Предисловие: Мне очень сложно определить самый большой страх в моей жизни. Люди всегда чего-то боятся. Помню однажды разговаривала о войне, о бесстрашии воинов, спрашивала
- А было ли страшно воевать?
- Было. Не боятся только дураки.
- Так ведь надо. Воевать то надо было.
- Надо. Тем трус от героя и отличается.
- Чем?
- Вот этим самым. Трус боится и прячется. А герой боится и делает. Думаешь не страшно вот так вот? Молодой совсем, тридцати может еще нет, жизни не видел толком, не любил как следует еще. А за ним люди, живые люди. Он не встанет и они не встанут. Сжимает покрепче оружие, зубы и - "Ура! За Родину! За Сталина!". Под пули. Страшно конечно. Но это отходит на второй план.
- Так убьют же.
- Убьют. Непременно убьют. Все это знают, все это понимают. Не в этот раз убьют, так в другой раз обязательно. Такая судьба значит. Все равно надо. Понимаешь? Но все равно страшно. Дураку не страшно, он не понимает ничего. А нормальные люди понимают конечно. Только знаешь что еще страшнее? А вот что дома мама, невеста, жена, сестренка, дети у многих. Вот что на самом деле страшно. Не встанешь ты, не поднимутся за тобой и другие. И тогда уже враг встанет у двери твоего дома. А там, там твои самые родные, самые близкие люди, любимые твои люди ждут тебя. Вот где настоящий страх. Это ты понимаешь? Это страшнее чем умереть от пули.
- Наверное понимаю.
Был очень похожий разговор. Был он уже намного позже того, памятного разговора о войне. Как-то зашло у нас о страхе актерском, о сцене, о кино, о подиуме. Многие бояться. Вот стоят за кулисами и бояться выйти. А выдохнули, вышли и страх отходит на второй план. Правда тоже не у всех.
Есть страх беспомощности. Привык человек все сам делать, привык полагаться на себя, на свои силы, не просить ничего ни у кого, решать все вопросы сам. А потом раз, и силы покинули его. Это на самом деле очень страшно. Смотришь на объятый пламенем дом и понимаешь, что от тебя уже ничего, совсем ничего не зависит. Или видишь умирающего человека. Смотришь на него и понимаешь, что ни ты, ни кто-то другой не властен остановить это, прекратить его умирание, вернуть человека к жизни. Просто пришло его время, ну вот пора ему и точка. Страшно. Беспомощность. Не все можно решить умом, силой или деньгами. Не все можно изменить, даже если ты очень богат, даже если ты могущественен и у тебя власть. Какая бы сила и какая бы власть у тебя ни была, не бог ты и все тут. Нет у тебя полномочия мертвых с того света здоровыми в мир возвращать.
Есть страх неизвестного. Мистический страх. Так бояться приведений, мертвецов, вампиров, оборотней, упырей, русалок, подземных и подводных чудовищ или инопланетных пришельцев. Так бояться непонятных, необъяснимых разумом и логикой ситуаций в жизни. Очень редко можно услышать "Мистика какая-то" в радостно-положительном ключе. Обычно это произносится со страхом, а то и с ужасом в голосе, и еще с присказками вроде - "Упаси бог!"
Есть животный, иррациональный страх. Страх почти ничем не управляемый. Например, так бояться пауков, тараканов, мышей или крыс. Иногда страшных на вид растений или каких либо животных. Например, собак. Человек и сам не понимает почему он боится. Вроде бы ни один таракан лично ему ничего плохого никогда не делал. И вообще тараканы не ядовитые насекомые. Да и не слышал он о нападении тараканов на человека ни с тапками наперевес, ни с ножами, ни с клыками. А человек боится так, словно это маленькое насекомое, как минимум способно его расчленить и сожрать его еще живое, трепещущее сердце прям у него на глазах. Иррациональный страх. Корни которого кроются где-то в истории человечества, в его корнях и в подсознании данного индивидуума.
У меня так много было разных историй, что даже сложно сказать - Вот этого я боюсь больше всего.
Чего я боюсь? Да как все наверное. Всего понемногу. Тут чуть больше, там чуть меньше страшного. Тут может и смешно и страшно, а вот тут прям совсем ужас. Ну как обычный человек. И все же есть одна тяжелая история, которая пугает меня возможно чуть больше чем все остальные. Во всяком случае пока еще пугает.
Самая страшная история в моей жизни
Теплый весенний день. Уже давно лопнули налитые соком жизни почки и выпустили на свет мятые, свежие, новенькие светло-зелёные листики. Даже кое-где уже появились первые цветы. Дышится легко. Солнышко такое ласковое, нежное, день такой яркий, светлый. На душе словно в детстве легко, ясно, щемяще-радостно. Я еду к бабушке в гости, везу гостинцы. Бережно прижимаю к себе пакет с зефиром и шоколадными конфетами в предвкушении чаепития и долгой беседы. В последние годы бабушка все время говорит мне, что у нее диабет. Врачи ничего не находят, но бабушка уверена, что диабет есть. Я так люблю сладкое - говорит она мне - что у меня совершенно точно давно, еще с войны развился диабет.
Теперь я всегда покупаю бабушке заменитель сахара и все сладости в отделе для диабетиков. Это дороже конечно, но разве я могу экономить на родных мне людях? Я иду по тротуару в горочку к бабушкиному дому. Подъем не кажется мне тяжким. Я иду с легким сердцем и в хорошем настроении. Представляю, как буду рассказывать бабушке про свои успехи, как похвалюсь ей, как она будет радоваться и охать, звонить родственникам и с гордостью рассказывать про меня. Как я пожалуюсь ей на своих недругов и обидчиков. И она обязательно будет говорить мне какие они глупые, недальновидные и подлые люди, раз посмели как-то меня обидеть.
- Кто тебя обидит, три дня не проживет - усмехаясь всегда говорит бабушка.
Я уже представляю себе, как бабушка суетится, ставит чайник, жарит мне восхитительную глазунью, и все расспрашивает меня, расспрашивает, о том, что происходит в моей жизни, какие новости в семье, что на работе, как успехи. Потом она обязательно будет рассказывать мне о моих братьях, о моих сестрах, о моих тетках и дядьях. Расскажет кто чем сейчас занят, где бывает, чем гордится и что происходит в их жизнях. Мы редко видимся с родней. Но благодаря бабушке, к которой приезжают все и которая всех сама навещает, время от времени, у меня создается чувство неразрывной связи с родными. Я точно знаю кто из сестер танцует в балете, кто поступил на юридический факультет, кто из братьев учится в духовной семинарии, а кто учится играть на аккордеоне и лютне. После наших разговоров с бабушкой я узнаю про всех, кто недавно сыграл свадьбу, а кто развелся, кто и кого родил, у кого крупные неприятности, кто завел себе бульдога, а кто карликового пуделя, кто купил дачу, кто продал квартиру, кто уехал за границу отдыхать, а кто на пмж. Все чаще слышу о том, что мои дальние родственники, троюродные и двоюродные бабушки и дедушки, знакомство с которыми было исключительно словесное, покидают этот мир. Мне грустно, но меня это как будто бы не касается. Родители мои еще молоды, а бабушка еще крепкая, деловая, активная женщина. Меня это задевает, но так, как мог бы задеть пролетающий мимо легкий, прохладный ветер, дернув зонт, растрепав волосы, откинув полу пальто. Не нанося чувствительного и ощутимого ущерба. Нет, мне конечно же жаль, я искренне грущу непродолжительное время, а потом снова погружаюсь в активную круговерть своей жизни. Сложно сказать, можно ли вообще быть готовым к потере самых близких. Мне кажется нет. Но с этим как-то приходится жить дальше.
И вот я уже у подъезда. Набираю номер в домофоне. Слушаю звонок и бабушкин голос
- Это ты?
- Конечно я!
- Кто это? Это ты?
- Да бабуль, да, это я! Открывай!
Пока я поднимаюсь на этаж бабушка уже открыла дверь и встречает меня на лестнице.
- Зачем опять пешком? Есть же лифт! - бурчит бабушка.
- Так ждать его еще. Пешком быстрее. - смеюсь я.
- Только ноги бить. - машет рукой бабушка и развернувшись идет в квартиру.
- А вот и нет! Это для сердца полезно, для ног тоже. - Говорю я в ее спину.
- Выдумки это все. Ничего не полезно. Одевай тапки. - Бабушка достает тапки и заставляет меня их надеть. Хотя прекрасно знает, что я ненавижу тапки, но все время заставляет - Одевай сейчас же. Пол холодный.
Я прохожу в комнату, достаю из пакета гостинцы - Вот, к чаю...
- Вот еще, баловство, диабет разгонять, только деньги тратишь - бурчит бабушка.
Но я вижу как заблестели ее глаза при виде сладостей.
- А это что? - она вертит в руках маленькую баночку с яркой этикеткой.
- Это фруктовый заменитель сахара, для диабетиков.
- Баловство и гадость наверное. Дорого небось? - недоверчиво посматривает на баночку бабуля.
- Ой, не то чтобы. Неважно. Не понравится отдашь своим подружкам.
- Я с сахаром привыкла, в прикуску иногда. Хуже уже не станет пожалуй. Если чуть-чуть то. Ой, где они подружки то эти, я тут недавно совсем поссорилась с одной. Всю жизнь дружила, а она такая завистливая...
Бабушка идет ставить чайник, а я машинально отмечаю, что она не везет ноги по полу и не шаркает тапками, что совершенно не ассоциируется с ее возрастом.
- Есть будешь? Сделать тебе яичницу? - кричит она мне из кухни.
Кричу в ответ - Конечно делай ба! Я выйду покурить?!
Бабушка уже стоит на пороге комнаты и недовольно смотрит на меня.
- Куда на балкон то? Иди в туалет что ли кури, в вентиляцию или на кухне в окно покури. Холодно еще. Все курят и курят, вот что действительно не полезно никому. Да и не модно уже ведь курить то. Давно бы бросили.
Я только отмахиваюсь - Ну баааа отстань.
Бабушка продолжает ворчать себе под нос что-то крайне неодобрительное про курение, а я иду курнуть на кухню. Выдыхаю дым в форточку, так словно мне всего семнадцать лет и я прячусь от взрослых и курю тайком. На душе тихо, уютно, хорошо, даже радостно. И никакие мрачные мысли или предчувствия меня не беспокоят. Мне просто хорошо и спокойно.
Когда я возвращаюсь с кухни бабушка уже накрыла на стол. Красиво разложив на блюдечках нарезанные сыр, колбасу, хлеб. Выложив зефир, шоколад и вафли. Поставив масло накрытое крышкой и расставив чашки и тарелки. На столе уже стоял заварочный чайник, а сверху него восседала "Машка". Баба на чайник. Собственноручное творение моей бабушки. Это странное и даже пугающее немного создание рук бабули напоминала мне жуткую куклу-паука из фильма "Черновик". Прям на кудрявую, белокурую головку моей старой куклы, моего пупсика из детства бабуля пришила плотный, яркий, стеганный сарафан. Дырка снизу, в шее куклы полотно садилась на крышку заварочного чайника, а плотный сарафан укрывал пузатый чайник до самого стола сохраняя тепло. Но при всей функциональности данного бабушкиного изобретения вид "Машки" производил угнетающее впечатление.
- Ну чего стоишь? Садись уже чаёвничать. - Позвала меня бабушка - Да не рассусоливай. Я хочу сегодня к матери на кладбище успеть съездить. Когда еще потом поедем? Надо. Так что пошевеливайся - бабушка ворчит и выкладывает мне в тарелку горячую, исходящую паром глазунью ловко подцепляя ее ножом и перетаскивая на тарелку - Ты и так поздно, вечно опаздываешь. Где тебя носит? Ждешь тебя, ждешь...
- Ба, у меня дела...
- Так и обещать не надо раз дела. Надо четко говорить к каким часам будешь. А то я жду часами, никуда не иду, а тебя нет - Ворчит бабушка - Можно было другой день назначить, раз дела у тебя. А то ждешь тебя, ждешь...
- Нет, не надо другой, давай сейчас. Чай попьем и поедем.
- А ты руки помыла? Нет конечно! Марш в ванную!
Я послушно плетусь в ванную разглядывая свои вроде бы чистые ладони. За мной идет бабушка, словно проверяет, что бы я обязательно помыла руки, что бы дошла до ванной. Она идет на кухню, достает из стойки новое, чистое, совершенно белое и накрахмаленное полотенце. Кладет его на батарею, чтобы оно согрелось пока я мою руки.
- На ка вот. Там мое висит, не трогай. У меня свои микробы, у тебя свои. Нечего их перемешивать. Вот я на батарею повесила.
- Ага, спасибо бабуль.
Возвращаюсь из ванной и тут же слышу
- Ты хорошо руки помыла?
- Помыла, помыла, хорошо помыла...
Мы садимся за стол. Бабушка ест мало, пьет чай со сладостями. Подкладывает мне в тарелку бутерброды.
- Кушай, давай. Кушай с хлебом. Ешь как следует. Маслом помажь...
Уж не знаю почему, но мне было важно, важно поехать сегодня. Поэтому, как только мы попили чаю и встали из-за стола бабушка сразу засобиралась. Почистила обувь и мою и свою. Прошлась щеткой по пальто. Встряхнула свою беретку - Ну давай, пошевеливайся уже, не тяни.
Уже стоя одетой у двери бабушка вдруг спохватилась - Гляди, вот мне твой отец подарил - показала она мне на продуктовую сумку на колесиках. Сумка была не обычная, она раскладывалась, как походный стульчик и можно было присесть в любой момент если вдруг устал или стало не хорошо. Глядя на сумку я улыбнулась. Папа может.
- Возьмём с собой?
- Ну не зря же отец деньги потратил. Зайдем в магазин на обратной дороге.
- Ну хорошо. Удобная штука.
- Да баловство все это, вечно вы тратите деньги без нужды - проворчала бабушка, но сумку все же взяла.
- А вот и не без нужды - бес противоречия мое всё видимо - полезная штука, шел-шел устал, присел, отдохнул и дальше пошел.
- Ага - усмехнулась бабушка закрывая дверь - сядешь и не встанешь. Говорю тебе, баловство! Только деньги тратите.
Сначала мы стояли на остановке, вдыхали весенний воздух и смотрели по сторонам. Потом минут тридцать ехали в автобусе болтая о всякой чепухе. Прикидывая, что купить к ужину, вспоминая как мы тут гуляли когда-то.
- Помнишь, вот тут на прудах, как я зимой, на снегокате? Вот с этой горки прямо в пруд, с размаху на всей скорости почти в прорубь. Солнечным сплетением на кусок бетонной плиты... Да, могло бы и хуже, а так только палец был черный неделю что ли. Помнишь?
- Нет - качает головой бабушка - не помню.
- Да ну как же?! Мишкин снегокат то был!
- Ну может быть и был - соглашается бабушка.
- А помнишь, на мою свадьбу, мы вот тут как раз были?
- Нет, не помню.
- Да ты что?! Вот же дом то наш?!
- Да, правда, вроде бы и он - опять соглашается бабушка.
Я с интересом пятилетнего ребенка разглядываю окружающий мир, словно в жизни меня тут никогда не было, словно я все вижу первый раз. И так странно вспоминать что-то, что казалось бы было только вчера.
- Ты не верти головой, ты за остановками следи, а то проедем мимо - ворчит бабушка - чего ты вертишься то?
Автобус останавливается почти у кладбища. Бабушка двигается уверенно. Словно знает тут каждый поворот наизусть. Я же наоборот озираюсь так, словно все это вижу первый раз.
На самом деле я уже несколько раз бывала на этом кладбище и навещала свою прабабушку. Но мне кажется это было так давно. Вот и церковь уже поставили новую. Её точно тут никогда не стояло. Или я не помню?
- Ба, гляди, церковь поставили. А давно поставили? Разве она тут была? Давай зайдем?
- Не помню, была может, а может нет. Зайдем потом. Не сейчас.
- Ну ба!
- Не сейчас! Ищи тут в заборе дыру, как найдёшь говори мне. Вот по этой тропке иди, там дыра сто лет была. Я уж точно помню, по ней и ориентируюсь. Только бы не заделали дыру то, а то заблудимся.
- А что если заделали?
- Ну тогда будем ходить искать. Участок номер тринадцать. Смотри внимательно, чтобы дыру не проглядеть.
- Ну ты ба даешь, может ту дыру давно заделали, а мы будем тут ходить кругами...
- Не должны. Этой дыре сто лет. И никому она не нужна. Да вот же она! Теперь вот вниз чуть-чуть и смотри внимательно.
Я не первый раз уж на кладбище. Вот буквально на той неделе ездила на Ваганьковское кладбище, посещала могилы Есенина и Высоцкого. Заходила в церковь. Была на церковной службе. По делу. Мне и
|