Островок. (Киносценарий ПМ)

октября получил я 26-го. Оно огорчило меня по многим причинам: во-первых, потому, что оно шло ровно 25 дней; 2) что вы первого октября были еще в Москве, давно уже зачумленной; 3) что вы не получили моих писем; 4) что письмо ваше короче было визитной карточки; 5) что вы на меня, видимо, сердитесь, между тем как я пренесчастное животное уж без того. Где вы? что вы? я писал в Москву, мне не отвечают. Брат мне не пишет, полагая, что его письма, по обыкновению, для меня неинтересны. В чумное время дело другое; рад письму проколотому; знаешь, что по крайней мере жив, и то хорошо. Если вы в Калуге, я приеду к вам через Пензу; если вы в Москве, то есть в московской деревне, то приеду к вам через Вятку, Архангельск и Петербург. Ей-богу не шучу — но напишите мне, где вы, а письмо адресуйте в Лукояновский уезд в село Абрамово, для пересылки в Болдино. Скорей дойдет…”

Садится к столу, звучит Моцарт, Пушкин берет перо, начинает писать, потом ставит росчерк, очередную рукопись убирает на полку шкафа.

Пушкин: - Настя!

Входит Настя.

Пушкин: - Приготовь-ка мне калью.
Настя: - Конечно, Александр Сергеевич.
Пушкин: - Да с огурцом!

24. КАБИНЕТ. ПУШКИН ЭНЕРГИЧНО ХОДИТ. ПОЯВЛЯЕТСЯ МЕРИ.

Пушкин: - Где вы есть? Куда исчезли?
Мери: - Мы не хотели вам мешать.
Пушкин: - Когда понадобились – вас почему-то нет!

Входят Председатель, Молодой человек, Луиза.

Молодой человек: - Вы много работали. Мы не хотели быть бестактными.
Председатель: - Пришел и наш черед?
Пушкин: - Да. Кое-что я уже написал.

Луиза подходит к шкафу, где лежат рукописи.

Луиза: - Вы не кое-что написали с момента нашей последней встречи.
Молодой человек: -  “Метель”. Чудесная большая повесть! “Cело Горюхино”. Стихотворения. Статьи… А вот и “Маленькие трагедии”! Нашу часть вы оставили напоследок.
Пушкин: - Как просили.
Луиза: - Мы готовы! Ноябрь уж наступил. Пожалуй, скоро вы, действительно вырветесь отсюда.
Пушкин: - Очень на это надеюсь. А теперь за несколько дней я хочу дописать Пир.
Молодой человек: - Пир во время чумы.
Пушкин: - Приступим.
Мери: - Я продолжу мою песнь…

Звучит Моцарт.

Мери: -
Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель:

Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной... Нет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

Входит Настя. “Реквием” обрывается.

Настя: - Вам письмо, Александр Сергеевич.
Пушкин: - От кого? Впрочем, давай сюда, я сам посмотрю.

Берет письмо, читает. Пульсирующая музыка. Пушкин нервно ходит.

Мери: - Мы вам не мешаем?
Пушкин: - Что? Нет!

Продолжает читать.

Мери: -

О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности...

Луиза:

Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну…

Луиза: - Мы можем подождать, пока вы не дочитаете свое письмо.
Пушкин: - Ничего ждать не надобно.
Молодой человек: - Что-то случилось?
Мери: - Что с вами?
Пушкин: - Продолжайте. Самое время поговорить о пороках.
Луиза: - Но мы так не можем!
Пушкин: - Сможем! Я просто получил письмо.
Луиза: - От кого?
Пушкин: - От моего отца.
Мери: - Что в нем вас так взволновало?
Пушкин: - Абсолютно ничего. Он написал анекдот.
Председатель: - Расскажите его.
Пушкин: - Ни к чему это.
Молодой человек: - Расскажите. Мы хотим посмеяться вместе.
Пушкин: - Пишет, что свадьба расстроена. Как видите ничего особенного. Анекдот…

Пауза.

Мери: - Вы ответите ему?
Пушкин: - К чертям! Никаких ответов. Я же говорю – это анекдот. Он любит иногда подобные шутки и розыгрыши. Все! Извольте продолжать! Давайте немного пропустим, это сцену я закончу после. С другой песни. Пожалуй, я тоже ее напишу. Поговорим о пороках. (Председателю) Знаете, о чем я?

Председатель: - Конечно!

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой....
Что делать нам? и чем помочь?

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Пушкин задумчиво сидит. Пульсирующая музыка. Текст письма звучит громче – он накладывается на диалоги из Пира. Фонограмма письма (Н. Н. ГОНЧАРОВОЙ 4 ноября 1830 г.):

9-го вы еще были в Москве! Об этом пишет мне отец; он пишет мне также, что моя свадьба расстроилась. Не достаточно ли этого, чтобы повеситься? Добавлю еще, что от Лукоянова до Москвы 14 карантинов…

Председатель: -

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Пульсирующая музыка. Фонограмма письма: -
“Теперь расскажу вам одну историю. Один из моих друзей ухаживал за хорошенькой женщиной. Однажды, придя к ней, он видит на столе незнакомый ему альбом — хочет посмотреть его — дама бросается к альбому и вырывает его. Друг мой пускает в ход все свое красноречие, всю изобретательность своего ума, чтобы заставить ее отдать альбом. Дама твердо стоит на своем. Немного времени спустя бедняжка умирает. Друг присутствует на похоронах и приходит утешать несчастного мужа. Они вместе роются в ящиках покойной. Друг мой видит таинственный альбом — хватает его, раскрывает; альбом оказывается весь чистый за исключением одного листа, на котором написаны следующие 4 плохих стиха из «Кавказского пленника»:
He долго женскую любовь
Печалит хладная разлука,
Пройдет любовь, настанет скука
и т.д.” ...

Председатель: - …Красавица полюбит вновь.
Пушкин: - Что?
Председатель: - Вы могли бы написать лишь одну эту строку. Все было бы понятно.
Пушкин: - Пожалуй.

Председатель:
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы

И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может... полное Чумы!

Пульсирующая музыка. Фонограмма письма: -
“Теперь поговорим о другом. Этим я хочу сказать: вернемся к делу. Как вам не стыдно было оставаться на Никитской во время эпидемии? Так мог поступать ваш сосед Адриян, который обделывает выгодные дела. Но Наталья Ивановна, но вы! — право, я вас не понимаю. Не знаю, как добраться до вас. Мне кажется, что Вятка еще свободна. В таком случае поеду на Вятку. Между тем пишите мне в <Абрамово для доставления в Болдино> — ваши письма всегда дойдут до меня”.
Прощайте, да хранит вас бог. Повергните меня к стопам вашей матушки”.

Председатель: - Ну что, продолжим о пороках?
Пушкин: - Конечно…

Входит старый священник.

Священник:

Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.

Пушкин: - Что же вы замолчали? Продолжайте!

Священник: - Не стоит. Не смеем вас более задерживать. Сегодня же вы это закончите, а завтра отправитесь в дорогу.
Пушкин: - Куда?
Священник: - Вы знаете это лучше нас.
Пушкин: - Вы правы.
Священник: - Мысленно вы уже в пути. Поэтому позвольте откланяться.
Мери: - Прощайте!

Пауза.

Пушкин: - Почему - прощайте?
Председатель: - Потому что теперь мы вместе. Вы точкою последней скрепили наш союз навеки, навсегда.

Пауза.

Пушкин: - Прощайте.

Все исчезают, остается только священник.

Священник: - Хотел напоследок дать вам один совет.
Пушкин: - Совет?
Священник: - Вы будете удивлены, но… будьте осторожны с прекрасным полом.
Пушкин: - О! Здесь я совершенно спокоен. Уж если пережил холеру (даже она обошла меня стороной). Уж если однажды судьба не пустила меня на Сенатскую площадь. Бояться нечего. Женщина сможет принести мне только счастье! Счастье, и более ничего.
Священник: - Прощайте.

25. КАБИНЕТ. ПУШКИН СИДИТ В КРЕСЛЕ, САКВОЯЖ НА КОЛЕНЯХ. (СИДИТ НА ЧЕМОДАНАХ). ПУЛЬСИРУЮЩАЯ МУЗЫКА. ТЕКСТЫ ПОСЛЕДНИХ ПИСЕМ НА УСМОТРЕНИЕ РЕЖИССЕРА НУЖНО СОКРАЩАТЬ, ЧТОБЫ НЕ ПОТЕРЯТЬ РИТМ.

Фонограмма (Н. Н. ГОНЧАРОВОЙ 18 ноября 1830 г.):

В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы. 14 карантинов являются только аванпостами — а настоящих карантинов всего три. — Я храбро явился в первый (в Севаслейке, Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. <Вы не по казенной надобности изволите ехать? — Нет, по собственной самонужнейшей. — Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3 недель. — И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? — Мы не виноваты-с. — Не виноваты! а мне разве от этого легче? нечего делать — еду назад в Лукоянов; требую свидетельства, что еду не из зачумленного места. Предводитель здешний не знает, может ли после поездки моей дать мне это свидетельство — я пишу губернатору, а сам в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной сижу в Болдине да кисну.> Вот каким образом проездил я 400 верст, не двинувшись из своей берлоги.
Это еще не все: вернувшись сюда, я надеялся по крайней мере найти письма от вас. Но надо же было пьянице-почтмейстеру в Муроме перепутать пакеты, и вот Арзамас получает почту казанскую, Нижний — лукояновскую, а ваше письмо (если только есть письмо) — гуляет теперь не знаю где и придет ко мне, когда богу будет угодно. Я совершенно пал духом и так как наступил пост (скажите маменьке, что этого поста я долго не забуду), я не стану больше торопиться; пусть все идет своим чередом, я буду сидеть сложа руки. Отец продолжает писать мне, что свадьба моя расстроилась. На днях он мне, может быть, сообщит, что вы вышли замуж... Есть от