Случай на станции Кречетовка. Глава XII

ли здесь искать, вот в чем вопрос...
      Роман Денисович присел на пухлый травянистый ковер и прислонился к тоненькому стволу корявого дубка. Смежив веки, мужчина расслабился и сладко зевнул. Отчаянно захотелось спать, ну хотя бы вздремнуть на полчасика... Но инстинкт самосохранения не позволил, опыт подсказывал — для отдыха время еще не настало. Чего уж там говорить, ушел только на пару километров из поселка, да и кто сказал, что гэбэшники успокоятся и не вздумают прочесывать местность за прудом. Определенно, лесопосадка первым делом вызовет у оперов подозрение, и уж тогда на ровном, как скатерть, поле беглецу никуда не уйти...
      Опять нахлынули предательские мысли:
      Зачем человеку, дожившему до пятидесяти четырех лет, испытывать подобные тяготы, обременять жизнь лишениями и невообразимой для смертного существа нервной нагрузкой. Почему Альберт, как проклятый несет это тернистое бремя, какую такую дьявольскую расписку дал офицер полковнику Николаи в восемнадцатом году... Что за адова печать такая, сковавшая по рукам и ногам, — заставляет быть вечным заклятья... И вспомнилась тогда арабская сказка о лампе Аладдина из сборника «Тысяча и одна ночь». «Да, так, видимо, так... Я, как и джин, — раб лампы, пленник проклятой лампы, невольник магических сил, приковавших свободного человека к тягостным обязанностям...» Роман Денисович знал — эту связь не порушить... Не скинешь оковы, как изношенную одежду, не смоешь с кожи, как липкий, чесоточный грим. Да и разве убежишь от самого себя... Бесполезные это потуги...
      Ширяев встал и затопал по еле пробитой тропинке в тени густых ветвей молодых дубков. «А что еще остается делать... Бежать, бежать, как загнанному зверю... Спасать шкуру, драгоценную жизнь, собственное я от нависшего поругания…» — Агент шел, стиснув зубы, верил и не верил в счастливый исход. — «Но пока ноги топают, придется идти... Идти, пока «не выпали зубы», то есть не кончились патроны... Буду отстреливаться до самого последнего из них. А что еще прикажите... ну не задрать же лапки вверх и повалиться врагу в ножки?..»
      Шагать стало гораздо ловчей, это начался уклон в сторону поймы протекающей внизу речушки Паршивки, путляющей средь раздольных пажитей. Через полчаса ходу лесопосадка истощилась, пошли редкие кустики недавно высаженных молоденьких дубков. Но и саженцы вскоре закончились. Да и вместо злакового поля по бокам началось луговое разнотравье. Солнце уже вовсю слепило глаза, но беглец рассмотрел внизу стадо коров, гуртующих на водопое у раздольного брода. Пришлось резво податься влево — не пить же воду, замутненную животинами, да и пастухи приметят и сочтут странным появление незнакомца в ранний час. Хотя уже маленькая стрелка на циферблате приблизилась к шести...
      Если податься дальше в том направлении, то попадешь на торную дорогу к промежуточной станции Слоново. Но по понятной причине этот путь представлялся неприемлемым. Но не зря инженер раскопал в деповских анналах армейскую карту стометровку (еще времен царя Гороха), не зря объездил близлежащую округу на велосипеде — потому и решил выбрать обходной маршрут. Придется «взять ноги в руки» и пробираться вдоль старого тракта из города к Старо-Юрьеву, а далее проселком до Всеславино, потом полями в другой области — к станции Неваной. Старо-Юрьево лежит километрах в сорока отсюда, пожалуй, до ночи дойдет... А там и до Неваной еще сорок верст. На машины-попутки рассчитывать не приходится — остается пехом... Впрочем, чем черт не шутит, может, кто и подвезет за денежку, подвернется колхозная подвода... На такой маршрут уйдет не менее двух суток. Определенно, такая овчинка стоит выделки — по околоткам области агента искать не станут.
      По идее — набрав чистой воды, правильно бы пойти в правую сторону вдоль берега речушки, чтобы по короткому пути выйти на Старо-Юрьевский тракт. Там на взгорке лежит деревенька Терновка, дворов семь-восемь. Где уж легко нарваться на людей и даже на человека, знавшего Ширяева лично. Роман Денисович частенько прогуливался до Терновки, по обыкновению передыхал в первом попавшем домишке, испросив у хозяйки холодной водицы, а случалось, вступал в разговор с местными мужиками. Так что путь в Терновку заказан.
      Вот и пришлось Ширяеву перейти Паршивку вброд, брюки пришлось снять, однако трусов не замочил — мелководная речушка. Взобрался на приречный бугор, поросший поверху дубняком, и двинулся вдоль него по грунтовке на село Зосимово, где и проходила берущая начало в городе выложенная булыжником дорога. Присел в кустах у проселка, просматривая голую местность. Слева извилистым рукавом подходил к земляной плотине колхозный пруд. Справа корячился обрывистый овраг, по дну которого змейкой увивался ручей, вытекающий из водоотводной трубы запруды.
      Роман Денисович решил набраться силенок перед очередным марш-броском. Инженер намеривался незамеченным проскользнуть по плотине, выйти по краю дубовой рощи на городской тракт и рвануть километров семь до села Пригожего, сделав привал на подходе к нему в дубовой рощице. На худой конец, если заметит военную машину, придется спрятаться в развесистом овраге по левую сторону дороги.
      Поджав к подбородку колени в скрюченном состоянии эмбриона, Ширяев представился себе заплутавшим мальчишкой — беззащитным, лишенным родительской поддержки и опеки.
      И вспомнилась жена, дорогая Танечка: «Где ты теперь... родная?.. Бог даст, уже в Саратове, у надежных людей. Но сложатся ли обстоятельства так гладко, как предполагалось... Тамошнему агенту не нужна лишняя обуза, и наверняка саратовский человек переправит жену куда дальше, только бы самому не подставиться. Вот и любимая, словно перекати-поле, будет предоставлена колючему порыву ветра, безжалостной воле случая…»
      Часто Роман Денисович застигал себя на мысли, что, делясь с женой возникшими проблемами, искал не только моральную поддержку и утешение, но и сбрасывал на плечи женщины груз негатива, накопившийся в изболевшейся душе. Разведчик, как вампир, пьющий чужую кровь, подпитывался жизненными соками супруги. Муж находил в том облегчение — жену же подвергал тоске, которую, никому не выказывая, та держала в себе.
      «Ах, какой же подлец, самовлюбленный негодяй... — изводил самого близкого человека собственными потаенными страхами и неуверенностью в завтрашнем дне. Да... а как иначе поступить, не остаться же одному, как перст в этом жестоком мире... Это не я облагодетельствовал Соню, взяв на попечение дворяночку, ввергнутую в нищету... Эта Соня-Татьяна — стала моим Ангелом Хранителем, вдохнула новую жизнь, иначе давно бы распростился с опостылевшей судьбиной, наложил на себя руки», — такие горькие мысли резали по сердцу Ширяеву. Но а как еще выжить человеку среди чужих, чуждых людей, в постоянной лжи, словно дикий зверь, находясь в непрерывной тревоге... Да никак... — если быть честным.
      «Господи, что с ней... с любимой Танюшей, возлюбленной Сонечкой Елатомцевой?.. Это я виноват, что обрек супругу на невзгоды изгнания, на мучения, подобные собственным страстям. Вот так получается, когда ты не тот, за кого себя выдаешь... — опять надрывал сердце Роман Денисович. — Да подлец ли?.. Но я не изменял жене, даже не дотрагивался чувственно до другой женщины, пусть даже и писаной красавицы... А ведь накрашенные разведенки, да и нецелованные молодки заглядывались на меня, питая
      бесстыжие надежды. Но я игнорировал те зазывные взоры... безоглядно стремился к Танечке, обожал жену, уже не мог без нее...»
      И как эта жирная баба Устинья подвернулась инженеру под руку... Как сумела разрушить целомудренно хранимую верность супруге... Каким-таким зельем опоила проклятая шинкарка, превратив в бездумное похотливое чучело...
      А возможно — Ширяев уже давно в потаенных недрах сознания, вернее, подсознания, желал физической близости с другим типом женщины... Хотел плотской близости с откровенно сластолюбивой или даже развратной натурой, бабенкой, дающей каждому встречному-поперечному, без глупых там ухаживаний с подарками, без смешных «чайных церемоний».
      Может, пресная сексуальная жизнь требовала новизны, новых похабных ощущений, некоей бесстыдной «вишенки на торте», ложки дегтя в бочку на репутацию образцового семьянина... Так, видимо, и случилось. Оказавшись в неприкаянном одиночестве, образно говоря — «подвергнутый остракизму», полному неприятия общества, в котором обитаешь, мужчина и подался во все тяжкие... Неистово согрешил с первой томящейся в течке самкой, без выбора подвернувшейся под руку.
      В конце концов, ничего сверх циничного, ничего катастрофического не произошло. Обыкновенная супружеская измена, которую можно даже и не считать таковой, так, гаденькая поллюция в кошмарном сне... Да и прошлая жизнь Альберта-Романа — не сон ли, не больная фантазия собственного или, может, постороннего чудовищно изощренного мозга...
      Как офицер-генштабист позволил себя ввергнуть в такое состояние — себя, образованного, здравомыслящего человека, сделать орудием чужой воли. Да, разумеется, он солдат до мозга костей, но ведь уподобил себя деревянной пешке, которую по прихоти игрока походя смахивают с шахматной доски. Осознанно позволил собой манипулировать, купился на высоким штилем изложенные цели — по сути, прикрывшие нереализованные амбиции того же Николаи, так и не ставшего генералом, того же Канариса, так и не ставшего флотоводцем.
      Он не только себя утащил в бездну, а и увлек в ширящуюся воронку жену Татьяну, да и остальных людей, стоявших на пути. Погубил несчастных из-за мнимого служения далекому Отечеству. Иные еще здравствуют, но уже обречены, заведомо осуждены — гнить в застенках НКВД или, что трагично, сложить головы на плахе. Немецкому разведчику даже не хотелось вспоминать тех людей, приговор которым сам бесцеремонно вынес, руководствуясь якобы целесообразностью, а по факту — чисто шкурным интересом, как трусливый раб чужой воли. Вот так и ни как иначе...
      А что теперь делать? Агент, как обложенный флажками волк, пытается найти проход в каверзном лабиринте жизни, вырваться на свободу. Только где та заветная свобода... Увы — нет таковой, да и не будет уже ни в жисть…
      Даже если Альберту Арнольду удастся чудом попасть в Москву, отыскать связника-резидента, связаться с центром — то уже не выбраться из этой адской мышеловки, так как повязан железными путами на всю оставшуюся жизнь. Офицера Абвера опять и опять заставят вершить бесполезные дела, вернее, уже по гроб надоевшие, ставшие ненавистными до боли в печенках... Он устал, бесконечно устал, ему нужен только один покой и жена Татьяна... его вторая половинка — alter ego. Вот бы взять любимую за руку и просидеть у тихо потрескивающего огнем камина целую вечность. И ничего больше не нужно, только тепло ее руки и дыхание любимой рядом...
      Но уже пора двигаться дальше, и так беглец засиделся в тени раскидистых дубов... Роман Денисович приподнялся, оправил прилипшую к телу одежду и собрался уже взвалить на спину тощий вещмешок... Но тут же опять вынужденно присел, затаился в густой поросли лесной травы.
      На плотину