просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
Пушкин (зло): - Достаточно!
Отбирает бумагу, швыряет ее на стол.
Пушкин (зло): - Дядя, говоришь?! “Надо признаться, никогда еще ни один дядя не умирал так некстати”.
Мери (шепотом): - Зачем же так? Вы ведь его любили.
Пушкин: - Любил. Да. И сейчас люблю!
Мери (шепотом): - Не расстраивайтесь. Вы скоро ее увидите. Скоро вы будете вместе!
Пушкин (холодно): - Хватит! Оставь меня в покое!
Пульсирующая музыка громче. Темнота.
22. ВЕЧЕР. ЗА ОКНОМ ТЕМНО. ПУШКИН ОТРЕШЕННО СИДИТ В КРЕСЛЕ У ОКНА. НА МГНОВЕНИЕ ОЧНУЛСЯ.
Пушкин: - Настя?!
Входит Настя.
Настя: - Что изволите, Александр Сергеевич?
Пушкин: - Какое нынче число?
Настя: - 19-е.
Пушкин: - Нояб… Октября?
Настя: - Октября.
Пушкин: - А…
Настя: - От тридцатого года.
Пушкин: - Проклятый год… Писем не было?
Настя: - Не было, барин. Почтальон не приезжал.
Пушкин: - Не приезжал… 19 октября…
Настя уходит. Он сидит, словно окаменев. Только по глазам видно, что он сосредоточено размышляет. Появляются Председатель, Молодой человек, Луиза, Мери.
Пушкин (бормочет): - 19 октября…
Мери: - Что с ним?
Молодой человек: - Молчит. Нам ни слова.
Луиза: - Ну-ну.
Мери: - Да, что с ним творится?!
Председатель: - Спроси у него.
Молодой человек: - Эй!... Что с вами?
Луиза: - Он тебя не слышит.
Мери: - Действительно, не видит и не слышит! Словно нас больше нет. Как такое возможно?
Председатель: - Перестань болтать.
Мери: - Что?
Председатель: - Помолчи немного.
Мери: - Хорошо.
Председатель прислушивается. Музыка “Моцарт”.
Председатель: - Слышите?
Молодой человек: - Вроде бы стихи.
Мери: - Почему он читает их про себя?
Луиза: - Он не сумасшедший, чтобы разговаривать вслух наедине с собой.
Мери: - А нас для него больше нет?
Председатель: - Сейчас для него есть только это.
Молодой человек (прислушивается, потом восторженно): - Да! Да! Я помню! Он давно это написал! (Декламирует)
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Луиза: - День рождения Лицея!
Председатель: - Ну, конечно!
Молодой человек: - Верно!
Мери: - 19 октября!
Председатель: - Когда-то они после окончания в этот день собирались, отмечали, хулиганили, что-то вспоминали.
Мери: - Сегодня этот день он проведет один.
Молодой человек: - А мы?
Мери: - Мы не в счет.
Председатель: - Тихо!... Теперь что-то другое.
Молодой человек: - Верно.
“ДЕЛЬВИГУ” Фонограмма:
Мы рождены, мой брат названый,
Под одинаковой звездой.
Киприда, Феб и Вакх румяный
Играли нашею судьбой.
Явилися мы рано оба
На ипподром, а не на торг,
Вблизи державинского гроба,
И шумный встретил нас восторг.
Фонограмма тише.
Мери: - Такого он не писал. Я знаю все его стихи!
Луиза: - Он делает это сейчас. Запишет на бумаге потом. Не важно, когда. Запишет…
Мери: - Тише!
Фонограмма продолжается: -
Избаловало нас начало.
И в гордой лености своей
Заботились мы оба мало
Судьбой гуляющих детей.
Молодой человек: - Интересно, кому оно адресовано?
Председатель: - Дельвигу.
Молодой человек: - Это тот, кто всего через несколько месяцев покинет этот мир навсегда?
Мери: - Тише, он об этом пока не знает, и не должен знать.
Луиза: - Он тебя все равно не слышит. Сегодня не наш день
Мери: - Дельвиг. Бедный. Такой молодой. Уйдет из них первым.
Фонограмма: -
Но ты, сын Феба беззаботный,
Своих возвышенных затей
Не предавал рукой расчетной
Оценке хитрых торгашей.
В одних журналах нас ругали,
Упреки те же слышим мы:
Мы любим славу да в бокале
Топить разгульные умы.
Твой слог могучий и крылатый
Какой-то дразнит пародист,
И стих, надеждами богатый,
Жует беззубый журналист.
Долгая пауза. Пушкин встает, подходит к столу, берет толстую рукопись, вынимает из нее пачку страниц, переходит к креслу около окна, садится, листает. Потом встает, кладет страницы на кресло. Начинает медленно ходить. Наконец, садится на стул около письменного стола. Думает.
Мери: - Я посмотрю?
Мери бежит, берет рукопись, возвращается.
Мери: - Онегин. Песнь 10.
Молодой человек: - Он начал ее после 25 сентября. Онегина закончил, а потом решил это дописать.
Председатель: - Дай-ка взглянуть.
Все разбирают страницы.
Председатель: -
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда…
Однако!
Луиза: -
И чем жирнее, тем тяжеле.
О русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле...
Но за такое в острог!
Молодой человек: -
Авось, аренды забывая,
Ханжа запрется в монастырь,
Авось по манью Николая
Семействам возвратит Сибирь…
В острог, а потом в Сибирь!
Мери: -
Россия присмирела снова,
И пуще царь пошел кутить,
Но искра пламени иного
Уже издавна, может быть…
А вот еще: -
Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
Мери (шепчет): - Печатать такое - самоубийство!
Председатель: - Конечно, самоубийство. И он знает об этом.
Луиза: - Он не боится ни острога, ни Сибири.
Молодой человек: - Верно. Если бы его однажды не сослали, он давно уже был бы там. Вернее, сначала на Сенатсткой, а потом в Сибири. В такой значит последовательности.
Пушкин подходит к креслу. Оглядывается. Не находит страницы.
Председатель: - Верни ему.
Молодой человек собирает листы рукописи, бежит, кладет их в кресло, отходит. Пушкин берет рукопись, садится, замирает.
Луиза: - Интересно, о чем он думает?
Мери: - Хочет что-то дописать.
Молодой человек: - Глава закончена.
Председатель: - Думает, что с ней делать. Ведь не зря он взял именно ее из толстой пачки.
Мери: - Что же он будет с ней делать?
Луиза: - Сожжет!
Молодой человек: - Сожжет?
Луиза: - Я пошутила.
Мери: - Идиотская шутка.
Председатель: - Почему нет? Если рассуждать логично. Он не может здесь оставаться вечно. Скоро вернется в Москву, в Свет. Отдаст на издание то, что написал. Потом женится - понадобятся деньги. Много денег! Такое не напечатают точно. Кроме того – дальше что? В Сибирь? С молодой женой? Захочет ли она? Захочет ли он?
Луиза: - Тогда что тут раздумывать?
Председатель: - Верно. Такое показывать нельзя никому. Изменить?
Молодой человек: - Менять он ничего не захочет. Когда государь посоветовал ему кое-что изменить в Годунове, пошел навстречу, Он был в ярости. Не изменил ни строчки.
Мери: - Что же дальше? В Сибирь?
Луиза: - О, господи, неужели нельзя сделать все по-другому?! Человек влюблен. Он душой уже давно с ней, даже нас не замечает. Он думает только о ней, стремится в ту жизнь, хочет счастья! Так неужели этой главой себе все перечеркнет? Раз в жизни нельзя поступить разумно?!
Мери: - Он заслуживает счастье. Он столько к нему стремился.
Председатель: - Все верно. Иногда лучше отрезать мизинец, чем всю руку. И не лезть в петлю головой. Только…
Мери: - Что?
Председатель: - Ты совершенно права! Счастье! Вот только,… неужели он сможет сделать это?
Луиза: - Особенно сегодня…
Пауза.
Молодой человек: - Глава написана. Ему она больше не принадлежит. Теперь это сокровище, достояние. Он водил не просто пером - рукой Бога!
Председатель: - Там каждое слово на вес золота.
Молодой человек: - Каждое – бриллиант.
Председатель: - Так что же?
Мери: - Он должен это сделать! Другого пути нет!
Пушкин кладет рукопись в камин. Достает спички. Зажигает – не зажигается. Зажигает – не зажигается. Зажигает – не зажигается. Отбрасывает коробок. Пауза. Во взгляде облегчение. В окне появляется Натали. Она бросает другой коробок, тот падает на пол рядом. Пушкин поднимает его, разглядывает, становится на колени перед камином, поднимает глаза кверху. Потом зажигает спичку, бросает в камин. Пауза. Он стоит на коленях, смотрит на огонь…
Вбегает Настя.
Настя: - Барин! Барин! Александр Сергеевич! Дымом пахнет!... А что так полыхает? Замерзли?
Подбегает, смотрит в камин. Потом с изумлением на Пушкина.
Настя: - Мама дорогая! Сколько бумаги почем зря?! А чернил?!
23. Кабинет. За окном снег. Звучит Моцарт. Тусклый свет. Пушкин за столом пишет. Прерывается.
Пушкин: - Настя!
Входит Настя.
Пушкин: - Писем не было?
Настя: - Нет, Александр Сергеевич, не было. Вам что-нибудь нужно?
Пушкин: - Нет.
Настя уходит. Музыка. Пушкин пишет. Заканчивает, широко расписывается, собирает рукопись, кладет ее на полку. Берет следующий лист бумаги. Думает. Снова пишет. Прерывается. Музыка тише.
Пушкин: - Настя!
Входит Настя.
Настя: - Что изволите, барин Александр Сергеевич?
Пушкин: - Писем не было?
Настя: - Нет, не было.
Пушкин: - Почтальон не приезжал?
Настя: - Не приезжал.
Настя уходит. Музыка. Пушкин пишет. Заканчивает, широко расписывается, собирает рукопись, кладет ее на полку. Берет следующий лист бумаги. Думает. Снова пишет. Прерывается. Музыка тише.
Пушкин: - Настя!
Входит Настя.
Настя: - Писем не было.
Пушкин: - Почтальон так и не приезжал? Может, случилась беда? Заболел, или помер, не дай Бог?
Настя: - На днях мимо ехал, к нам завернул. Сказал – писем нет. Вам что-нибудь нужно?
Пушкин: - Нет.
Настя: - Калью на обед не хотите? Я приготовлю – как вы любите.
Пушкин: - Нет.
Настя уходит. Музыка. Пушкин берет перо, пишет, потом отбрасывает его, ложится на диване на спину, смотрит в потолок. Темнота, лишь горит в подсвечнике свеча. Музыка “Реквием”. Фонограмма (Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы):
Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна, или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу.
Музыка затихает. Пушкин встает, начинает ходить, сосредоточенно думает. Потом садится в кресло. Фонограмма письма Плетневу (не позднее 29 октября):
“Ну уж погода! Знаю, что не так страшен черт, як его малюют; знаю, что холера не опаснее турецкой перестрелки, да отдаленность, да неизвестность — вот что мучительно. В конце того месяца писал я своим, чтоб они меня ждали через 25 дней. Невеста и перестала мне писать, и где она, и что она, до сих пор не ведаю. Каково? то есть, душа моя Плетнев, хоть я и не из иных прочих, так сказать, но до того доходит, что хоть в петлю. Мне и стихи в голову не лезут, хоть осень чудная, и дождь, и снег, и по колено грязь. Не знаю, где моя; надеюсь, что уехала из чумной Москвы, но куда? в Калугу? в Тверь? в Карлово к Булгарину? ничего не знаю”…
Появляется в окне Натали, она кладет на подоконник письмо, уходит. Он быстро подходит, берет его, читает. Пульсирующая музыка. Начинает говорить, энергично расхаживая по сцене (Н. Н. ГОНЧАРОВОЙ не позднее 29 октября 1830 г.):
Пушкин: - “Милостивая государыня Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски, да только отвечайте. Письмо ваше от 1-го
