объявил им Рыбья Кровь. – Полсотни домов в ближних селищах и заставах ждут вас. Будете жить по пять-шесть человек в одном доме. Кому не понравится, может взять топор и до снега срубить себе отдельную избу. Кто самовольно уйдет оттуда в первый раз, получит двадцать плетей, во второй – будет повешен. Все ясно?
– Да какой же ты освободитель после этого! У хазар в рабстве лучше, чем у тебя! – раздался чей-то истошный крик. – Ты же всех нас отпустил на свободу!
– Вы и сейчас можете идти на свободу, – вынес приговор Дарник. – Но за вашу свободу многие ратники заплатили своей жизнью. Поэтому заплатите в казну тридцать дирхемов и идите.
– А те, кто раньше без этой виры ушел, те как? – завопил следующий бездомник.
– Они оказались поумнее вас.
– А я у хозяина работаю, то как? – спросил более спокойный голос.
– Если хозяин заплатит за тебя тридцать дирхемов, то можешь остаться.
– Да нет нигде такого закона над свободным человеком измываться! – Из толпы к крыльцу выскочил тщедушный мужичонка и картинно разорвал на груди рубаху, маленький ошметок грязи попал князю на грудь. Многие испуганно ахнули, зная, что Рыбья Кровь совершенно не выносит прикосновений к себе посторонних людей, а уж тем более брошенных комков грязи.
Дарник чуть щелкнул пальцами. Двое арсов подскочили и схватили мужичонку. Гриди, стоявшие по окружности двора, обнажили мечи. Толпа отшатнулась. Несколько мгновений и, суча ногами, мужичонка уже болтался в петле. Все оцепенело смотрели на его раскачивающееся тело.
Так осуществил Дарник свой замысел по обеспечению желающих сесть на землю ополченцев дармовыми работниками. Прежде чем закупов под охраной отправить в селища, их всех старательно переписали с отметкой места, куда направили.
Корней ерничал:
– Вот она настоящая княжеская ласка. Не боишься, что в вечевой колокол ударят?
Ему вторил Фемел:
– А не побегут ли от твоей крутости те смерды, что уже пристроены и работают?
– Лишь бы побежали из Липова остальные бездомники, – говорил Дарник.
В самом деле, многие из попрятавшихся рабов вспомнили, что рядом находятся более «добрые» княжества и поспешили отправиться в Корояк и Остер.
С рабынями было проще. В городе всегда ощущалась нехватка женщин, поэтому все бывшие пленницы и освобожденные рабыни быстро находили себе пристанище. Чтобы пополнить войсковую казну, Дарник назначил за каждую рабыню виру в десять дирхемов, говоря, что столько стоит одна доставка их в Липов. От владельцев, которые не смогли заплатить и этого, рабынь перевели в княжеские мастерские.
Так проводил Дарник подготовку к своей четвертой зимовке в Липове.
9
Всеслава из насильственного гостевания в Северск вернулась еще более отстраненная и замкнутая, чем прежде. Дворовые наушницы с удовольствием расписывали ей, как князь без нее ожил, принимая Шушу с Голованом, навещая Черну, Зорьку и Саженку, как был бодр и неутомим в своих каждодневных делах.
– Нашли, кто стрелял? – в ее первом вопросе мужу сквозила легкая издевка.
– Завтра найдут, – пообещал Дарник.
Назавтра арсы действительно притащили купеческого слугу, бывшего ополченца, который похвастал в харчевне, что это он стрелял в князя.
– Дело касается меня, поэтому я судьей ему быть не могу. Суди его ты, – заявил Молодой Хозяин жене, отведя себе роль стороннего наблюдателя.
Всеслава, подозревая подвох, взявшись за дела, принялась подробно расспрашивать, что видел обвиняемый на дороге, с кем ехал князь, во что был одет, какой масти был его конь. Купеческий слуга тотчас стал путаться, ошибаться, говорить наугад.
– Это не мог быть он, – вынесла уверенное заключение княжна.
– Он же сам признался, – досадливо заметил Копыл. – Огнем прижжем, так и сообщников вспомнит.
– Все равно это не он, – стояла на своем Всеслава.
Дарник рассмеялся и приказал глупого слугу, как следует выпороть.
– Ты меня проверял? – спросила жена, когда они остались одни.
– Да нет, – уклончиво сказал князь. – Просто иногда голова отказывается ясно соображать. Мне он тоже показался не тем, за кого себя выдает. Только я не знал, как его уличить. А ты сделала все превосходно.
Княжна даже зарделась от его похвалы.
Это и был новый подход Дарника к семейной жизни. Подумав хорошенько над словами Шуши, он, в самом деле, решил малыми, настойчивыми шагами завоевать ум и сердце жены, причем сделать это непременно раньше, чем исполнится год со дня их свадьбы – чтобы оставить с носом ее гадалок и звездочетов.
Как всегда, когда у него появлялась ясная и четкая цель, следом приходили и средства ее достижения. Всем людям хочется быть значительными людьми – знал он и из ромейских свитков и из своего уже порядочного опыта. Значит, надо предоставить Всеславе возможность как можно полнее проявить себя, завоевать уважение подданных не кукольной миловидностью, а верными суждениями и решениями. И чтобы во всем этом у нее было только одна опора – он, Дарник. То, что княжна полгода уже управляла Липовым, в расчет можно было не принимать, там имелись подсказки Шелеста и Фемела, да и сами липовцы особенно к ней не обращались, понимая, что князь потом все может переиначить.
Да и то сказать, его обязанности день ото дня становились все более сложными и противоречивыми. Проведенная перепись показала в Липовее три с половиной тысячи населения, не считая стариков и детей. Тут как ни решай, всегда найдутся обиженные и недовольные, чтобы всех их привести к согласию и десять лишних умных голов пригодились бы. Прежде свой княжеский долг Дарник видел в трех простых задачах: завести лучшее войско, умело судить человеческие распри и сделать подданных как можно богаче, потому что тогда, и он им будет больше нужен – для охраны их сундуков.
У этих правил имелся только один изъян: забирая в свою княжескую казну десятую часть военной добычи и других доходов, удачливый полководец быстрее всех своих приближенных оказывался в долгах – все уходило на разрастающееся войско, обустройство селищ и застав. Иначе было теперь. Превращение всех бездомников в войсковых закупов немедленно принесло в войсковую и княжескую Казну несколько тысяч дирхемов, хлебники собрали наконец-то хороший урожай, а впереди предстоял еще первый полноценный сбор подымных податей с укоренившихся селищ и городищ княжества, заметная прибыль капала с ремесленников, купцов, содержателей харчевен и гостиных домов. Словом, в шкурных делах можно было как следует перевести дух и побыть какое-то время с княжной Орлами Парящими.
– Как тебе нравятся порубки вокруг Липова? – спросил как-то Рыбья Кровь у жены перед заседанием княжеского совета.
– Мне сказали, что ты нарочно вокруг оставляешь одни пеньки, чтобы далеко видно было, и чужая конница пройти не могла.
– Я хочу, чтобы ты на совете спросила меня про них.
Всеслава так и сделала, и Дарник вынес решение, что ближе двух верст от города лес не рубить, а в посаде запретить ставить бревенчатые заборы, только из жердей и досок.
– Забор из жердей пальцем проткнуть можно, – вскинулся хозяйственный Кривонос, чья дворовая ограда напоминала крепостной тын. – А если ночные разбойники?
– Тогда вези бревна за три версты, – бросил ему князь.
В другой раз он попросил Всеславу замолвить слово против нечистот, что выбрасывали прямо на проезды и проходы между дворищами, и повсюду в посаде появились большие бочки, нечистоты из которых золотари потом вывозили за город.
– Почему ты делаешь это через меня? – не понимала княжна.
– Потому что сам я такое предлагать не могу. А ты можешь, – просто сказал он. – И никто тебе слова поперек не скажет.
Так у них и пошло: договаривались и шли в совместную атаку на тиунов и воевод, которые не смели возражать, боясь обидеть князя замечаниями его жене.
Потом Дарник изредка стал рассказывать Всеславе что-то о себе. Больше всего ее поразило, как он сам по свиткам овладел ромейским языком.
– Потому что в детстве я был гораздо умнее, чем сейчас, – объяснил муж.
Ответом ему был непроизвольный хохот жены.
– Умнее, чем сейчас! – повторяла она, утирая слезы. – Значит, сейчас ты гораздо глупее?
– Ну, конечно. Когда я в пятнадцать лет покинул Бежеть, я ни на миг не сомневался, что через год стану первым воеводой у нашего кагана. А видишь: четвертый год, и я всего лишь какой-то там мелкий князек.
И новый взрыв ее смеха, теперь уже над «мелким князьком».
Не меньше впечатлил Всеславу и его рассказ о матери.
– Она ни на что никогда не жаловалась, сама делала и женскую и мужскую работу. Иногда говорила что-то сделать мне, но если я не хотел, никогда не настаивала. Может быть, поэтому я всегда живу только по своей воле, и мне никогда не нравятся люди, которые подробно и красочно про себя говорят. Я не люблю судить об окружающей жизни с чужих, пусть даже самых правильных слов, мне больше нравится догадываться о сути вещей своим умом.
Мало-помалу она и сама разговорилась, хотя и считала, что ничего такого особенного в ее детской жизни не было: ну любила прятаться под пиршеским княжеским столом, ну горько плакала над умершим ручным хорьком, ну потерялась однажды на полдня в лесу.
– Но ведь как-то к княжеской охоте привязалась, когда кровь и кишки по рукам текут? – безжалостно допытывался Дарник.
– Отец всегда говорил, что я ни в чем не должна походить на простолюдинок, – откровенничала жена. – Что удел князя не сражаться с другими людьми, а сражаться с собственной судьбой. На самом деле я не такая суеверная, как ты думаешь. Просто предсказания всегда выводят на какую-то ясную дорогу, по которой легче идти. Звезды предрекают делать то-то и то-то, вот я и делаю.
– А за меня замуж тоже предрекли? – любопытствовал он.
– Конечно.
– Но ведь я простолюдин.
– Ты же сам тогда на суде в Корояке говорил, что многие знают твою мать, но никто не знает твоего отца. Почему ты так скрываешь его имя?
– Потому что я сам его не знаю, – честно признался Дарник. – У меня всегда была такая гордыня, что даже если бы моим отцом оказался русский каган, я бы почувствовал себя слишком маленьким человеком. Не зря древние ромейские цезари искали своих предков только среди богов, а не людей.
– Значит, твой отец бог? – серьезно уточнила княжна.
– Причем самый, самый главный, – насмешливо отвечал он.
Такие их беседы весьма способствовали возникновению чисто дружеских и заговорщицких отношений против окружающих приближенных, но в любовных делах продвижение шло не так быстро. Уступая по утрам и вечерам его страсти, Всеслава именно уступала, первой никогда не изъявляя подобного желания. Это было не слишком приятно, и не будь пылких наложниц, он наверняка бы усомнился в своих мужских качествах, поэтому предпочитал просто выжидать, уже успев почувствовать вкус к такому вот медленному постепенному узнаванию другого человека, который вроде бы и весь перед тобой и в то же время скрыт не менее, чем он, сам Дарник, перед другими людьми.
Однажды князь пошел еще на один решительный шаг и позвал Всеславу с собой в дальний объезд. В сопровождении арсов они выехали в сторону Южного Булгара. Петляющая слева Липа, то появлялась, то исчезала за паутиной безлистного осеннего леса, брызги талого снега веером летели из-под копыт, попадая на сапоги Дарника и
