его…- голос Кенота торжественный. А взгляд – явно не с женихом и невестой. Да и взгляд жениха не здесь. И только прекрасная девушка смотрит на него с надеждой и клянется про себя любить его всегда, до последнего вздоха, как завещал Луал и Девять Рыцарей его.
-Услышь голос мой! именами детей своих, братьев, сестер, матерей и отцов; именами стихий земли, неба, воды и огня; именами сторон света…
Принцесса протягивает руку. Герцог с запозданием, которое ревниво отмечает про себя король, протягивает руку ей навстречу и Кенот начинает обвязывать общей лентой их судьбу, закрепляя Божественную Клятву.
-Соединяю эти два сердца, две души в единое целое. Пусть служат они мудро своей стране и твоему слову. Соединяю их любовью и благом, надеждой и верой, пусть живут они долго…
-Клянусь Луалу и Девяти Рыцарям его!
-Клянусь Луалу… - принцесса нервничает, боится, ей вдруг становится страшно. Она понимает, что через несколько часов, после пира, ей предстоит остаться с герцогом наедине.
-И Девяти Рыцарям его! – она почти выкрикивает, зная, что отступать нельзя, понимая, что ее судьба принадлежит ее королевству и для него она должна сделать все, что в ее силах.
Вздох. Облегчение, разочарование – все в одном. Вильгельм сжимает губы. Слезы предательски жгут глаза, но он старается держаться.
Поцелуй закрепляет Клятву.
Герцог Лагот и принцесса Вандея отныне муж и жена. И это значит, что надобность в короле Вильгельма исчерпана.
И странная тоска, нелепое предчувствие вдруг охватывают его, он ежится, как будто бы ветер касается…
Но ветра нет. В зале напряженное удушье.
34
Пиры бывают веселые, громкие, шумные и траурные, печальные. Этот пир, собранный по веселому случаю похож на траурный. Все напряжение собрано в воздухе и, кажется, готово обрушиться на присутствующих сильнейшим ударом, чтобы стереть слабых раз и навсегда какой-то могучей и затаенной в воздухе стихией…
Принцесса Вандея – новоиспеченная супруга герцога Лагота пытается улыбаться, но ее давит строгий корсет платья, неудобные юбки, духота зала и странное напряжение не взглянувшего пока на нее даже герцога.
Она списывает это в своих мыслях на его и свою усталость, убеждает себя потерпеть и подождать, уверенная в том, что совсем скоро он оттает к ней, и она покажет себя добродетельной женой. Она убеждает себя, но еще не умеет скрывать своих чувств с мастерством бывалого двора и потому каждый хищно впивается в ее лицо взглядом и многозначительно переглядывается с другими.
Герцог сидит прямо. Его сердце сходит с ума от того, что сейчас, вот-вот должно случиться. Он знает, что еще может встать, может закричать Вильгельму:
-Измена кругом!
И история будет жить иначе. И что-то даже убеждает его поступить так, но он трусит и боится уже сделать это. Ладони его потеют от напряжения.
Вильгельм справляется о Гилоте уже пару раз. И снова – нет ответа. Фалько и Паэн, услышав о беспокойстве короля, переглядываются с подозрением и следят за Сковером, чувствуя, что что-то здесь совсем нечисто.
Альбер, присутствующий среди гостей, нервничает и впервые за все время своей жизни, почти ничего не ест и не пьет. Его тарелка полна, а мысли возвращаются к Ронану: не натворит ли он бед? Надо было не допускать его до знания о заговоре! Надо было! Это же Ронан. Он – романтик.
Сковер кажется беспристрастным. Но и его мысли блуждают. Он мечется мыслями к Эде (забрали ли ее в убежище, как он планировал?), к тому, что произойдет через…
Король Вильгельм поднимается. Ему подносят кубок, полный чудесного южного вина – подарок от благодарного Альбера. И вся зала поднимается со своим королем.
-Мои друзья, - заговаривает Вильгельм и его голос почему-то дрожит, - сегодня вы были свидетелями того, как моя младшая дочь, моя милая принцесса Вандея, стала супругой почтенного друга нашего королевства – герцога Лагота!
«Чтоб он горел в своем богатстве и своем милосердии!»
-И я хотел бы, чтобы это событие разделили со мной все жители королевства, и чтобы моя старшая дочь была здесь…
«Исходила бы ядом!»
-Но вы знаете лучше меня, что у нашей земли тяжелые времена.
«А когда было иначе, я уже и не помню!»
-И что этот союз был символом, объединением, спасением для нашего королевства. Но я надеюсь, что моя дочь и герцог Лагот составят счастливую пару и проживут много долгих лет в любви и согласии.
«Прости меня, дочка»
-Я отравлен печалью отца, но горд королевской короной, потому что этот союз – достижение наших домов, это будущее, в которое мы ступим без дальнейших препятствий, без скорби и боли. И придет день, когда наши пиры снова станут роскошными, как прежде, когда все друзья нашего королевства вернуться к нам и будут с нами и за этот день, за этот союз, и за мою дочь, ровно как и за каждого из вас, я пью! Я пью, мои друзья!
Выкрики, счастливый смех, поддержка – нарастающий гул.
Король Вильгельм торжественно обводит взглядом всю залу, склоняет голову перед бледным Лаготом, перед печально улыбающейся дочерью и выпивает из кубка до дна.
Долгое мгновение всем, кто знает, что было в кубке, кажется, что все сорвалось и ничего уже не произойдет, но нет.
Все происходит так, как должно произойти. Сковер прикрывает глаза с облегчением. Кенот возвращает на свое лицо маску священного ужаса. Альбер сжимает руки в кулаки. Герцог Лагот поспешно выступает перед принцессой…
А король уже уходит.
Он хватается за горло и Мэтту вспоминается, как хватался за горло совсем недавно Гилот, пытаясь что-то сделать, пытаясь спастись. Его снова сворачивает пополам.
Король хрипит. К нему бросается стража, но ее тотчас отзывает Кенот и Сковер, обретший решительный голос.
-Папа! – Вандея, бледная и дрожащая рвется к отцу, но Лагот выходит из своего странного транса и перехватывает легкую девушку, грубо сжимает ее в своих объятиях, зная, что ничем она уже не поможет.
Король умирает и никто не может сделать к нему шага. Верных осталось немного. Остальные – либо напуганы и пойманы врасплох чужим бездействием, либо начинают что-то соображать, либо сдерживаются дознавателями и стражей.
-Ах вы…скоты! – Фалько громко восстает против стражника, выскользнувшего перед ним, переворачивает свой стул и успевает отвесить пару тумаков кому-то, кто оказывается рядом. Кровавая ярость ложится на его взор, когда он замечает Сковера.
-Взять! – приказывает Сковер и несколько солдат бросаются к Фалько, в Паэну, к еще немногим, таким же решительным и рваным, готовым биться непонятно (лично Сковеру непонятно) за что и за кого.
-Увести женщин, детей…всех.
Приказы, суматоха, стычки. Лагот с усилием отрывает Вандею от пола и перекидывает ее на плечо. Она плачет, она вопит, она не понимает, что происходит и почему ее новый супруг ведет себя так, как вести себя не должен.
Паника. Крики, летят со столов блюда, падают тяжелые подсвечники. Краем глаза Сковер замечает, как Фалько все-таки сваливают на землю четыре солдата, как еще двое ловят Паэна, как падают несколько, не пожелавших молчать придворных и горожан...
Убиты? Без сознания? Кто сейчас станет разбираться?
Вильгельм уходит. Уходит, не зная, что будет с его дочерью, осознавая, что самые верные люди оказались ему неверны. Кенот, воспользовавшись отсутствием подле короля кого-либо, склоняется к нему и советует:
-Моли Луала и Девять Рыцарей его о прощении за все то, что ты сделал с нашим королевством!
и Вильгельм, чье горло раздирает стеклянными иголочками, захлебывающийся собственной кровью и умирающий в мучительном незнании унижении пытается схватиться за что-то, за кого-то…
-Покойся с миром, - равнодушно отзывается Кенот, и тон его воплощает самую скорбь мира. Наверное, так Луал провожал на казнь одного из девяти своих рыцарей…
Со скорбью и смирением.
-Я к народу! – Альбер мимоходом отвешивает тумака солдату, пожелавшему арестовать его. – Ты что, пес цепной, своих не признал? А?! пшел…
-Береги Ронана! – кричит Сковер, вовремя забираясь на стол, чтобы не сбили его с ног.
-И его тоже, и ее, - кричит уже убегающий Альбер. Сковер кивает ему, хоть Альбер уже и не видит. Значит, Эда уже в убежище и все в порядке.
А поле битвы напоминает настоящую резню. Казалось, что мало кто выступит против переворота, но нашлись смельчаки. Тела трепещут, тела бьют друг друга, переплетаются как змеи. Кто-то однозначно мертв. Кто-то на грани смерти. Ну ничего – любой войне нужна жертва, всегда есть те, кто сводят личные счеты, пользуясь общим безумием…
Сковер прикрывает глаза, пытаясь справиться с пульсирующей болью. Он представляет, как Альбер бежит сейчас по ступеням, как, наверное, уже выбежал из дворца, пугая стражу, как бьется его сердце.
Еще немного и он вскочит на какую-нибудь бочку перед народом, что собрали его сторонники Ронан и объявит, но не то, чего ожидает Лагот, совсем не то.
Он объявит не конец эпохи короля Вильгельма, а конец эпохи королей вообще…
Сковер как наяву увидел факелы, вилы, топоры…чем богат город и чем богаты крестьяне? Представил, как в эту минуты открываются подземелья, где держали пленников, неугодных короне, специально выбешивая толпу и готовя ее к войне.
И где-то там есть смерти, но что до смертей, когда речь идет о благе большем? Принцесса Вандея? Ну, жаль девчонку, однако, что с нее взять? Если будет умна – сбежит, но она же не сбежит.
А Лагот…ну, спасибо ему за повод к восстанию, к перевороту куда более масштабному, чем ему виделось!
Сковер открывает глаза. Он слышит шум с улицы. Звяканье железа и грохот дерева. Шаги, гул – началось! Началось!
-Надо к новому королю! – рычит Кенот, оказываясь рядом со Сковером. – Надо к нему! К Лаготу! Пусть возьмет ситуацию под контроль! Почему ты медлишь?
Сковер смотрит на Кенота с усмешкой – он очень долго ждал этот миг. И как же сладко сказать:
-Взять его!
И наблюдать, наблюдать, как бешено отбивается жрец, так долго трепавший нервы.
Гилот мертв. Эда в безопасности. Король мертв. Восстание начинается. И новый мир начинается с борьбы!
Часть вторая
(1)
То, что пробуждение вышло в высшей степени неприятным, Эда еще смогла принять, а вот то, что она в заточении, в непонятном, неизвестном месте – это уже было ударом куда более серьезным.
Она дернула руками, задергалась, зашевелилась и, в конце концов, забилась, понимая с печальной тревогой и страхом, что руки ее и ноги привязаны крепко, а сама она лежит, не имея возможности встать или переползти…да даже сменить позу она не в состоянии! Голову может повернуть лишь слегка, чтобы увидеть уголок веревки, тянущийся к изголовью ложа, на котором она лежала…
Поняв, что пошевелиться ей невозможно, Эда попыталась понять, где находится. Комната была обставлена бедновато – перед ее взором представало только ободранное кресло, да небольшой столик, на котором стоял потресканный кувшин.
Эда пошевелила во рту языком, чтобы понять, насколько пересохло ее горло. Язык шевелился еле-еле, но она смогла слабо позвать:
-Эй!
На зов никто не пришел. Между тем медленно возвращалась память. Осознание наваливалось тяжестью и сдавливало грудь так, словно она вся была связана, а не только по рукам и ногам.
Сковер – предатель! Заговор! В замке заговор, а она лежит…где-то лежит! А Гилот? Принцесса? Король? Луал и Девять рыцарей его! кто ее забрал? Куда? На
