Помощник

Виталий Семёнович давно не отправлял телеграмм. Радостных поводов для этих отправок не было. Грустных, по счастью, тоже. Поэтому, прежде чем подать девушке в окошечке почты бланк с написанным на нем текстом, он долго думал и тер лоб пальцами. Наконец, на зеленовато-голубом бланке появилось: «Приезжаю десятого. Люба едет со мной. Можно не встречать.  От автостанции доедем сами».
Он ещё раз пробежал глазами написанное и, недолго поразмыслив, скомкал бумажный листочек.
- Если мы знаем, как ехать от автостанции, - подумал он, - то и так понятно, что нас можно не встречать.
Он вновь наморщил лоб и задумался. Любителю похвастаться, ему до внутренней дрожи хотелось сообщить в телеграмме о том, что он приедет не с пустыми руками, а с гостинцами. Писал в этот раз он сосредоточенно, то и дело упираясь губой в колпачок ручки. Однако теперь  текст получился настолько большим, что Виталий Семенович сообразил: настоящая телеграмма так не выглядит.
Образцы, которые можно было увидеть тут же, под оргстеклом, убедительно доказывали, что ход его мыслей был верен. «Приезжаю тогда-то…», «Буду проездом там-то…», «Встречайте во столько-то…»
Превратив в смятый комок очередной бланк, Виталий Семёнович снова взялся за ручку и на этот раз сократил, как ему показалось, текст до минимума: «Приезжаю с Любой десятого. Встречать не надо».
- Может быть, работники почты мне подскажут, как лучше написать, - подумал мужчина и встал в очередь к окошечку, -  тогда уже не поленюсь, перепишу ещё раз. 
Но девушка, которая принимала телеграммы, быстро пробежала глазами нехитрое послание и совершенно равнодушным голосом спросила:
- С Любой или с Людой?
Виталий Семёнович, который считал, что почерк у него достаточно разборчивый, растерялся:
- Так с Любой же! Там написано!
- Имена похожие бывают, - зевнув, подняла на него глаза девушка, - поэтому мы обязаны уточнять. И букву «с», если не хотите переплачивать за знаки, можно убрать.
- Убрать? – обратилась она к находящемуся с обратной стороны окошечка клиенту.
- Ну, уберите, - нерешительно произнёс Виталий Семёнович, прикидывая в уме, хорошо ли будет выглядеть текст без буквы «С» и поймут ли его те, кому адресована телеграмма. 
Наклеив на бланк жёлтую полоску бумаги, работница почты отложила  телеграмму в сторону и всё тем же не меняющимся тоном произнесла:
- Два пятьдесят.
Выйдя на крыльцо, Виталий Семёнович с сожалением подумал о том, что всё-таки зря не сообщил о подарках, которые он намеревался взять с собой.
- Ничего, - вторая мысль не замедлила обогнать предыдущую, - приеду в деревню сюрпризом.

***

- А в микрорайоне у нас такие большие дома понастроили, аж в шестнадцать этажей! - рассказывал захмелевший Виталий Семёнович, - сами удивляемся, как быстро в наше время строят.
Баба Клава с мужем Григорием, а так же несколько соседей, приглашенных в дом ввиду приезда «городских», слушали эти речи и почти ничего не отвечали. Лениво тыкая вилками то в маринованные рыжики, то в миску с солёной капустой, они, казалось, совершенно не интересовались новостями из краевого центра.
Даже тётя Груня, которая в деревне слыла болтушкой, только и спросила, подперев правую щеку тонкими и сухими пальцами:
- Так, чай, лифты-то поди, там  ходют?
- Конечно, - снисходительно улыбнулся Виталий Семёнович, - в подъезде сейчас по два лифта стали делать. Пассажирский и грузовой. Однако даже информация о наличии сразу двух лифтов в одном подъезде не произвела должного впечатления на слушателей. Они продолжали сидеть за столом, на котором стояла нехитрая снедь, негромко постукивая при этом вилками. И только тётя Груня закивала головой в пёстром платке и задумчиво произнесла:
- А, батюшки! Вон ведь что! Аж два лифта ходют!»

Встретили их не особо приветливо. Виталий Семёнович, который надеялся на более теплый прием, чуть не с порога стал вытаскивать из рюкзака подарки: три коробки конфет, отрез на блузку бабе Клаве, какие-то книги, два выключателя с длинными красивыми клавишами вместо кнопок и какие-то мелочи. Было видно, что он хотел произвести эффект всем тем, что привез, а ещё больше – своим появлением в бревенчатом деревенском доме.
Отрез из красивой шелковистой ткани баба Клава не оценила.
- Ну, и зачем это мне, старой, такая ткань нужна? Чай, молодёжи в деревне полно, вот пусть они и шьют себе! -  говорила она, поворачивая ярко-синий отрез то одной стороной, то другой.
- Нинкиной племяннице отдам, - выдала она под конец,  - вот ей в её двадцать годов такие моды и носят. А мне-то они к чему?
Виталий Семёнович пробовал было возразить, что бабе Клаве, что никакая она ещё не старая, но она решительно повторила:
- Сказала – Нинке отдам, значит, Нинке.
Конфеты она почему-то положила в шкаф, на полку, где у неё лежали чистые полотенца.
- А это что? – и она взяла в руки три тома с рассказами братьев Стругацких, - это кому?
- Так, - запнулся Виталий Семёнович, - сами, глядишь, почитаете, - тут интересно написано…
- Смеёшься, что ли? – насмешливо оборвала его баба Клава, - кому тут читать-то? Спрячу, пока Григорий на цигарки эти  твои книжки не растаферил. И, подойдя, к кованому сундуку, с трудом приподняла тяжёлую крышку:
- А ну, помоги, мне одной не управиться!
На современные выключатели, которыми Виталий Семёнович хотел произвести особый эффект, баба Клава тоже отреагировала более, чем равнодушно.
Только и сказала, произнеся одно слово на свой лад:
- Вона, в соседнем селе, новый магáзин открыли, там сейчас, что хочешь  есть: и одежда всякая, и банки с крышками для заготовок, и вёдра…
- И вот это тоже, - она кивнула на клавишные выключатели, которые сиротливо остались лежать на круглом столе, - если что, тоже можно купить. Да только не нужны нам. Забирай назад, тебе они быстрее пригодятся.
Люба всё это время стояла в стороне, не вмешиваясь в разговор взрослых. Ей было уже девять лет, но на свой возраст она, невысокая  и щупленькая, не выглядела. Она видела, что подарки, которыми хотел удивить её отец  своих деревенских родственников, совершенно не заинтересовали их. Разве только конфеты, которые лежали теперь в совершенно неподобающем месте: в шкафу с бельём. Всё же остальное, как своим маленьким  умишком поняла девятилетняя девочка, было привезено совсем не с той целью, чтобы это нашло хотя бы мало-мальское применение в деревенском хозяйстве. «Пустить пыль в глаза», - вспомнились Любе слова их учительницы, которая как-то раз объясняла учащимся, как надо правильно понимать фразеологические обороты. Судя по всему, отец именно этим сейчас и занимался, доказывая, что привёз «очень нужные и очень хорошие вещи», на которые полуграмотная баба Клава даже смотреть не стала. Глядя на эту сцену, Люба испытывала что-то вроде внутреннего дискомфорта, переминаясь с одной ноги на другую.
Потом их позвали за стол, за которым после всего съеденного, Любу стало клонить в сон. Баба Клава, обратив внимание на то, что девчонка совсем сомлела, отвела её в маленькую комнату, где стояла кровать с огромными мягкими подушками. Виталий же Семёнович даже не заметил этого. Разгоряченный выпитым, он продолжал разглагольствовать о том, что жизнь в большом городе имеет большое преимущество перед деревенским житьем-бытьем.

- Ну, и с чем ты, мил человек, к нам пожаловал? – спрашивал после ужина хозяин дома, глядя строгими глазами на гостя. – Десять  годов от тебя ни слуху, ни духу, понимаешь, не было, а тут на тебе, явился-не запылился. Да ещё и ребёнка в такую даль приволок. Зачем?
- Да ты что, дядь Гриш! – и Виталий Семёнович, у которого хмель ещё не выветрился из головы, полез к старику с поцелуями, - мы же не чужие люди. Родня мы!  Ты, знать, забыл об этом, да?
- Так-то оно так, - с расстановкой произнёс Григорий Степанович, отстраняясь от подвыпившего родственника. Потом он обеими руками оперся на чёрную ручку клюшки и внимательно посмотрел на Виталия Семёновича.
- Так-то оно так, - повторил он, - но, чует  моё сердце, неспроста ты в наших краях появился. Нет… - и он покачал головой, - неспроста. Старик говорил степенно, словно сначала оглядывал каждое слово со стороны, а потом уже вставлял его в свою речь.
- Отчего же… - Виталий Семёнович, казалось, смутился под тяжёлым, непроницаемым взглядом, - разве я не могу просто так приехать? Любе вот тоже хотел деревенскую жизнь показать. Вот и приехал.
- Любе, говоришь? Деревенскую жизнь? –  приподнял дед широкие брови, от чего его взгляд принял ещё более суровое выражение. И тут же махнул рукой:
- Ну, эти сказки ты брось рассказывать. Ты не девчонке приехал тутошнюю жизнь показывать, а её притащил, чтобы мы на неё поглядели. Смотрины, понимаешь, ей устроил. Да подарки дешёвые свои привёз. Не знаю только, кому они нужны тут.
- А просто так ты отродясь ничего не делал, - с присущей его голосу размеренностью продолжал дед Григорий, - что-то тебе понадобилось здесь, вот ты и заявился. Только я пока не смекну, что именно.
И тут Виталия Семёновича словно прорвало. Забыв о спящей дочке, он тонким голосом, визгливо, словно женщина, закричал:
- Да, понадобилось. Понадобилось! Выветрилось у вас из голов, видно, как я, когда ещё пацаном был, приезжал да помогал вам? И дрова колол, и воду таскал, и дом вот этот строить помогал. И много, чего ещё делал. Забыли вы только почему-то всё это! А по молодости только покрикивали: «Витька – туда. Витька – сюда!» Даже по имени нормальному меня не называли. Витькой кликали – не Виталиком. А Витька вам как угорелый и носился, все ваши команды исполняя.
- Команды? – в свою очередь ещё больше удивился дед Григорий и брови на его лбу поднялись настолько высоко, что со стороны казалось невозможным, чтобы они так сдвинулись.
- Ты слышишь, Клава? Нет, ты слышишь? – повернулся он к жене, - мы, оказывается, командирами тут были!
- Да-да, - негромко отозвалась супруга, поправляя сзади на ощупь завязки фартука, - на старости лет чего только порой не узнаешь!
- Да ладно вам, из-за пустяков к словам придираться, - моментально сделался спокойным Виталий Семёнович. Голос его сделался миролюбивым, а на лице появилось что-то наподобие виноватой улыбки. Но хозяин дома оборвал его на сей раз очень резко:
- Говори, что тебе от нас нужно, помощничек!
Виталий Семёнович посмотрел исподлобья и вдруг снова закричал на всю избу, но на этот раз очень громко и грубо:
- Дом этот наполовину мой, если хотите знать! Я вам помогал его строить, значит вы должны мне половину отписать.
- Должны-ы-ы-ы? – палка деда Григория, словно изумившись этим словам больше, чем сам хозяин,  вывалилась из его рук и с грохотом упала на пол. - Значит, не ошибся я, когда понял, что ты не просто так сюда явился. – Должны… жёнушка моя родная, ты слышишь?
- И когда мы должны тебе этот дом, как ты сказал, отписать? – тётя Клава стояла, упершись кулаками в старый дощатый стол, и глядела на племянника в упор, не мигая.
- Так это. После… - Виталий Семёнович снова заговорил тихо, - после…
- После смерти нашей,  так уж и скажи. Чего ты тут темнишь? – загрохотал дед Григорий, - так?
Виталий Семёнович опустил голову. Он вообще не так представлял себе этот разговор. Думал, что приедет, чинно посидит, поговорит со стариками, напомнит им детство своё босоногое. Ему рисовались картины, как они мирно беседуют и