Иван Павлович, – говори, что тебя нужно от Ивана Павловича? – А Климентий, человек всегда такой изворотливый и умеющий нужных людей убедить в том, что он честен с ними, когда он совсем не честен, на этот раз, и всё потому, что Иван Павлович взял себе за манеру так отстранённо от себя с ним говорить (а это значит, как это понял Климентий, он может Ивану Павловичу говорить всё, что вздумается, в том числе и быть с ним честным на самом деле; вот как хитёр Иван Павлович), решает сказать всё, что до этого момента не хотел сказать, но его к этому вынудили.
– Мне нужно одобрение Иваном Павловичем выделения финансирования под фильм. – С долей волнения в голосе проговорил Климентий.
– Фильма? – озадаченно задался вопросом Иван Павлович.
– Всё верно. – Подтвердил Климентий.
– И что это за штука такая? – Иван Павлович, видимо для того, чтобы принять решение по этому вопросу и решил протестировать Климентия на предмет его знания того предмета под который он просит финансирование – так понял этот вопрос Ивана Павловича Климентий.
– Это история из жизни, воспроизведённая в сжатом виде на экране. – Что сумел, то вытащил из себя Климентий, не сильно большой мастер технического слова. А Иван Павлович определённо навёл про него справки, пронюхал об этом и решил его ударить в это самое его слабое место.
– На экране? – Иван Павлович продолжает играть в свою странную игру с Климентием, строя из себя полного … скажем помягче, невежу. А Климентий и сам не силён в теории кино и всего что с ним связано, и он, посчитав, что будет лучше промолчать, молчит.
– Это то, что демонстрируют в телевизоре? – спрашивает Иван Павлович Климентий. Ну а Климентий вмиг уловил скрытый смысл этой заинтересованности Ивана Павловича – он хочет знать целевую аудиторию, на которую заточено его искусство, и каким образом он намерен отбить выделенные средства. Но если бы Климентий знал это. А так он над этим вопросом не задумывался, ведь он только из любви к искусству решил заняться этим делом, и ему претит этот меркантильный подход Ивана Павловича к этому делу. У Ивана Павловича одни прибыли на уме, тогда как Климентий творческая натура, мыслит не цифровыми категориями ума, как Иван Павлович, финансовая душа, а он, скажем так, ещё витает в облаках аналогового вещания (это так фигурально, на злобу сегодняшнего дня, аналогиями мыслит Климентий).
– Угу. – Подтверждает догадку Ивана Павловича Климентий, вынужденный кривить душой и лебезить перед Иваном Павловичем, этим представителем большого капитала, у которого в руках не только все связи, но и рычаги влияния на людей, принимающих решение по такого рода вопросам – Иван Павлович состоит в наблюдательном совете, отвечающим за выделение средств на поддержание искусства, в тот числе и в таком виде, как кино.
– Интересно, – задумчиво говорит Иван Павлович, затем внимательно смотрит на Климентия и спрашивает его. – А ты-то какое отношение имеешь к этому продукту мысли? – И Климентий чуть не задохнулся от возмущения от такого пренебрежения собой этим Иваном Павловичем, однозначно решившего над ним поиздеваться, зная, что он находится в полной перед ним зависимости, и он сказать ничего не посмеет против.
– Я это ничтожество, Климентия, нисколько не уважаю, и что захочу с ним, то и сделаю, и он мне ничего притом не скажет. Бьюсь об заклад! – Вот примерно так, по глубокому рассуждению Климентия, измышлял себя Иван Павлович, с каверзной задумкой направляясь на его свадьбу, на которую его и пригласили лишь потому, что рассчитывали на его положительное решение по вопросу финансирования нового проекта Климентия, выступающего в одном лице, и продюсером (тем, кто достаёт деньги), и режиссёром фильма (после денег всегда приходит черёд желания славы).
А что Иван Павлович задумал сделать, то Климентию не трудно догадаться, он тоже самое на месте Ивана Павловича сделал бы – устроить какой-нибудь скандал и недовольство на свадьбе, чтобы у него появился повод отказать в его просьбе к нему. И когда Климентий придёт к Ивану Павловичу в его высокий кабинет, чтобы получить положительное решение на свой запрос и затем деньги, то Иван Павлович с жутко недовольным видом с трудом примет его, – Климентий краем уха услышит, что именно кричит в ухо секретаря посредством телефона Иван Павлович: «Ладно, впускай этого настырного гада», – и даже не поприветствовав в ответ по его заходу, вначале со сложным видом презрительно посмотрит и, не предложив присесть, начнёт ему во всём отказывать.
– Вы, Климентий, – заведёт разговор Иван Павлович, – меня разочаровали своим жлобством. Что может быть терпимо в вашей новой семье, где хамло хамлом погоняет, но такого рода мировоззрение не должно демонстрироваться прилюдно, а тем более в кинотеатрах, этих очагах нашей культуры. Так что, Клементий, сукин ты сын, на которого я возлагал столько не оправданных тобой надежд, я вынужден тебе отказать. И заодно, чтобы между нами в последующем не возникло недопонимания и недомолвок, вы должны забыть дорогу сюда и как меня звали. Я в свою очередь уже сделал шаг навстречу и забыл, как там вас звали.
И Климентий и не успевает выказать свою обоснованную и основанную на фактах поведения на свадьбе Ивана Павловича, претензию ко всё тому же Ивану Павловичу, разрушителю своего финансового благополучия и личного счастья, – это именно Иван Павлович и никто другой, повалил его невесту в торт вместе с собой, – как его хватают за подмышки два забежавших охранника и выводят – вон отсюда, хамло.
И Климентию так нещадно желается кулаком побеспокоить физиономию Ивана Петровича, что у него даже руки зачесались, а если учитывать то, что у Клементия там, на руках, маникюр и он вообще был противник всякого насилия, то надо понимать, как был выведен Иваном Павловичем из себя Клементий. Но Клементий удерживает себя и свои руки от такого попустительства подальше, в своих карманах костюма, ведь на кону столько стоит, да и Иван Павлович уже приглашён на свадьбу и столько всего съел и выпил, что нельзя не учитывать в смете, – к тому же ему ничто и никто не помешает испортить праздник, если он этого захочет, и принудят вот таким, прямо по лицу перчаткой, поведением.
А на что только способен Климентий в его-то положении человека зависимого от прихоти мысли Ивана Павловича, так только на попытку переубедить Ивана Павловича так паскудно о нём думать и не признавать в нём человека хоть что-нибудь могущего, а не только к способности к воспроизводству, что ещё не факт, а только потенциальные возможности Климентия.
– Самое прямое, – с долей пафоса заявляет Климентий, – я режиссёр.
– А это ещё кто такой? – делает вид Иван Павлович, или впрямь не понимает (уж больно правдоподобно он делает этот вид), что значит быть режиссёром. Чем опять сбивает со своего толка Климентия, всегда теряющего волю, когда сталкивается с людьми его непонимающими, и так, как Иван Павлович его понимающих – жлоб этот Климентий и больше никто. Но при этом Климентию нужно что-то отвечать, и он берётся за свои объяснения. Ну а то, что они крайне скудны, то так и должно быть, когда имеешь дело с таким как Иван Павлович невежей.
– Это тот, кто снимает это кино. – Со скрытым скепсисом в сторону Ивана Павловича, сказал Климентий.
– Вот значит как. – Ответил Иван Павлович, и вновь, нарушая все правила приличий и внутреннее пространство Климентия, принялся его пристально рассматривать. А Климентию это не только неприятно, но и от этого ему как-то не по себе становится. Ну а как только Иван Павлович, таким образом, помучил Климентия, то он выносит ожидаемый вердикт. – Что-то не похоже. – Морщит свою физиономию в недовольстве Иван Павлович, глядя на Климентия. И не успевает Климентий возразить, как он добавляет. – И с чего ты взял, что тебе доступно вносить знаковые изменения в эфир. – И хотя Иван Павлович вновь прибегнул к непонятным самовыражениям, Климентий всё-таки уразумел ход этой его коммерческой мысли – он хочет всё знать о дальнейшем продвижении продукта в сетке телевещания. Но Климентий не такой лопух, чтобы раскрывать свои каналы связи – тогда Ивану Павловичу ничего не помешает убрать посредника, его, Климентия и, самому сняв фильм (а тут большого ума не нужно, главное финансирование), посредством нужных людей продать его каналу.
И Климентий прибегает к тому, к чему всегда прибегал в таких сложных случаях – к правде. Но не той, всей известной субстанции, полноценно отражающую реальность, а к своей единоличной, которая ещё находится в своей возможности быть. – А что скажите насчёт того, что Марго в меня верит. – Вдруг, сам не зная почему, Климентий выбрал этот путь убеждения Ивана Павловича. И судя по его лицу, отчасти утратившему хладнокровность, то это путь не был столь уж не верным.
– Это весьма интересное замечание, – говорит Иван Павлович и переводит свой взгляд в сторону Марго. После чего он возвращается к Климентию и спрашивает его. – А ты-то ей веришь хотя бы в этом?
А Климентий, явно забывшись, вдруг решает поинтересоваться. – Это вы на что намекаете? – на что он немедленно получает отповедь от Ивана Павловича. – Я никогда себе не позволяю так прореживать мысль. Если я что-то говорю, то всегда прямо. И если вы, Климентий, чего-то не понимаете, то это ещё не значит, что этого не может быть. Так вот, ещё раз для недалёких как вы, Климентий, людей, повторяю, – жёстко посмотрел Иван Павлович на Климентия, – мои взгляды на Марго не переменились, и она по-прежнему не вызывает у меня доверия. Что в свою очередь и повлекло за собой желание задать мне этот вопрос. На который вы, Климентий, явно не имея однозначного ответа, решили таким способом не отвечать.
И Климентий определённо раздавлен этой факторизацией Ивана Павловича. Но Иван Павлович, как сейчас выясняется, не полностью сосредоточен на своей неумолимости и беспощадности, и в нём присутствуют крупицы сострадания к не ближнему своему. – Ладно Климентий, – обращается к нему Иван Павлович, – ты так сильно не переживай за эту Марго. Она не первая, не последняя, кто пытается обвести своего мужа таким доверительным путём. Где она через авансирование своего доверия к мужу, тем самым выводит себя из-под мужниного фокуса контроля, – раз я тебе доверяю, то и речи быть не может о твоём недоверии ко мне. Ну и как неизбежное следствие этих доверительных отношений, происходит передоверие этого доверия. Я же убеждённый последователь иного подхода к семейным узам. Они должны всегда быть под контролем, со своими временным проверками и испытаниями на прочность. – Климентий опять мало что понял из этого запутанного рассказа Ивана Павловича. Так что Ивану Павловичу, всё это увидевшему по его унылому лицу, пришлось прибегать к своим частностям.
– Слишком она увлекается популяризацией своей жизни. – Ткнув пальцем в сторону невесты, как это уже не раз было проделано, заговорил Иван Павлович. – А такая открытость ведёт к забывчивости своих обязательств данных на алтаре брака и приводит к своим недоразумениям на супружеском ложе, почему-то часто нагретом не тобой. Впрочем, – Иван Павлович, заметив всё в недовольстве и сомнениях лицо Климентия, решил
