наклонилась, пожала слабую, как тряпочка, ладонь. Глянула мельком на матрас: голый, потому что постельного белья Нина не имела, грязный, потому что вопрос гигиены давно не стоял. Садиться опасно – подцепишь или заразу или клопов. Коллинз развернула ту, вторую вещь, которую держала, это оказался складной стульчик с сиденьем из материи цвета хаки. Села.
- Как вы живете? – спросила Коллинз нейтральным тоном – без осуждения или понимания. Видно, что задавала вопрос не в первый раз и научилась не вкладывать в него смысловой нагрузки.
- Как видите, - ответила Нина тоже нейтрально – не оправдываясь и не смущаясь.
Коллинз еще раз оглядела комнату, которую справедливее было бы назвать каморкой без удобств, которую, к тому же, никогда не убирали. Пустое окно, осколок зеркала на стене, из мебели только кровать с матрасом и старый, деревянный стул-инвалид на трех ногах. На стуле предметы, назначение которых слишком ясно: помутневший пластмассовый шприц с неоднократно использованной иглой, зажигалка, закопченная снизу ложка, пластмассовая бутылка с остатками воды. Смятые картонные коробки на полу, явно служившие постелью для кого-то.
Ни воды, ни света, ни тепла. Обитель призраков. Тоннель в преисподнюю, по которому бредут эти полуживые существа - без веры в будущее, без надежды вернуться, без любви к себе. Тоннель со входом, но без выхода. Там они и закончат путь.
Не туда идут…
Доктор ужаснулась про себя, но виду не подала. Не лекцию пришла читать. Помочь бы хоть чем-нибудь этим заблудшим душам.
Душа умирает последней. Попробовать до нее достучаться?
Хотя надежды мало. Легче парализованного поставить на ноги, чем вылечить зависимого.
Попытаться стоит. Это был бы человеческий и профессиональный успех Коллинз. Она обрела бы популярность, расширила бы практику…
- Чем согреваетесь зимой? – спросила чуть более заинтересованно.
У Нины кружилась голова и отсутствовало желание откровенничать с посторонним человеком. Она и согласилась только при одном условии, да Коллинз, видимо, забыла. Надо напомнить. Нина вздохнула и прямо глядя на гостью мутными, не совсем проснувшимися глазами, сказала:
- Простите, я сегодня еще не завтракала...
- Гамбургер хотите?
Глупый вопрос. Кто ж от гамбургера откажется? Толстые и сытые не упускают момента, а уж голодные и тощие…
Коллинз пошарила в портфеле, вытащила бумажный сверток с рекламой Макдоналдса, протянула Нине. Та развернула и... Вот оно – счастье! Двойной гамбургер, свежий, еще теплый, будто живой, с аппетитно свисающими между булками листьями салата. А запах! Он проник в ноздри, забитые кокаиновой пудрой и давно ничего не ощущавшие. Откуда-то в сухом рту взялась слюна. Нина пошире раздвинула челюсти и откусила кусок – такой большой, какой смогла.
Выглядело некрасиво, но когда от голода в животе переворачивается, и в голове звенит, не до этикетов. Прожевала, откусила еще. Хотелось быстрее затолкать еду подальше в себя, заполнить желудок, успокоить голодные ворчания. А потом лежать не двигаясь, переваривать и ощущать принесенное гамбургером тепло, которое живительным потоком растекалось по телу. Останавливало только присутствие посторонней женщины. Она зачем-то пришла, но Нина запамятовала - зачем.
Гамбургер закончился слишком быстро. Нина облизала пальцы, вытерла ладонью рот. Кэт стояла неподалеку и завидовала. Она уже получила свой завтрак от Коллинз, но не отказалась бы от повторения. Коллинз ощущала спиной ее голодные взгляды и не реагировала. Наблюдала за Ниной. Потом опять спросила:
- Как вы здесь оказались?
Нина пожала плечами. Она и сама бы хотела знать.
- Вас, наверное, постигло какое-то несчастье? Заставило принимать наркотики, потом вы не смогли остановиться? – подсказала Коллинз.
Она слышала рассказы пациентов, читала в книгах по психологии зависимости. Люди практически в один голос рассказывают истории о несчастьях, которые заставили их искать утешение – в наркотиках, алкоголе или чрезмерной еде. Наркоманы, алкоголики, обжоры… И ни один не сказал: каюсь, не удержался, слабый человек, попробовал – понравилось, пристрастился, опустился. Слабые люди вину не признают. Причины падения ищут на стороне (или придумывают).
У Нины тоже имелись причины, но сейчас она их забыла. Давно не разговаривала о тяготах жизни. Жила в настоящем и не мучила себя мыслями о том, что ушло. Отключила память за ненадобностью. Погасила, как лампу, уходя из прошлого. Теперь бы включить, да не получалось.
- У вас в семье все в порядке? – спросила Коллинз.
Нина помотала головой, будто смахивала пелену с мозгов. Голод их больше не туманил, сознание немного прояснилось.
Кое-что вспомнила.
- Будучи тинейджером, родила ребенка. Отец его нам не помогал. Мой собственный отец выгнал из дома, - врала она, желая выдать историю пожалостливее. Чтобы докторша… или психиаторша… или кто она там – пожалела, прониклась, посочувствовала. Может, даст денег. Хоть немного. Тогда не придется ждать до вечера. Нина купит наркоту, уколется, чтобы побыстрее убить день. – Оказались мы с сыном на улице. Жили попрошайничеством. Все, что подавали, тратила на ребенка...
- Почему не обратились в социальную службу, получили бы место в приюте для одиноких матерей?
- У меня был привод в полицию. В приюты таких не принимают. Только вы не подумайте, что я преступница. Я случайно там оказалась. Проходила мимо, когда полицейские кого-то задерживали. Ну и меня заодно… Ложно обвинили, поставили на учет. Сына отобрали. Я его уже давно… три года не видела... – Нина попыталась всхлипнуть, но не получилось. Ее собственная история ее не трогала. На самом деле она не виделась с сыном с того момента, как ушла из дома, и не испытывала желания встречаться. Наверняка, и он тоже, если вообще знал о существовании матери.
История не отличалась оригинальностью. Коллинз слышала их десятки раз. Зря пришла. Ничего нового тут не узнает, только время потеряет. Сразу встать и уйти неудобно. Полезла в сумку.
Нина впилась глазами в ее руку. За деньгами?
Нет.
Жаль.
Гостья вытащила салфетку, протянула Нине. Зачем? Вытереть слезы, которые не выдавились?
- Что вы сейчас употребляете? – задала Коллинз очередной вопрос.
- Героин.
- Куда колетесь? Удается найти вены?
- С каждым разом труднее, - со вздохом сказала Нина. – Вены попрятались. Сначала в руки колола, с обратной стороны ладони. Потом в ноги – в бедра, в стопы. В голову пробовала. Когда на висках вены исчезли, колола в лоб. Но стало страшно. Один раз на лбу образовалась такая шишка, что подумала: растет рог. Колю, куда придется. Только, если в вену не попаду, приходится долго ждать, пока подействует.
- Лечиться не пробовали?
- Зачем? Я не больная. Сама могу бросить, если захочу.
- Хорошо. – Коллинз решила закончить беседу. Дольше находиться в этом мусорном баке не имело смысла. Она снова пошуровала в портфеле, достала визитку, протянула. – Вы всегда можете обратиться ко мне за помощью. Насчет оплаты не беспокойтесь. Глава города выделил фонд на помощь зависимым и бездомным. Я участвую в программе.
Коллинз поднялась. Помедлила. Не хотела уходить, оставляя впечатление лишь формального визита. Она участвовала в программе не ради денег или рекламы, а с желанием хоть чем-то облегчить участь упавших на дно. Среди них были и те, которым действительно не повезло и которые действительно желали бы вернуться. Таким для возвращения требуется лишь внешний толчок.
Пример – бывший бездомный по имени Пол Виннерс, недавно прогремевший на всю страну. В другой жизни он был актером, теперь обитал возле бензоколонки и зарабатывал тем, что хорошо поставленным, артистическим голосом декламировал стихи перед водителями, приехавшими заправиться. Один из них снял его выступление на телефон и выложил в интернет.
Пол получил всеамериканскую известность. Жизнь его изменилась, как по щелчку пальцев. Его заметили телекомпании и предложили озвучивать закадровые тексты. Коллинз слышала его голос даже по каналу Дискавери в программе о природе. Его приглашал на передачу сам «король интервью» Ларри Кинг. Пол стал мировой знаменитостью. Теперь он живет в Лос Анджелесе в собственном доме и со слезами на глазах рассказывает корреспондентам о своем чудесном возрождении.
Чудеса случаются редко.
- Могу дать один совет, - сказала Коллинз. Испытующе посмотрела на Нину – она вменяема? Иначе совет пропадет впустую. В мутных глазах у той мелькнуло нечто, похожее на интерес. – Чтобы героин действовал быстрее, возьмите шприц без иголки, вставьте в задний проход. Туда и запускайте. Действует моментально, не придется вены искать. Иначе, если вам когда-нибудь потребуется медицинская помощь, их вообще не найдут.
- Здорово! Иголку не надо в себя тыкать. А то после укола кровь течет, не останавливается…
Коллинз на секунду задержалась. Кровь течет - плохая сворачиваемость. Посоветовать витамины, хорошее питание, здоровый образ жизни? Пожалуй, нет. Этот совет пропадет даром.
- До свидания.
Коллинз ушла. Нина без сил сползла на матрас, прикрыла глаза. Собралась вздремнуть. Опять не удалось. В комнату ввалился ее бой-френд - двадцатидвухлетний Шон. Он с десяти лет страдал алкоголизмом и теперь выглядел как пенсионер. Мышцы у Шона атрофировались, кости усохли. Он был похож на скелет, обтянутый кожей – прямо-таки египетская мумия. Ходил, не разгибая колен, переваливаясь с боку на бок, похожий на робота устаревшей модели. У робота проржавели суставы, у Шона стерлись хрящи. От каждого движения он испытывал адскую боль. Которую заливал водкой – лучшая анестезия.
Последние метры дались Шону особенно тяжело. Он шел черепашьим шагом и задыхался, как от спринтерского забега. Шаркал по полу ботинками, найденными на помойке и тогда уже изношенными до крайности. Не лег, а упал на матрас, придавил Нине руку и ногу. Долго не шевелился. Лишь грудь приподнималась и опускалась со свистом – простуженные, прокуренные легкие работали на износ.
Нина провела осторожно ладонью по его впалой щеке. Жалость к Шону – одна из немногих эмоций, которые еще не угасли. На что он ей нужен? Ничего мужского в нем не осталось. Нина не помнит – когда у них был секс и был ли вообще. Что-то другое их связывало. Больше, чем любовь.
