Чёрное море страха

научиться. Мы не будем подставлять спину, тогда нас не возьмут, - парень ещё что-то говорил, но боль снова захлестнула все чувства Вадима, лишив способности слушать. Он сидел в забытьи. В ухо бубнил голос, а он вдруг вспомнил своё последнее ранение.
Полевой госпиталь. Соседняя койка. Он вспомнил. Может, это тело взмолилось о помощи, заставило его сжалиться и унять нестерпимую боль, изгнать её прочь.  Он вспомнил. Рядом с ним лежал боец с соседней заставы из нового призыва. Они никого с той заставы не знали. Звали его Шукри, и он больше походил на изурхеда, чем на бойца. В первые дни Вадим по привычке бросал в его сторону напряжённые взгляды. Видимо, Шукри заметил их и рассказал о себе. Он, действительно, был изурхед, выросший на нашей территории. Даже язык забыл своего народа. Вадим ни разу не видел улыбки на его лице. Шукри был старше его раза в два, не похож на призывника. Смуглолицый, черноволосый, жилистый, с худощавым лицом, он выглядел изношенным жизнью стариком. Но молодые уступали ему в выносливости. Изурхеды убили его жену. Так он оказался на войне и не собирался её оставлять.
После операции Вадима мучили жуткие боли, рана плохо заживала, и он стонал по ночам. Однажды вечером Шукри подсел к нему на кровать:
- Твои стоны не дают никому спать. Я тебя сейчас вылечу от боли, не от болезни. Ещё бабушка моя научила. Дай мне твою ногу, - пальцами он начал ощупывать стопу, а потом надавил в одном месте и замер на несколько минут. Вадим равнодушно наблюдал, ещё не зная, что больше не будет никому мешать своими стонами. Боли утихли и больше не появлялись. Вадим не придал этому никакого значения и забыл по привычке забывать о прошлых болячках. А теперь вот вспомнил.
Он открыл глаза и на полуслове перебил паренька:
- Тебя как звать? – Видимо, тому показался лестным вопрос. Оглянувшись на всех, он ответил. – Саша.  Все зовут меня Алексом.
- Значит, Саша. Слушай, сделай доброе дело. Видишь мою ногу, - показал он на свою правую ногу, тот кивнул.
- Закинь мне её сюда, на колено, чтоб я мог до пятки дотянуться, только потихоньку, - боль мешала говорить. Говорил он медленно, чуть слышно. Саша встал перед ним на колени и приподнял правую ногу. Согнув её в колене, он положил её на левую ногу. Вадим выдохнул. На прикушенной губе выступила кровь. Лоб покрыли капельки пота:
- Ну вот, Саша, у тебя уже получается лучше, чем у меня. …  А теперь …  сними обувь с ноги, и будешь совсем молодец, - прошептал он ещё тише. Немного посидев, Вадим дотянулся правой рукой до правой ноги и ухватился за пятку. Он думал, что у него не получится. Рука подчинялась боли, а не его желаниям. Не с первого раза, но у него получилось. Левая рука висела бесчувственной плетью. Он отлежал её на лавке и в ней не было даже боли. Пальцы нащупывали точку на стопе. Не такая уж она и большая, чтобы не вспомнить куда Шукри нажимал. Где-то тут, под пальцами. Он надавил большим пальцем и замер. Голосов вокруг почти не было слышно.
Когда Вадим открыл глаза, то не сразу обратил внимание на то, что это не причинило ему никакой боли. Он сидел в нормальной позе, обе ноги обуты, руки на коленях. Вадим попытался пошевелить пальцами и те охотно и с лёгкостью подчинились: «Никогда не думал, что придётся испытывать удовольствие от того, что пошевелил пальцами. Это здорово, когда шевелишь, и ничего не болит. Ну, Шукри, поставлю ему самый большой кувшин вина. Спас, иначе не скажешь».
Вадим медленно поднял руки и похлопал по коленям, по груди. Чуть побаливали мышцы, как после марш-броска. Кости, суставы были целы. Сидевший рядом Саша – Алекс нарушил молчание:
- Чёрные умеют работать. После их дубинок ни крови, ни травм. Только делать ничего не можешь, тело не слушается.
- Да, я уже понял, - откликнулся Вадим неожиданно для себя громким голосом и сбавил тон, - их работа не убивать, а запугать. За что они вас пугают? – вокруг себя он видел одни молодые лица. Своих ровесников он не замечал среди людей,  столпившихся вокруг него в тесноте. Было не только тесно, но и невероятно душно, тяжело было дышать, как он теперь это понимал, начиная приходить в себя. Стоял полумрак. Свет попадал только снаружи, из коридора, судя по низкому потолку, квадратным светлым пятном маячившим сверху. Видимо, в коридоре включили освещение. Потолок посветлел и можно было лучше разглядеть лица окружающих. Рядом по-прежнему сидел Саша, а слева на лавке он увидел молоденькую девчушку. Уже не ребёнок, но ещё и не налившаяся красотой девушка. Он тут же вспомнил голоса и снова спросил:
- А что, связь здесь не работает? – Саша с готовностью ответил:
- Да, связь в здании глушат, поэтому и телефоны не отбирают.
- Что, и хедфоны не работают?
- Без разницы. Мы будем заявлять протест и поднимем не только в городе, но и на планете большой шум. Даже преступникам оставляют право на телефонный звонок. Это нарушение элементарных норм права.
- Слушай! – перебил его Вадим, - он уже чувствовал в себе способность не только говорить, но и действовать. - Я не знаю, за что вы тут сидите. Но я оказался здесь за то, что защитил старушку. В чём меня будут обвинять и что мне будут предъявлять? Я должен был пройти мимо? Я не собираюсь сидеть до утра и ждать. Где тут двери? Мне нужен их главный, - в своей попытке встать он не почувствовал никаких помех со стороны тела. Саша попытался было объяснить, что до утра к ним вообще никто не подойдет, хоть потолок обвались. И с завалами, и с ними разбираться будут утром, но не успел он договорить, как со стороны коридора послышались громкие голоса, ругань, команды, загремели ключи, засовы, заскрипела дверь и все вокруг разом зашевелились под напором ворвавшихся в камеру:
- Осторожней! Эй, полегче! Ой, больно! – под крики народ в камере распихивался энергичными действиями в разные стороны. Вадим только успел встать с лавки. До двери он всё равно бы не успел добраться. Волны людей, распихиваемых в разные стороны, достигли скамейки и пред Вадимом вплотную выросла фигура под потолок, возвышаясь над толпившимися в камере. За его спиной следовала другая такая же. Почти столкнувшись носом с Вадимом, фигура склонила голову вниз, разглядывая скамью:
- Ну, и где вы его бросили? – заорала фигура над ухом Вадима.
- Как где? – заорал второй из-за спины. – На лавке! Где ж ещё! Валялся, как мешок. Вряд ли он сам пойдёт. Тащить опять придётся. Чёрт бы его побрал. На второй этаж.
- Вот ещё! – снова заорали у Вадима над ухом. - Сейчас растолкаю его, пусть сам идёт. Он ведь у нас шустрый. Только никого тут нет на лавке!
Толпа вокруг зашумела – отхлынула в разные стороны и к лавке из-за спины первого вылез второй детина:
- Да вот тут мы его бросили, куда смотришь? Э, погоди! Куда он делся? Под лавку сполз, что ли? Нет там никого, -  Вадиму надоели их вопли и возня:
- Бойцы. Вы кого потеряли? Орден обронили боевой?
- Слушай! – опять завопил над ухом первый. – Так вот же он!
- Второй обернулся на Вадима и словно подавился глотком душного воздуха камеры. Он открыл рот и, не закрывая его, таращил в полумраке глаза на Вадима.
- А ты говорил «мешок с костями» - передразнил первый детина.
- Так он и был мешок мешком – ни рукой, ни ногой, ни головой, - выпалил второй, обдав Вадима букетом запахов водки, табака, чеснока.
- Ну да ладно, - оправился от удивления второй. - Пусть своими ножками топает. Мы это поправим. Пока обратно со второго этажа дойдёт, в камеру мешком вернётся. Зато в следующий раз будет гвардейцев за два квартала обходить! - они оба громко заржали.
- Эй, следуй за нами! – крикнул он Вадиму. - Ночь на дворе. А мы ходи тут за тобой, шпана! – они двинулись обратно, и Вадим пошёл следом. Вокруг молчали. Что они могли сказать, эти ребятишки? Ему было жалко их, а не себя.
Камеру от коридора отделяли вертикальные железные прутья. В коридоре, пока Вадим жмурился от яркого света, ему нацепили наручники и тут же он получил по спине удар дубинкой.
- Эй! Вы мне на ноги наручники наденьте, если захочешь ещё раз ударить!
- Наденем, не беспокойся! И мешок на голову! Всё наденем! – его повели на второй этаж, но бить больше не стали. Один шёл впереди, второй сзади, громко постукивая палкой по перилам, словно проверяя её на прочность перед работой.
Вадим без усилий поднялся на второй этаж, в полутёмный коридор с дежурным освещением. По обе стороны коридора тянулись двери. В конце коридора чёрным квадратом маячило окно, подсказывая, что за окном глубокая ночь. Только сейчас Вадим вспомнил, что завтракал давным-давно, утром, но тут его втолкнули в кабинет, и дверь за ним закрылась. Видимо, в кабинете его ждали, если конвоиры не стали тратить время на доклад.
Полумрак кабинета скрадывал его размеры.  Там горела одна настольная лампа, скупо освещая поверхность стола. Освещение кабинета не входило в её обязанности. Стол находился напротив двери. За ним окно с массивной решеткой. От двери до стола вдоль стен тянулись обшарпанные шкафы, упираясь в потолок и больше напоминая музейные экспонаты, чем офисную мебель. Все дверцы шкафов имели замочные скважины. Кабинет явно не предназначался ни для совещаний, ни для заседаний. Там была всего два стула по обеим сторонам стола. Один стул был свободен. А второй был занят хозяином кабинета. Вид сидевшего за столом никак не соответствовал окружающей обстановке. Это бросилось в глаза Вадиму, хоть он не имел представления о подобных заведениях. Хозяин кабинета был не просто толстый. Его было много и всего в нём было много. Над столом возвышалась массивная фигура в белой рубахе с закатанными рукавами, ворот расстёгнут. Толстые волосатые ручищи с толстыми пальцами. Одутловатое лицо с круглыми щеками, большие уши, широкий мясистый нос, толстые губы. На голове чёрная взъерошенная шевелюра. Сама природа постаралась придать этой фигуре неопрятный, отталкивающий вид и трудно было бы сразу придумать обстановку, подходящую для такой фигуры, да Вадиму и не до этого было.
Если настольная лампа проливала свет в силу своих слабых возможностей, то хозяин кабинета излучал в пространство недовольство и крайнее раздражение.  При виде Вадима он удивлённо выпучил глаза и фыркнул в кружку:
- Как? Своими ногами дошёл?! А меня заставляли тебя в сознание приводить! А ещё смеют ругать нашу госгвардию за жестокое обращение с людьми! Болтуны! – он громко брякнул кружкой о стол:
- Ну? Так и будешь стоять? Садись! – рявкнул толстяк. Его раздражению не было предела. Вместо того, чтобы до самого утра наслаждаться мгновениями в «Розовых номерах» сладкотелой Зизи, его притащили среди ночи возиться с каким-то подонком с площади. Какого чёрта?  Так нет же! Надо срочно упрятать! Закон не терпит! Чего он не терпит?! Репутация лучшего следователя сыграла с ним сегодня плохую шутку. Вадим не мог знать, что толстяк был зол и на него, и на закон, и на свою репутацию. Он знал лишь то, что оказался здесь за защиту старушки и не собирался молчать.
- Слушайте, - начал он, усевшись на стул. – Что такое творится?  Я вступился за пожилых людей, не дал их в обиду, а оказался арестован, да ещё жестоко избит.
Толстяк не дал ему договорить. Он грохнул кулаком по столу и гаркнул:
- Молчать! Говорить буду я, а ты будешь отвечать коротко и ясно. Понял? Чем быстрей мы закончим, тем лучше будет для тебя. И для меня, - добавил он.