(как и всего остального советского) армейского общества.
Одному Богу известно, какие напитки производили многочисленные специальные ликёро-водочные заводы для верхушки айсберга власти, в том числе и армейской.
В немалой степени по ассортименту и качеству предложенных напитков при организации встреч-проводов оценивали состояние дел в полку многочисленные проверяющие из вышестоящих инстанций.
Дорогущие коньяки, сорта водки и марочные вина употреблял командный состав полка.
Офицерский состав среднего звена предпочитал водку с пивом, но основу питейного дела составлял, конечно же, спирт. Благо, немало полковых служб остро в нём нуждались и регулярно им снабжалось. В системе противообледенения летательных аппаратов применялся спирт с неприятными добавками, препятствующими его употребление вовнутрь. В артиллерийском вооружении тот же спирт, но с более неприятными на вкус добавлениями, имелся в противооткатных механизмах. Чистым медицинским спиртом протирались кислородные маски и парашютные приборы, контакты радиостанций, инструменты и тела военнослужащих в медсанчасти.
Личный состав срочной службы лишь изредка употреблял производимое заводским способом спиртное. Пробавлялся тем, что оставалось от казённых спиртосодержащих напитков, в основном же пил то, что удавалось собственноручно изготовить, и можно было бы написать многотомную антологию на тему: «Приготовление алкогольных напитков в армейских условиях».
А уж поводов для пьянок находилось более чем достаточно:
«Эфемерное счастье заполнило мёдом эфир,
Славим радость труда, непонятного смыслом своим.
Славим радость побед, по малейшему поводу пир,
И уж лучше не думать, что завтра настанет за ним». – Главное, о чём надо было думать людям пьющим, так это о том, чтобы соблюдать формальные правила и не попадаться.
Героический спуск Василий Филипыча с небесных высей стал, увы, и началом его морального падения, поскольку посвящение в десантники традиционным ударом запасным парашютом в филейную часть не ограничилось. По возвращении с прыжков в расположение «деды» устроили праздничный ужин в честь этого знаменательного события. Как раз к тому времени дошёл до кондиции изготовленный в избытке «натурпродукт», чему лично поспешествовал комендант гарнизона, как это ни странно звучит.
Войдя во вкус строить всех и всё, добрался комендант до вечно протекающей крыши казармы. Несмотря на многократные ремонты-латания, в одном крыле здания протекала она так качественно, что половина третьего этажа пустовала с незапамятных времён. Раздобыв где-то в достаточном количестве шифер, комендант взялся решить проблему кардинальным образом – перекрыть всю крышу. Разумеется, не сам, а с помощью всё той же дармовой рабочей силы в виде нарушителей дисциплины.
Штрафники, обдирая многослойный бутерброд из прогнивших досок и кровельных покрытий, смогли ознакомиться с историей развития кровельных материалов, начиная с дранки и заканчивая различными видами рубероида. «Деды» из штрафников, кроме того, заприметили на чердаке простаивающий без дела бак перепуска воды системы отопления, емкостью литров на четыреста.
Коменданта никак нельзя было заподозрить в излишней наивности и доверчивости, тем не менее, клюнул он на проявленную «дедами» инициативу отремонтировать систему отопления, сочтя её заботой об их собственном здоровье. В зимнее время года батареи парового отопления в казарме традиционно были чуть теплее окружающей среды, и пар шёл от дыхания, что приводило к частым простудным заболеваниям личного состава. Под эту лавочку комендант дополнил бригаду кровельщиков двумя механиками-водителями с опытом сварных и слесарных работ.
Делом техники было незаметно изолировать бак от системы отопления, очистить его от ржавчины изнутри и вывести от него водопроводную трубу с краном на второй этаж казармы, якобы для стравливания воздуха из системы. В целях соблюдения режима секретности кран был снабжён цепью с увесистым амбарным замком, а на стене возле крана были развешены запрещающие-предупреждающие таблички: «Не влезай – убьёт», «кирпич» (дорожный знак «Проезд запрещён») и, самая страшная, самодельная, с черепом и скрещенными костями на ней и надписью, выведенной крупными буквами: «Ответственный – комендант гарнизона».
Проблем с зарядкой бака нужными ингредиентами – томатной пастой, дрожжами и питьевой водой - тоже не возникло. К тому же, в одуряющей июльской жаре после покрытия крыши шифером на чердаке создались идеальные условия для созревания бражки.
Праздничный ужин был организован по высшему разряду. Украшением стола в каптёрке стала, конечно же, картошка с мясом и уже появившимися грибами, изжаренная по спецзаказу кухонным нарядом. Свидетельством праздника являлись также буханки белого хлеба, порядочный кусок сливочного масла и горка кускового сахара, не говоря уже о консервах из НЗ – банках сгушёнки и тушёнки.
Когда личный состав убыл на ужин, «деды» нацедили из крана в казарме двадцатилитровую канистру бражки на пробу и вшестером уединились в каптёрке.
Василию Филипычу не потребовалось отдельного приглашения. Едва учуяв запах еды, он тут же спрыгнул со стеллажа, где до того валялся, изнывая от жары, и стал нетерпеливо нарезать круги вокруг накрытого стола с задранным трубой вверх хвостом.
С первого раза не удалось надеть на него специально сшитые тельняшку и берет. Попытка опробовать на нём бражку, предварительно пропущенную через фильтр противогаза, тоже не увенчалась успехом – понюхав её, кот лишь брезгливо тряхнул лапой и громким мяуканьем продолжал настаивать на празднике своему желудку. Чтобы его утихомирить и не рассекречивать мероприятие, пришлось нарушить принцип: «Кто не пьёт, тот не закусывает», - и выставить ему миску с едой.
Ситуация изменилась в корне, когда один из «дедов»-ротный санинструктор достал из медицинской сумки на стеллаже пузырёк с валерьянкой. Продолжая насыщаться, Василий Филипыч пару раз настороженно повёл носом в его сторону, а когда пузырёк был откупорен, и подавно, прекратил набивать желудок (небывалый случай!) и весь обратился во внимание.
Судя по тому, как недоверчиво лизнул он кусок сахара, который санинструктор окропил валерьянкой, Василию Филипычу за всю его помойную жизнь никогда прежде не доводилось иметь дело с этим успокоительным лекарственным препаратом.
Эффект воздействия валерьянки на кошачий организм превзошёл все мыслимые ожидания. Лизнув сахар пару раз, Василий Филипыч в мгновение ока изгрыз твердокаменный рафинад и как-то излишне суетливо стал умывать себя лапой. Даже не поглядев в сторону миски с едой, торопливо полакал он воду из предложенной ему плошки, обнюхал место на полу, где лежал сахар, тщательнейшим образом его вылизал - и началась гульба по полной программе.
Нисколько не склонный раньше к играм, Василий Филипыч вдруг резво подпрыгнул на месте и стал носиться по всей каптёрке, как наскипидаренный. Умаявшись прыгать на стеллажи и обратно, принялся он кататься по полу и ловить свой хвост. Потом обвёл всех присутствующих глазами, ставшими чёрными из-за расширенных до края радужки зрачков, и устремился к ним с выражением непередаваемой любви на морде. В то самое время, когда он всем и каждому в отдельности неистовым мурлыканьем и ласками демонстрировал переполнявшие его кошачью душу нежные чувства, без малейших хлопот удалось облачить его в тельняшку и нахлобучить ему на голову берет с резинкой под подбородком.
«Деды», употребив пару-тройку кружек бражки, и сами уже находились в прекраснейшем расположении духа, и веселье было в самом разгаре, как вдруг Василий Филипыч резко поскучнел, обнюхал вылизанный ранее пол и намного громче обычного стал требовать продолжения банкета, то есть, добавки успокоительного средства.
Не успел санинструктор приготовить ему лекарство в виде двух кусков рафинада, щедро политых валерьянкой, как в дверь каптёрки кто-то забарабанил кулаком, и, к счастью для «дедов», послышался голос старшины роты:
- Что за бардак? Быстро открыть!
К счастью, потому что командир первого взвода в тот день заступил дежурным по штабу, и вечернюю поверку роты проводил прапорщик - сержант первого же взвода в недавнем прошлом, ставший старшиной роты после окончания полугодичной школы прапорщиков весной.
Увидев Василия Филипыча, старшина искренне изумился неистощимости выдумки «дедов». Пошумев для порядка, он демократично продегустировал предложенный ему в кружке напиток и не стал допытываться о его происхождении. Полюбовался на выкрутасы ВасильФилипыча под воздействием валерьянки, реквизировал канистру с остатками браги и второй кусок рафинада, пропитанный полезным лекарственным препаратом, и погнал «дедов» на вечернюю прогулку.
Во время вечерней поверки разведчики сонно откликались из строя каждый на свою фамилию, как вдруг старшина произнёс: «Василий Филипыч», - и в ответ раздалось кошачье мяуканье. Тут же сон у всех как рукой сняло, и не передать того восторга, с каким личный состав приветствовал появление кота во всей его красе.
Открыв каким-то непостижимым образом захлопнутую дверь каптёрки, Василий Филипыч устремился прямиком к старшине и под общий хохот принялся обхаживать его со страстью пылкого и требовательного любовника.
Пикантности ситуации добавляло редкостное сходство персонажей. Из-под сдвинутого набекрень берета у прапорщика выбивались рыжие волосы, под носом у него топорщились редкие щетинистые усы. За краткий срок своего старшинства прапорщик отъел приличную ряшку, и щёки у него торчали точь-в-точь, как у Василия Филипыча. Смахивали они между собой и комплекцией – старшина был мастером спорта по вольной борьбе, и как это обычно бывает у борцов, верхняя половина тела у него была намного лучше развита, чем нижняя.
Но не внешнее сходство или родство душ явилось причиной такого поведения кота. Всё разъяснилась, когда прапорщик достал из кармана реквизированный кусок рафинада.
Завершился праздник тем, что Василий Филипыч налакался валерьянки прямо из блюдца и буйствовал до тех пор, пока не врезался башкой в дверной косяк – только тогда и отключился.
Сколь верёвочке ни виться
Удивительное дело, но и у котов бывает похмелье, оказывается. Каптёр лично в этом убедился, когда после подъёма наведался в каптёрку.
Василий Филипыч - в разодранном на груди тельнике и с беретом, висевшим на резинке сбоку шеи - выглядел очень больным-несчастным и с порога встретил каптёра хриплым и жалобным мяуканьем.
Вылакал он полмиски налитой ему воды, отказался от предложенных остатков вчерашнего пиршества, еле доплёлся до стеллажа, где лежали брезентовые сумки защитного цвета с красными крестами на них, с тяжким вздохом-стоном уселся напротив
