той, в которую санинструктор спрятал пузырёк валерьянки, и пожалился на весь белый свет: «Помираю»! Верхом жестокости было бы не внять мольбам страдающего животного, и каптёр накапал ему пару капель валерьянки на рафинад.
Едва только кот лизнул сахар, как в глазах у него появился искрящийся блеск, усы встопорщились, всклокоченная шерсть разгладилась, движения стали быстрыми и точными. Словно не рафинад с валерьянкой, а кусок эликсира жизни он изгрыз - столько в нём появилось сил-энергии! Опять вылизав пол и повалявшись по нему, Василий Филипыч встал, покрутил головой, встряхнулся по-собачьи, игриво изогнулся дугой и предложил каптёру побегать-попрыгать-повеселиться, к чему сам и приступил, когда тот отказался.
Лишний раз убедившись на кошачьем примере в непоколебимой истинности утверждения, что лучшим средством от похмелья является опохмелка, каптёр и сам махнул кружку бражки (кроме реквизированной старшиной осталась вторая канистра с брагой, которую не успели отфильтровать, и не был бы он каптенармусом, если бы запас ему шею ломил).
По одному стали подтягиваться в каптёрку остальные участники вчерашнего празднества. Каждого из них Василий Филипыч встречал наисердечнейшим образом, но санинструктора почему-то приветил особо и не успокоился, пока не упросил его погладить.
Когда же санинструктор протянул к нему руку, кот живо её обнюхал, заурчал от блаженства и стал неистово лизать ему пальцы, а потом и тереться об них. Подивил всех присутствующих столь тонкий кошачий нюх (санинструктор пришёл из умывальника с полотенцем на шее и зубной пастой и мыльницей в руках), но во избежание привыкания-втягивания в процесс коту решили валерьянки больше не наливать. Заперли Василия Филипыча в каптёрке и отправились на утреннее построение перед казармой.
Повторно, и не самым приятным образом, удивил «дедов» своим тонким чутьём взводный, неожиданно появившийся на построении с повязкой дежурного на рукаве. Лейтенант неторопливо прошёлся вдоль строя, пристально вглядываясь в лица десантников, после чего весело предложил:
- Ну, что, орлы, пробежимся, чтобы взбодриться с утра? Условия игры прежние – трое крайних идут в наряд на кухню. - И скомандовал: - Взвод, напра-во. Кросс шесть километров. Приготовиться к бегу. Бегом марш.
Бегуном лейтенант был знатным и со старта задал такой темп, что к финишу разведчики прибежали взмыленные, аки кони, и с раскрытыми в немом восторге ртами.
Особо тяжко, разумеется, пришлось участникам вчерашней попойки. В силу традиции, стодневный срок до приказа (после которого «деды» переходили в категорию «дембелей»), ещё не наступил, а до того делом чести у них считалось ни в чём не уступать в службе более поздним призывам, хоть и пользовались они уже определёнными бытовыми свободами-привилегиями.
Дополнительные силы придавали им стучавшая молотом в такт пульсации крови в висках злая мысль: «Какая падла заложила»?! – и планы праведной мести оной особи, так что обошлось без нарядов на кухню.
Скорее, правилом, чем исключением, являются «стукачи» в любом многолюдном коллективе. В армейском же коллективе, где изо дня в день, круглосуточно, все и каждый в отдельности находятся друг у друга на виду, и подавно, редко удаётся что-нибудь утаить от чужого дурного глаза. Но предположение «дедов» было неверным в корне.
Всё оказалось намного хуже для них – мало того, что служба для лейтенанта являлась просто его жизнью, так и сам он был прямо-таки провидчески-тонким психологом.
Впоследствии лейтенант не раз поражал личный состав своей способностью предугадывать те или иные события, не говоря уж о том, что по одному только внешнему виду всегда безошибочно определял душевно-физическое состояние отдельно взятого воина и коллектива в целом. По этой причине он не только никогда не прибегал к услугам «стукачей», но и на дух не переносил желающих стать таковыми.
Следуя принципу: «Не доходит через голову, дойдёт через ноги», - многословным беседам-разбирательствам, тупой муштре или внеочередным нарядам взводный предпочитал более действенные меры воздействия на личный состав, весьма полезные для здоровья и позволяющие, к тому же, всегда иметь исполнителей для кухонных и прочих не слишком приятных хозяйственных работ.
Ничего лучше коллективной ответственности за общее состояние дел в коллективе не придумано, и лейтенант принялся гонять взвод от всей души, решив во что бы то ни стало искоренить пьянство во вверенном ему подразделении. Марш-броски сменялись спортивным городком, полоса препятствия - рукопашным боем, - и так с утра до вечера на протяжении нескольких дней.
Но нашла коса на камень. «Деды» ни в какую не желали сдаваться. Заглянув перед отбоем в каптёрку, они обязательно оприходовали по паре-тройке кружек браги и только после этого обессилено падали в койки. При всей его проницательности, лейтенант никак не мог понять: каким образом, не отлучаясь из казармы, удаётся им оказываться с похмелья поутру?
Регулярно проводимые обыски-проверки не давали результатов, уже и остальной личный состав стал роптать на непосильные нагрузки, и ротный старшина увещевал «дедов»...
Неизвестно, сколько всё это продолжалось бы и чем закончилось, если бы ситуация не разрешилась сама собой (и очень громко и пахуче) - рванул от перегрева и излишнего количества добавленных дрожжей предохранительный клапан бака на чердаке.
Сколько же после этого происшествия во всех без исключения полковых службах было обнаружено емкостей-приспособлений для приготовления-хранения спиртосодержащих напитков!
К тому времени сменилось руководство полка, и новый начальник штаба силами специально созданной для этого комиссии провёл внутреннее расследование, после которого устроил показ на общем полковом построении.
Нарушители, пройдясь длинной колонной перед остальным личным составом полка, продемонстрировали задействованные ими изделия для нарушения дисциплины и порядка, после чего поступили в распоряжение коменданта гарнизона на десятидневный срок.
Финита ля комеди
Если для «дедов» (а за компанию, и для остального личного состава разведвзвода) поклонение Бахусу завершилось обретением очень даже неплохой физической формы, то у Василия Филипыча дела обстояли с точностью до наоборот. Прежде всего, потому, что его питейная эпопея только набирала обороты.
Каптёр в самом начале попытался, было, пресечь её на корню. Приплёлся он еле живой после физзарядки в каптёрку, достал пузырёк с валерьянкой из медицинской сумки (Василий Филипыч юлой завертелся вокруг него, весь в предвкушении) и со словами: «Всё, Васька. Кончен бал, погасла свечка», - вылил содержимое пузырька в окно.
Кот издал дикий вопль, как тот алкаш с похмелья, у которого на глазах разбили бутылку пива, и сиганул в оконный проём. Мигом спустился по стволу берёзы, суетливо обнюхал землю, полизал её, повалялся по ней как следует и до самого ужина фестивалил под окном, не отходя от заветного места ни на шаг.
На ужин Василий Филипыч заявился грязный от усов до кисточки на хвосте и без берета, кожа на его стриженой спине ниже извозюканой в земле тельняшки сплошь покраснела от солнечных ожогов. Несмотря на это, все присутствовавшие в столовой необычайно восторженно восприняли его новый облик.
Вместо опостылевшей солёной трески на ужин был подан жареный хек (прибыл в полк новый начальник продовольственной службы и сменился начальник столовой, что сразу же сказалось на рационе питания). Навалили коту в миску аппетитной рыбки с горкой, но отужинал он без обычного своего аппетита и вёл себя как-то излишне возбуждённо и суетливо.
По распоряжению полкового «пилюлькина», приступившего к исполнению обязанностей начальника медицинской службы взамен убывшего на заслуженный отдых Адамыча, в столовой замуровали крысиные норы и разбросали отравленную приманку по всему периметру зала, и Василий Филипыч маялся без дела. Пока не началась отгрузка отходов на свиноферму – с большим энтузиазмом последовал он за первыми двумя кухонными работниками, выносившими бак с отходами.
К великому сожалению, ожидания его не были обмануты.
Скуден на развлечения армейский досуг, и редко до чего-нибудь хорошего доводят людские языки – к зевакам на заднем дворе столовой присоединились повар, хлеборез и вся их свита.
Традиционно представители братских южных республик на срочной службе старались оказаться «подальше от передовой и поближе к кухне» и образовывали землячества, которые не только начинали жить по своим законам, но и норовили (при достижении значительной численности и слабости командного звена) диктовать эти законы всему армейскому коллективу.
Полк в этом плане не был исключением – повар, хлеборез и штатные кухонные рабочие являлись таджиками по национальности, и в столовой постоянно вертелись их соплеменники. После ужина частенько запиралась вся эта компания в хлеборезке, и сквозь закрытое окно раздачи доносился оттуда запах табачного дыма с примесью характерного пряного аромата конопли.
На заднем дворе столовой хлеборез появился с упаковкой таблеток валерьянки в руках. Кот, едва взглянув на хлебореза, сразу же понял, чего от него ожидают, и безо всякой команды кинулся драть собравшихся дворняжек. Причём, делал он это с особой жестокостью, и собачья стая разбежалась, подвывая и зализывая полученные укусы и царапины.
За каждую такую эскападу при выносе очередного бака с отходами хлеборез поощрял кота таблеткой валерьянки, а по завершении отгрузки отходов высыпал на пол столовой целую пригоршню таблеток, и на потеху публике длилось кошачье представление до полного изнеможения артиста циркового жанра.
Поутру вернулся Василий Филипыч в казарму до того уставшим, что воспользовался обычным входом, а не стволом берёзы, чтобы попасть в каптёрку, и еле забрался на своё спальное место на стеллаже. Каптёр не преминул поставить на вид коту его неопрятный внешний вид и безобразное поведение, запер его, но к обеду каптёрка оказалась пуста. Ударился Василий филипыч, что называется, в загул.
Выспавшись, кот отправлялся на поиск приключений, а точнее, всё той же валерьянки или её заменителей. Наведывался он и в столовую, но чаще кружил вокруг медсанчасти и изводил своими воплями медперсонал и пациентов до тех пор, пока кто-нибудь не удовлетворял лекарственным препаратом его пагубную страсть. Вечером после торопливого ужина начиналось ставшее уже привычным изнурительное цирковое представление.
За неделю такой беспутной жизни Василий Филипыч сильно исхудал, в глазах у него появился нездоровый лихорадочный блеск, шерсть на голове и шее свалялась и висела сосульками, кожа на обожжённой солнцем спине полезла лоскутами, а полоски на драной тельняшке стали еле различимы от грязи.
