былое расположение раковин, отсутствовали не только краны, но кое-где и куски водопроводных труб, проложенных под потолком. И вода из не закупоренных отверстий стала хлестать во все стороны с такой силой, что длинные деревянные столы и скамейки пустились в плавание по столовой, пока не перекрыли вентиль.

            Случившийся потоп по своим масштабам намного превзошёл предыдущий, залил все крысиные ходы-норы и на два ночных дежурства оставил Василия Филипыча без работы. И дабы не терять сноровки, переключился он на собак.
            Вечером к моменту отгрузки отходов на свиноферму с тыльной стороны столовой всегда собиралась немалая свора дворняжек, которая подъедала просыпавшиеся при погрузке остатки и сопровождала конную упряжку до свинофермы.
            Двое кухонных работников из числа суточного наряда, как обычно, вынесли бачок с отходами и вывалили его содержимое в повозку. Дворняжки приветствовали это событие радостной суетой, как вдруг на пороге чёрного хода столовой возник Василий Филипыч. Ненадолго замер, оценивая ситуацию, после чего какой-то приблатнённой, расслабленной и вихляющей походкой направился к собачьему коллективу.
            Испокон веков в военных гарнизонах уличные собаки мирно уживались не только между собой, но и с кошачьим сословием. Василия Филипыча они тоже встретили дружелюбными помахиваниями хвостов, и полнейшей неожиданностью для них явилась его реакция на приветствие. С громким воплем прыгнул кошак в самую гущу собачьей стаи и, вертясь на задних лапах, передними стал нещадно драть оказавшиеся поблизости собачьи носы, морды и уши.
            Дворняжки отпрянули с жалобным визгом, но быстро оправились от неожиданности и вознамерились воздать нахалу и невеже по заслугам. Ан не тут-то было – Василий Филипыч запрыгнул на повозку и оттуда стал наблюдать за их безрезультатной суетой, лениво шипя время от времени.
            Но после того, как кухонные рабочие опростали второй бак в повозку, и собаки принялись подъедать просыпавшиеся отходы, Василий Филипыч коршуном пал сверху и опять попортил им внешность.
            Очень заинтересовало кухонных работников такое его поведение, и весь суточный наряд собрался на представление, которое повторялось при выносе каждого следующего бака с отходами. По завершении за проявленный бойцовский характер и доставленное удовольствие поощрили Василия Филипыча традиционным для кухонных нарядов деликатесным блюдом – картошкой с мясом, жареными на натуральном сливочном масле.

            Позже экспериментальным путём было установлено, что ни собаки, ни крысы сами по себе кота нисколечко не волновали, и зверел он по отношению к ним только в увязке с едой. А любителем поесть кот оказался фантастическим.
            К хорошему быстро привыкаешь. Смекнув проявляемую по отношению к его особе слабость, и вместо того, чтобы ковыряться в помоях, стал Василий Филипыч следовать за разведвзводом на ужин, заменив собой уже приученных к хождению строем «дедов».
            В столовой всегда находилась не одна добрая душа, готовая «преломить с ним хлеб», прикармливал его и кухонный наряд в награду за ежевечернюю корриду при отгрузке отходов, и за месяц отъелся котяра так, что только что жир с морды у него не капал.
            Ни одно блюдо из солдатского рациона не оставалось без его внимания. Ядовитый консервированный борщ, пюре из сухой картошки, похожее на клейстер, гороховую кашу, напоминавшую оконную замазку, плохо выбритые куски «мяса белого медведя», усохшую до позвоночника и неимоверно солёную, даже будучи вымоченной, треску – всё потреблял он за милую душу. Из легендарного бигуса, которым впору начинять боеголовки ракет в качестве бактериологического оружия для поражения потенциального противника, и то умудрялся он извлекать какие-то съедобные кусочки, ловко поддевая их когтями.
            Отсутствием аппетита Василий Филипыч и так-то не страдал, а в условиях хотя бы намёка на конкуренцию являл просто чудеса прожорливости. Единожды поразил он весь личный состав – только потому, что кто-то держал его за хвост, злобно урча, умял он «шрапнели» (перловой каши) чуть ли не с себя объёмом, и отвалился от миски с волочащимся по полу брюхом, когда в ней не осталось ни крошки.

            Ночной работы после потопа у кота существенно поубавилось, поэтому в столовой он отсыпался за компанию с кухонным нарядом, утром самостоятельно следовал в казарму и хлеще тревожного ревуна будил дневального на первом этаже, истошным мяуканьем требуя его впустить.
            Сытное питание, отсутствие труда-обязанностей и обилие досуга неизбежно привели к тому, что попутал Василий Филипыч июль с мартом и возжаждал любви. До посёлка было далековато, поэтому избрал он другой способ удовлетворения своих любовных потребностей.
            Стал он манкировать своими служебными обязанностями и среди ночи удирать в казарму с боевого поста. Проникал в каптёрку по берёзе, как вещим образом нафантазировал комиссии каптёр, мусолил-мял суконное одеяло, служившее ему подстилкой, и, разочарованный таким эрзацем, затевал на подоконнике сольный концерт.

            Послушав пару ночей кошачьи любовные арии, слушатели разошлись во мнениях насчёт его вокальных данных. Кто-то предлагал немедленно открутить ему голову, кто-то – изгнать с позором из десантных песенных рядов. Но поскольку коллектив был чисто мужским, возобладало третье мнение – сочувствующее, в силу которого было решено срочно добыть ему невесту.
            С этой целью отрядили троих разведчиков из «молодых» в посёлок, где умыкнули и Василия Филипыча. Один из разведчиков оказался специалистом по кошачьим повадкам и, муркнув каким-то особым образом, среди всех кошек на поселковой помойке безошибочно определил одну, годную для этих целей. А уж взять её живьём (с помощью селёдочной головы, послужившей приманкой) разведчикам не составило труда.
            Неделю после того в каптёрке наблюдали одну и ту же картину – сутками напролёт Василий Филипыч, взгромоздившись поверх чёрно-белой кошечки, зубами держал её за загривок.
            Завершилась любовная идиллия тем, что кошечка, отпущенная однажды погулять, безвозвратно задала стрекача, но ночные концерты прекратились.

            Авторитет Василия Филипыча среди личного состава ещё больше вырос, и по случаю наступившей редкостно жаркой погоды «деды» на своём совете постановили отметить это показательными изменениями в кошачьей внешности, а именно, стрижкой подо льва.
            Кот никому, кроме каптёра, в руки не давался и малейшие поползновения на свои демократические свободы пресекал очень агрессивным шипением-кусанием-царапаньем. Но каптёр наотрез отказался принимать участие в издевательстве над животным, и стрижка вылилась «парикмахерам» немалой кровью, хоть четверо воинов держали его за лапы, пятый - за уши и загривок, пока шестой стриг его механической машинкой.
            Когда Василий Филипыч впервые предстал перед публикой в новом обличье – с шерстью на голове и шее, кисточкой на кончике хвоста и опушкой на лапах, – раздался всеобщий вздох разочарования. При всей его мордатости и прожорливости оказался Василий Филипыч весьма тощий телом и в стриженом виде являл собой просто жалкое зрелище.

            Полковая жизнь шла своим чередом, и подошло время десантирования. Что ж это за десантник, который ни одного парашютного прыжка не совершил! Умельцев на все руки в разведвзводе хватало, сшили они Васильию Филипычу персональную подвесную систему и прицепили его вместо грузика к пристрелочному парашюту.
            Услышав сквозь стрёкот вертолёта донёсшееся с небес жалобное мяуканье, руководитель прыжков поковырял пальцем в ухе и пристально вгляделся в пристрелочный парашют. Не поверив глазам, прильнул к окулярам стереотрубы, вместо мешочка с песком узрел стриженного подо льва Василия Филипыча и пообещал во всеуслышанье:
      - Ну, я вам устрою!
            Когда же разведчики сгоняли к месту приземления и предъявили ему пристрелочный парашют в штатной комплектации, руководитель прыжков снял фуражку, вытер носовым платком вспотевший лоб и негромко молвил:
      - Надо бросать пить.

             
Поклонение Бахусу

            История умалчивает о том, бросил ли пить руководитель прыжков. Как гласит теория, требуется немалое личное мужество, чтобы оставаться самим собой в любых обстоятельствах, не говоря уж о том, чтобы в одиночку противостоять целой системе. А в описываемые времена система с самых высоких партийных вершин провозгласила: «Всё – во имя человека. Всё – во благо человека», - и под этот клич кинулось население державы тащить всё под себя. 
            Рыба гниёт с головы, а глава державы (он же - верховный главнокомандующий) уже тогда зачитывал по бумажке заготовленные ему речи, словно находился в состоянии крепкого подпития. К тому же, любой коллектив всегда выравнивается по низшей границе качеств составляющих его членов, поэтому вполне закономерно неудержимый бум повышения личного благосостояния сопровождался неумеренным и неудержимым пьянством.
            Всеобщее поклонение Бахусу никак не могло обойти стороной армейские ряды. Питиё осуществлялось в соответствии с занимаемой ступенькой на иерархической лестнице строго классового